- С нынешнего утра я намного спокойнее за него, Джо. Последнее времяя
порой начинала сомневаться, удастся ли нам вообще найтидлянегото,что
нужно. Он столько всего перепробовал и всегда был ненасвоемместе.Так
вот, война, мне кажется, снимет с нас эту ответственность. Ввоенноевремя
для всякого найдется место - для всякого человека. Безилавсегдаподводила
его индивидуальность. Вы часто говорили мне это, Джо. Ну, а в военноевремя
индивидуальность не в счет. В военное время мы все просто люди, не так ли?
- Да, - с сомнением произнес сэр Джозеф. - Да.ВБезилевсегдабыло
сильно, как бы это сказать? Индивидуальное начало, вот. Сейчас емутридцать
пять или тридцать шесть? Не совсем тот возраст, как бы этосказать,э-э...
чтобы начинать солдатом.
- Ерунда, Джо. В прошлую войну мужчины сорока пятиvдажепятидесяти
лет добровольно записывались в рядовые и умирали не менее доблестно, чем все
прочие.Таквот,яхочу,чтобывыпоговорилисподполковникамииз
гвардейской пехоты, куда он лучше подойдет...
Синтия Сил уженевпервыйразобращаласькнемуснемыслимыми
ходатайствами за Безила. То, о чем она стакойлегкостьюпросиласейчас,
было для сэра Джозефа одним из самых тягостных поручений. Но он былстарый,
преданный друг и человек дела; больше того, подвизаясьвсюсвоюжизньна
поприще служения обществу, он изрядно поднаторелвискусствеманкирования
долгом
- Разумеется, дорогая Синтия, я не могу ручаться за результаты....
III
Анджела Лин возвращалась поездом с юга Франции. В эту поруонаобычно
отправляласьвВенецию,однаковнынешнемгоду,когдамеждународное
положение нудно лезло всем на язык, она оставалась в Каннах до последнего-
и даже сверх последнего - момента. Французыиитальянцы,скоторымиона
виделась, говорили, что войны простонеможетбыть;онисуверенностью
утверждали этодопактасРоссиейисудвоеннойуверенностьюпосле.
Англичане говорили, что война будет, но не так скоро. Одни только американцы
знали, каких событий следует ожидать и когда именно.Ивоттеперьонас
необычными неудобствами проезжала через страну, которая вступала в войну под
суровыми лозунгами: "Il faut en finir" {"С этим надо покончить" (франц.).} и
"Nous gagnerons parce que nous sommes lesplusforts"{"Победабудетза
нами, потому что мы сильней" (франц.).}.
Это было утомительное путешествие; поезд опаздывал уже на восемь часов;
вагон-ресторан исчез во время ночной стоянки в Авиньоне. Анджеле приходилось
делить двухместное купе со своейслужанкой,ионаещесчитала,чтоей
повезло; несколько ее знакомыхвообщезастряливКаннахсединственной
надеждой на то, чтообстановкаулучшится:вданныймоментфранцузыне
гарантировали получениебилетовпопредварительнымзаказаминавремя
военных действий словно спрятали всю свою вежливость в карман.
На столике перед Анджелой стоялстаканвиши.Прихлебываяводу,она
смотрела в окно на пробегающий ландшафт, каждаямилякоторогоявлялавсе
новые признаки перемен в жизни страны; голод и бессонная ночькакбычуть
приподняли ее над реальностью, и ее ум, обычно быстрый и методичный, работал
теперь в ритме поезда, который то уторапливал ход, то ползеле-еле,словно
ощупью нашаривая путь от станции к станции.
Посторонний человек,пройдямимооткрытойдверикупеизадавшись
вопросом о ее национальности и месте в мире,легкомогбыподумать,что
перед нимамериканка,бытьможет,закупщицаоткакого-нибудьбольшого
магазина готового платья в Нью-Йорке, а рассеянность ее следуетотнестиза
счет тягот доставки ее "ассортимента" в военное время. На ней былввысшей
степени модныйнаряд,предназначенный,однако,скореедлятого,чтобы
уведомлять, а не привлекать: ничто из еетуалета,ничто,какможнобыло
предположить,иизсодержимогообтянутоговсвинуюкожуфутлярадля
драгоценностей над ее головой не было выбрано мужчиной или длямужчины.Ее
элегантность была сугубо индивидуальна; Анджела решительно не принадлежала к
числу тех, кто с рукамирветновейшуюбезделушкувтенемногиенедели
ажиотажа, что проходят между ее появлением на прилавке и наводнением мировых
рынков дешевыми подделками под нее; ее внешностьбылалетописью,которую,
если можно так выразиться, из года в год вела в укор веяньям моды одна ита
же четкая, характерная рука. Но погляди любопытствующий подольше - а онмог
бы сколько угодно разглядывать ее безрискаоскорбить,такглубокоушла
Анджела в раздумье, - его пытливости был бы поставлен предел, когда он дошел
бы до лица избранногоимобъекта.ВсеатрибутыАнджелы:грудыбагажа,
наваленные у нее над головой и вокруг, ееприческа,туфлииногти,едва
уловимая атмосфера духов, окружавшая ее, стакан с виши итомикБальзакав
бумажном переплете, лежащий на столике перед ней, - все это говорило отом,
что (будь она американкой, какой казаласьсвиду)онаназвалабысвоей
"индивидуальностью". Однаколицоеебылобезгласно.Гладкое,холодное,
огражденное от всегочеловеческого,онобылословновырезаноизяшмы.
Посторонний мог бы наблюдать ее на протяжении многих миль пути - такшпион,
любовник или газетный репортер могут околачиваться на панели передзапертым
домом и не уловить ни отблеска, ни единого шелоха за прикрытыми ставнями - и
уйтивосвоясипопроходу,всмятенииизамешательстве,прямо
пропорциональных его проницательности. А если бы ему рассказали факты,одни
толькофактыобэтойвнешнебесстрастной,сухой,высокоинтеллигентной
женщине без явных примет национальности, он бызаклялсявпредьсоставлять
мнение о своемближнем.ИбоАнджелаЛинбылашотландкой,единственной
дочерью миллионера из Глазго - жизнерадостногожулика-миллионера,взявшего
жизненныйразбегвуличнойшайке;онабылаженойдилетантствующего
архитектора и матерью единственного малосимпатичногоздоровякасына-по
общему признанию, вылитой копии дедушки, - а страсть до такой степени губила
ее жизнь, что друзья отзывалисьобэтойкупающейсявзолотеизбраннице
счастья не иначе как с сожалительным эпитетом "бедная": бедная Анджела Лин.