Очарование,
скоторым он утверждал, что получает согласие от всего, что
егоокружает,его раздражающий юмор и его алертность,его
явноглупыйвид,когда я расспрашивал его оегоотцеи
матери,азатемэтанеожиданнаясилаегоутверждений,
которые сразу отбросили меня.
-Тыне знаешь, что я такое, не так ли? - сказалон,
какеслибы читал мои мысли. - ты никогда не узнаешь,кто
или что я есть, потому что я не имею личной истории.
Онспросилу меня, был ли у меня отец. Я сказал,что
да.Онсказал,что мой отец был примером того, очемон
говорит.Он попросил меня вспомнить, что мой отец думал обо
мне.
-Твой отец знал о тебе все, - сказал он, - поэтому он
полностью распланировал тебя. Он знал, кто ты есть, и что ты
делаешь.Инеттакойсилы наземле,котораямоглабы
заставить его изменить его мнение о тебе.
ДонХуансказал, что каждый, кто знал меня, имелобо
мне свою идею, и что я питал эту идею всем, что я делал.
-Разве ты не видишь? - спросил он драматически. -ты
долженобновлятьсвоюличнуюисторию,говорясвоим
родителям, своим родственникам и своим друзьям обо всем, что
тыделаешь.Сдругойстороны, еслиутебянетличной
истории,тоникакихобъясненийнетребуется,никтоне
сердится,никтоне разочаровывается в твоих поступках.И,
более того, никто не пришпиливает тебя своими мыслями.
Внезапноидеястала ясной у меня в уме. Я почтизнал
это сам, но я никогда не рассматривал таких мыслей. Не иметь
личнойисториидействительнобылооченьзаманчивой
концепцией,покрайней мере, наинтеллектуальномуровне.
Однако,этодало мне чувство одиночества, которое янашел
угрожающими отвратительным. Мне хотелось обговорить сним
вопрособ этих моих чувствах, но я держался начеку.Что-то
былоужаснонеуместнымвэтойситуации.Ячувствовал
неловкостьв том, что вступаю в философский спор состарым
индейцем,который, очевидно, не имеет"интеллектуальности"
студентауниверситета.Каким-тообразом онувелменяв
сторону от моего первоначального намерения расспросить о его
генеалогии.
-Яне знаю, каким образом мы разговариваем обэтом,
тогдакаквсе, что я хотел узнать, так это несколькоимен
длямоих бланков, - сказал я, пытаясь повернуть разговорк
той теме, которую я хотел.
-Этоочень просто, - сказал он. - способ,какиммы
пришлик этому разговору, заключается в том, что ясказал,
что задавать вопросы о прошлом человека - это явная ерунда.
Еготонбылтвердым. Я чувствовал, чтонетспособа
уговорить его, поэтому я изменил свою тактику.
- Что же, эта идея не иметь личной истории, это то, что
делают яки? - спросил я.
- Это то, что делаю я.
- Где ты научился этому?
- Я научился этому в течение своей жизни.
- Это твой отец научил тебя этому?
-Нет,скажем, что я научился этому сам, атеперья
собираюсьпередатьсекретэтого тебе, чтобытынеушел
сегодня с пустыми руками.
Он понизил голос до драматического шепота. Я рассмеялся
надего трюками. Я вынужден был признать, что он совсемне
глуп.Мнепришлавголовумысль,чтоянахожусьв
присутствии врожденного актера.
-Записывай, - сказал он покровительственно. -почему
бынет.Ты,кажется, чувствуешь себя болееудобновто
время, когда пишешь.
Явзглянулна него, и мои глаза, должно быть,выдали
моезамешательство.Онхлопнулсебяполяжкамис
удовольствием расхохотался.
-Самоелучшее, стереть всю личную историю, -сказал
он,какбыдавая мне время записывать, - потомучтоэто
сделаетнассвободнымиотобволакивающихмыслейдругих
людей.
Яне мог поверить, что он действительно сказал это.У
менябылоченьзатруднительный момент. Он,должнобыть,
прочиталуменяна лице мое внутреннеезамешательствои
немедленно его использовал.
-Возьмемтебя, например, - продолжал он говорить.-
какразсейчасты не знаешь, то ли тыприходишь,толи
уходишь,иэтопотому, что я стерсвоюличнуюисторию.
Мало-помалу я создал туман вокруг себя и вокруг своей жизни.
И сейчас никто не знает наверняка, кто я есть и что я делаю.
-Нотысамзнаешь, кто ты есть, развенетак?-
вставил я.
-Я,честноеслово...Не знаю! -воскликнулони
покатился на пол, смеясь над моим удивленным взглядом.
Он довольно долго молчал, чтобы заставить меня поверить
в то, что сейчас он скажет "я знаю", как я этого ожидал. Его
неожиданныйповоротбылоченьугрожающимдляменя.Я
действительно испугался.
-Это маленький секрет, который я собирался датьтебе
сегодня,-сказал он тихим голосом, - никто не знаетмоей
личнойистории.Никто не знает, кто я есть и что яделаю.
Даже я не знаю.
Онскосил глаза. Он не смотрел на меня, а куда-то выше
моего правого плеча. Он сидел, скрестив ноги, спина его была
прямой,и все же он казался расслабленным. В этот момент он
былсамимвоплощениемяростности. Я представилсебеего
индейскимвождем,"краснокожимвоином"вромантических
легендахмоего детства. Мой романтизм увел меня в сторону и
крайнеотчетливоечувство раздвоенности захватило меня.Я
могискренне сказать, что он мне очень нравится, и в тоже
самое время я мог сказать, что я смертельно боюсь его.