Понявэто,она
пошла дальше. Дома у начальникабойскаутов,преждечемполучитьобратно
бинокль, ейпришлосьвыслушатьрассказоподселеннойкнемушкольной
учительнице из Бирмингема, которая отказывалась помогать мыть посуду.
Когда она пересекала лужайку на обратном пути, женщины не глядели вее
сторону.
- Ну, а дети-то ваши хоть играют? - спросила она, решительнонежелая
допускать, чтобы перед ней задирали нос в ее собственной деревне.
- Они в школе. В игры-то играть их учитель заставляет.
- Имейте в виду, парк всегда открыт, если кому захочется туда пройти.
- У нас свой парк был. С оркестром по воскресеньям.
- Ну, оркестра-то я, пожалуй, не могу вам предложить, а в общем в парке
ничего, особенно у озера. Приводите туда детей, если захочется, прошу вас.
Когда она ушла, заводила среди мамаш сказала:
- Да ктоонатакая?Поди,инспекторшакакая-нибудь,сэтакими-то
ухватками. Это ж надо придумать-приглашатьнасвпарк!Будтоонее
собственный.
Вскоре обе гостиницы распахнули свои двери, инаглазахшокированной
деревни поток матерей из домов,сфермиизособнякаустремилсявих
питейные отделения.
За вторым завтраком Фредди решился и прямо из столовой поднялсянаверх
и переоделся в штатское.
- Надеюсь, горничная простит мне вольность хотя бы в одежде,-сказал
он тоном, в каком обычно шутил. За восемь безоблачных лет, прожитыхсним,
Барбара научилась понимать такого рода шутки.
Фредди был крупен фигурой, мужествен, преждевременно лыс и поверхностно
жизнерадостен; мизантроп в глубине души, он был наделен темхитрым,острым
инстинктом самосохранения,которыйсходитубогатыхзаум;леностьв
сочетаниисозлобностью,составлявшейосновнуючертуегонатуры,
обеспечивала ему уважение окружающих.Многиеобманывалисьнаеюсчет-
многие, только не жена и ее близкие.
Он придавал своему лицу особое выражение не только, когда шутил; было у
него такое и на случай, когда приходилось обсуждать егошуринаБезила.По
замыслу оно призвано было передавать высокомерноенеодобрение,подавляемое
из уважения к Барбаре; на деле в нем сквозило угрюмство и сознание вины.
Отпрыски семейства Сил по каким-то скрытымотвсехдругихпричинам,
всегда питали ко всем другим презрение. Фредди не любил Тони; он казался ему
изнеженным и надменным, но Фредди все же был готов признать за ним некоторое
превосходство; никто не сомневался,чтоТониждетблестящаякарьерана
дипломатическом поприще. Придет время, и все они будут гордиться им.Авот
Безил с детства ставил всех в неловкое положение и давал повод к нареканиям.
По чисто личным мотивам Фредди, может быть, и обрадовался бы паршивой овце в
семействе Сил, человеку, о котором "стараются неупоминать";которомуон,
Фредди, время от времени мог бы подавать руку помощи, великодушно безвестный
всем, кроме Барбары, про которого он, Фредди, мог быдажеутверждать,что
видит в нем больше хорошею, чем вседругие.
Такойродственникмогбыв
немалоймереспособствоватьвосстановлениюпоколебленногосамоуважения
Фредди. Однако, как он скоро убедился, познакомившись сСиламипоближе,о
Безиле вовсе не старались не упоминать, а какразнаоборот:онсоставлял
предмет едва ли не половины всехихразговоров.Втовремяонивсегда
взахлеб обсуждали его последнее бесчинство,всегдапрочилиемублестящий
успех в незамедлительном будущем, всегда презрительно отвергалинеодобрение
всех других. Сам же Безил проницал Фредди тем безжалостным глазом, чтои-
Фредди это замечал -Барбаравпоруегоухаживаньяипервыегодыих
совместной жизни.
Ибо было у Барбары сБезиломсмутительноесходство:онатожебыла
farouche {Farouche (франц.) - дикий, нелюдимый, не привыкший или не желающий
приспособляться к господствующим вобществеусловностям.(Здесьидалее
примечания переводчика.)}, хотя и насвойсобственный,болеемягкий,но
оттого еще более убийственный лад, аобаяние,откоторогоуФреддидух
захватывало, прорывалось в Безиле в грубой стяжательской форме.Материнство
и безмятежное великолепие Мэлфри изменили Барбару: дикий зверек в ней теперь
лишь очень редко выходил на поверхность; но он все же сидел в своей норке, и
время от времени Фредди замечал, каконвыглядываетоттудапоследолгих
отлучек - пара горящих глаз на извиве подземного хода, следящих занимкак
за врагом.
СамаБарбаранестроиланикакихиллюзийнасчетБезила.Годы
разочарований ипредательствубедилиее,вернеерассуждающуючастьее
существа, что он человек никчемный. Они вместе играли в пиратоввдетской,
но время игр прошло. Теперь Безил играл в пиратов один. Она отпала от веры в
него чуть ли не с соблюдениемформальностей,ивсеже,подобнокульту,
который продолжает жить столетия спустя после того, как его мифы развенчаны,
а источники веры замутнены, в ней глубоко сидело то изначальное благочестие,
ныне едва различимоевгущицесуеверий,котороеизаставилоеевновь
обратиться к Безилу в это утро, когда ее мир,казалось,закачалсявокруг.
Так в современном городе,постигнутомземлетрясением,когдаразверзаются
мостовые, выпячиваютсягорбомканализационныетрубы,иогромныездания
дрожат и качаются, грозя рухнуть, джентльменывкотелкахиопрятненьких,
фабричного пошива костюмах, рожденные от поколений грамотеевиразумников,
внезапно обращаются к магии первобытной чащи искладываютпальцыкрестом,
чтобы отвести от себя рушащуюся бетонную лавину.
За вторым завтраком Барбара триждызаговаривалаоБезилеитеперь,
прогуливаясь под руку с Фредди по террасе, сказала:
- Возможно, как раз этого он и ждал все эти годы.
- Кто? Чего ждал?
- Безил. Ждал войны.
- А!.. Ну, на мой взгляд, всемыотчасти...