Теперьсверху
доносились иногда голоса и шаги, которых, поегопредположению,немогла
заглушить хлопчатая бумага, ибо леди вцепиласьвнего,чтобыдатьисход
крайнему своему возбуждению, когдазвукистановилисьгромче.Держасвою
жертву за шиворот и заставляямаршироватьпокомнате(словноонпринял
слишком большую дозу опия), она встряхивала его, ерошила емуволосы,рвала
на нем рубашку, затыкала уши ему, как будто перепутала их со своими ушами, и
всячески тормошила его и мучила. Это показание было отчасти подтверждено его
теткой, которая увидела еговполовинепервогоночи,вскорепослеего
освобождения, и утверждала, что в тот момент он был так же красен, как и я.
Кроткий мистер Чилипп ни на кого и никогда не могбытьвобиде,тем
более в такое время.Едвапокончивсосвоимиобязанностями,онбочком
проскользнул в гостиную и самым смиренным голосом сказал моей бабушке:
- Ну что ж, сударыня, я имею счастье поздравить вас.
- С чем? - резко спросила моя бабушка.
Чрезвычайно суровый тон моей бабушки заставил вновь затрепетать мистера
Чиллипа. Поэтому он слегкапоклонилсяейислегкаулыбнулся,чтобыее
умилостивить.
- Господи помилуй,чтоснимтакое?-нетерпеливовскричаламоя
бабушка. - Онемел он, что ли?
- Успокойтесь, сударыня, дорогая моя! - самым вкрадчивымтономсказал
мистер Чиллип. - Больше нет никаких оснований волноваться, сударыня.
До сих пор почитаетсяедвалинечудом,какэтомоябабушкане
встряхнула его и не вытряхнула из него то, что он должен был сказать. Но она
только тряхнула головой, впрочем сделала это так, что он совсем оробел.
- Ну, что ж, сударыня, - едвасобравшисьсдухом,продолжалмистер
Чиллип, - я имею счастьепоздравитьвас.Всекончено,сударыня,ивсе
завершилось благополучно.
В продолжение тех пяти минут, какие мистер Чиллип посвятил произнесению
этой речи, моя бабушка смотрела на него в упор.
- Как она себя чувствует? - спросила бабушка, складывая руки;кодной
из них была по-прежнему привязана шляпка.
- Надеюсь, сударыня, она скоробудетчувствоватьсебяпрекрасно,-
отвечал мистер Чиллип. -Прекрасно,насколькоэтовозможнодлямолодой
матери при столь печальных семейных обстоятельствах. Нет никакихвозражений
против того, чтобы вы повидали ее сейчас. Это может пойти ей на пользу.
- А она? Как себя чувствует она? - резко спросила моя бабушка.
Мистер Чиллип еще большесклонилголовунабокипосмотрелнамою
бабушку, словно приветливая птица.
- Новорожденная? Как она себя чувствует? - пояснила моя бабушка.
- Сударыня, я полагал, что вы уже знаете. Это мальчик, - отвечал мистер
Чиллип.
Моя бабушка не произнесла ни слова; она схватила свою шляпку, держаее
за ленты, как пращу, прицелилась, хлопнула еюпоголовемистераЧиллипа,
затем нацепила ее, всю измятую, себе на голову, вышла из домуибольшене
вернулась.
- Новорожденная? Как она себя чувствует? - пояснила моя бабушка.
- Сударыня, я полагал, что вы уже знаете. Это мальчик, - отвечал мистер
Чиллип.
Моя бабушка не произнесла ни слова; она схватила свою шляпку, держаее
за ленты, как пращу, прицелилась, хлопнула еюпоголовемистераЧиллипа,
затем нацепила ее, всю измятую, себе на голову, вышла из домуибольшене
вернулась. Она скрылась, как разгневанная феяилитепривиденияидухи,
которых, по общему мнению, мне даровано было видеть, и больше не вернулась.
Да, не вернулась. Я лежал в корзинке, а моя мать лежала впостели,но
Бетси Тротвуд Копперфилд навеки осталасьвстранегрезитеней,втех
страшных краях, откуда ятолькочтоприбыл;асвет,падавшийизокна
комнаты, озарял последнее земное пристанище такихжепутников,какя,и
холмик над прахом того, кто некогда был человеком, инебудькоторого,я
никогда не явился бы в этот мир.
ГЛАВА II
Я наблюдаю
Первыеобразы,которыеотчетливовстаютпередомною,когдая
возвращаюсь к далекому прошлому, кокутаннымтуманомдняммоегораннего
детства, - это моя мать с ее прекрасными волосамиидевическойфигуройи
Пегготи, вовсе лишенная фигуры, Пегготи с такими темнымиглазами,чтоони
как будто отбрасывают тень на еелицо,истакимитвердымиикрасными
щеками, что я недоумеваю, почему птицы предпочитают клевать не ее, а яблоки.
Мне чудится, я помню их обеих, одну неподалеку от другой - оникажутся
мне ниже ростом, потому что наклоняются или стоят на коленях, а я нетвердыми
шагами перехожу от матери к Пегготи. В моей памяти хранится впечатление, - я
не могу отделить его от отчетливых воспоминаний,-будтояприкасаюськ
указательному пальцу Пегготи, который она, бывало, протягивала мне,иэтот
исколотый иголкой палец шершав, как маленькая терка для мускатных орехов.
Может быть, это только иллюзия,но,кажетсямне,большинстволюдей
хранит воспоминания о давно минувших днях, гораздоболеедалеких,чеммы
предполагаем; и я верю, что способность наблюдать у многихоченьмаленьких
детей поистине удивительна - так она сильна и такочевидна.Малотого,я
думаю, что о большинстве взрослых людей, обладающих этим свойством, можнос
уверенностью сказать, что они не приобрели его, но сохранили с детства;как
мне обычно случалось подмечать, такие людиотличаютсядушевнойсвежестью,
добротойиумениемрадоватьсяжизни,чтотакжеявляетсянаследством,
которого они не растратили с детских лет.
Быть может, предаваясь таким размышлениям,яначинаю"колесить",но
должен сказать, что пришел к этим выводам отчасти на основании моего личного
опыта; если же из дальнейшего моегоповествованияможнобудетзаключить,
будто я был ребенком очень наблюдательным,иличтовзреломвозрастея
сохраняю слишком яркое воспоминание о своем детстве - то, не стануспорить,
я готов притязать на обе эти способности.