Это сама история в ту эпоху, когда еще не
были изобретены узкие взлетно-посадочные полосы, где ветер всегда поперечный.
Услада для глаз и души.
На летном поле стояли два десятка самолетов Киттен, большей частью старые --
их двигатели находились в ангаре на профилактическом ремонте. Были и новенькие;
их только что выкатили, и они ожидали своих летчиков-испытателей.
На фюзеляже одного из них красовалась надпись: "Летная школа
Сондерс-Виксен"; в две его кабины как раз садились инструктор и курсант, и
первый передавал второму сложенную вчетверо карту. В дальнем конце линии,
затмевая учебно-тренировочную мелочь, возвышался красавец-биплан с закрытой
кабиной и салоном, по-видимому, Импресс.
А ближе всех к нам стоял только что собранный Киттен. Кожух двигателя был
открыт, и инженер, закончив регулировку карбюратора, собирал инструменты.
Я стоял рядом с Готорном в ожидании запуска двигателя и наслаждался
прекрасным утром, каждым его мгновением.
-- Несколько оборотов? -- спросил пилот, высовываясь из кабины.
Красивый самолет. Золотые шевроны вдоль поверхности корпуса стрелой
прорезали его кружевную белизну. На хвостовой части фюзеляжа четко выделялись
регистрационные буквы: G-EMLF.
-- Да, восемь лопастей, -- ответил инженер с земли и ухватился за черную
деревянную лопасть пропеллера.
-- Выключен?
-- Выключен, -- сказал пилот.
Инженер вручную провернул пропеллер по часовой стрелке.
-- Наши двигатели вращаются в противоположном направлении по сравнении с
вашими, -- сказал Готорн почти шопотом, объясняя то, что могло бы показаться
странным гостю.
Потом поправил себя:
-- Я имею в виду не Сондерс-Виксен, а вобще британские.
Я кивнул. Его реплики вызывали у меня симпатию; он старался, чтобы все было
правильно -- так, как он это себе представлял.
-- Готово, -- сказал инженер.
-- Контакт!
Мы услышали металлический щелчок тумблера магнето под пальцами пилота.
Инженер резко толкнул пропеллер, и тот сделал один оборот; ленивый выхлоп
дыма из цилиндра, потом из другого, еще один, потом другой бесшумный оборот
пропеллера, потом включился третий цилиндр и, наконец, заработали все четыре;
ветер рвал и тут же уносил серовато-голубые дымки выхлопов.
Я видел, как пилот в кожаном шлеме кивнул инженеру и поднял большие пальцы в
знак благодарности за хороший пуск. Тем временем грохот цилиндров снизился до
неторопливой холостой разминки; непрогретый двигатель время от времени давал
пропуск.
В эту минуту я хотел, чтобы время превратилось в кристалл, чтобы оно застыло
в этом прохладном утре, в ласковом рокоте машины, в ожидании старта, полета над
чарующим ландшафтом и посадки на мягкую землю, в тихий шепот травы.
Время послушно затормозило. Нет, совсем оно не остановилось, но пошло
достаточно медленно, чтобы я мог вдоволь насладиться воздухом, цветами,
самолетом. Я смотрел завороженно на сверкающий широкий диск пропеллера и слушал
звук трения его лопастей о холодный воздух вперемешку с ленивым посапыванием
двигателя.
Вот оно, подумал я, это же и есть тот магнит, который притягивает летчика, и
я созерцаю его: один полюс -- вполне осязаемые черные стальные машины и одетые в
брезент крылья; другой -- жизнь и свобода в небе, чувство одухотворенности в
собственных руках.
В это мгновение я видел оба эти полюса, всем телом ощущал их
силу.
Иди же, -- шептали они мне, -- ты ведь можешь летать!
В раме этой картины я готов был остаться навсегда.
Все так же медленно инженер вернулся к кабине, и две головы наклонились к
приборной доске. С подачей газа звук начал усиливаться, маленький Киттен
напрягся, упираясь колесами в деревянные колодки, нежный шелест пропеллера
утонул в серьезном реве машины, работающей в три четверти своей мощности.
Этот режим поддерживался довольно долго; резкий поток воздуха трепал белый
комбинезон инженера, надпись "Сондерс-Виксен" на его спине расплылась.
Наконец инженер кивнул, и мощность начала постепенно ослабевать, пока не
снизилась до уровня холостого хода; но теперь, после прогона и разогрева, ни
один из четырех цилиндров не давал сбоя.
Еще через минуту двигатель внезапно выключился, только пропеллер еще долго
вращался по инерции и слышен был приглушенный стук соединительных тяг внутри
двигателя. Наконец все остановилось окончательно.
Пилот снял шлем, и из-под него хлынул водопад черных волос -- пилотом
оказалась женщина. Она с большим интересом слушала заключение инженера.
Я даже глазами заморгал, так это было неожиданно.
-- Готорн, мы, случаем, не на небе?
-- Если вы любите самолеты, то это совсем рядом, -- ответил он.
Мы направились к золотисто-белому тренировочному самолету.
-- Много ли людей из моего времени... из других времен... навещают вас?
Он на секунду задумчиво поднял глаза:
-- Ну, фактически -- немного. Те, у кого хорошее воображение и кто любит эту
игру, справляются с переходом довольно легко. Конечно, с каждым разом это
становится все легче, вы и сами знаете.
-- Это все летчики?
-- Почти все. Да этого и следует ожидать. Даксфорд -- городок авиаторов, тут
же рядом Сондерс-Виксен и аэродром. А если кто-то любит море, то можно быть
уверенным, что предпочтет Портсмут, Копенгаген или Марсель.
Он пожал плечами:
-- Это не тот случай, когда требуют паспорт. Прийти может каждый, кому здесь
нравится. Некоторые остаются...
Он замолчал.
-- Когда дома становится тяжело?
-- Нет, я бы так не сказал. Проходит некоторое время, и они решают остаться
здесь. Быть может, климат.
Я взглянул на него и увидел, что он улыбается.
-- А вы бываете в нашем времени, Дирек?
-- Никогда, -- рассмеялся он. -- Я слишком домашний котенок для вашей
грызни.
Вместо того чтобы присоединиться к разговору возле еще не остывшего
самолета, он повернул назад к ангару. Никто не обращал на нас внимания, когда мы
шли обратно вдоль сборочной линии.
-- Мы только начинаем вашу экскурсию, -- сказал он. -- У нашей компании есть
подразделения, о которых вы и не подозреваете. Я и сам еще не все знаю.
-- Вы?
-- Основное наше дело, конечно, производство аэропланов; но кроме того мы
оказываем некоторые услуги...
Наступила долгая пауза; я все ждал, что он продолжит, и не выдержал:
-- ...некоторые услуги...
-- Мы решаем проблемы.
-- Проблемы по авиаконструированию.