Он узнал ее: миссис Пенелопа Хопкинс; правда, они лично не были знакомы.
Так случилось, что в этот же день, несколько позже, он снова встретил миссис Хопкинс, пока Шэрон в их библиотеке лежала в шезлонге с мокрым полотенцем на лице, страдая от очередной мигрени. На коленях у Шэрон уютно устроился Бинго. Стивен принес ей чашку «лапсанг сушонга». Приподнявшись на локте и отпив чаю, она попросила мужа отправиться в «Хиллз» купить хлеба.
Он брел по главной улице, залитой послеполуденным солнцем. Магазин все еще назывался «Хиллз», потому что когда‑то его владельцем был Фредерик Хилл, бакалейщик, который в былые времена славился тем, что приставал ко всем молоденьким продавщицам, которые у него работали. Одна из них, Элис Лонгбридж, в конце концов вышла за него замуж. Дело давнее, оба уже умерли, и сейчас в магазине управлялись мистер и миссис Азиз. Сам мистер Азиз как раз сидел за кассой, отсчитывая сдачу Пенелопе Хопкинс. Вот у Сэма Азиза репутация в отношении молоденьких женщин безупречная – может, от того, что жена не спускала с него бдительного взора.
Пенелопа Хопкинс обернулась, подхватив свою сумку с продуктами, и увидела Стивена Боксбаума. Он замялся в дверях, улыбнулся.
– Ах, мистер Боксбаум, – сказала она, – вы меня извините, пожалуйста, что я сегодня утром на вас засигналила. Я ужасно торопилась, мне нужно было скорей‑скорей домой. Я машинально…
– Что вы, что вы, – кивнул он. – Я в тот миг унесся в мыслях бог знает куда, оттого и загородил дорогу. Я, если хотите знать, на свадьбу засмотрелся.
– В такой чудный день, как сегодня, лучшего не придумать, «Деревенская свадьба»… Это такая опера, что ли, была?
– Если и не было, наверняка еще напишут.
Он несколько разглядел ее, пока они говорили, и она ему понравилась. Пенелопа Хопкинс невысокая, худощавая. Ей, наверное, уже за пятьдесят; волосы черные, копной, обаятельная улыбка. Такое лицо не забудешь: гордая линия носа, высокий лоб. Одета небрежно, в какой‑то просторный темно‑синий костюм‑двойку. Неожиданно для себя он пригласил ее выпить с ним кофе в знак того, что нисколько не обижен.
Она согласилась. Он взял у мистера Азиза буханку пшеничного хлеба, и они с Пенелопой перебазировались в кондитерскую по соседству. Там подавали отменный кофе. За соседним столиком над своей кока‑колой сидела молодая пара, обсуждая достоинства и недостатки непонятно чего.
Солнце уже стояло высоко, было вполне тепло, чтобы сидеть за шатким столиком на тротуаре. Кофе на подносе им вынес официант, на вид явно иностранец – испанец, наверное.
– Ничего, если я закурю? – спросила Пенелопа, когда оба устроились. Стивен молча кивнул. Чашки были бледно‑голубые с золотым ободком. Коричневый сахар оказался в кусках, в синей сахарнице, а не в узких пакетиках, как обычно. – Я вообще‑то сейчас тороплюсь, – сказала она. – Перерыв всего час, мне еще на работу надо. Понадобилось заехать домой, расплатиться с женщиной, которая у меня убирает.
– Прошу вас, посидите немного. Может, она подождет?
– Она иностранка. Я ее вообще редко вижу. Мне так стыдно… Обычно я оставляю ей деньги на кухонном столике, а сегодня утром забыла. – Пенелопа выпустила дым и смущенно улыбнулась.
– Отчего же вам стыдно?
– Ну, как вам сказать… – Она засмеялась. – От того, что я только деньги ей оставляю, и все. Она же мне оказывает услугу. И мне как‑то неудобно, что я никогда с ней не общаюсь. Наши отношения получились, на мой вкус, какими‑то уж совсем коммерческими… продал‑купил…
– Увы, бывают и такие отношения.
Видимо, она решила, что ответ ее не удовлетворяет.
– Она иммигрантка, эта моя уборщица.
– Она иммигрантка, эта моя уборщица. И, по‑моему, совсем бедная – как же иначе, раз ходит убирать у людей в домах. Ее зовут Заданка, а фамилии я и не знаю. Из Хорватии, что ли. Ну, с Эгейского побережья.
Он наблюдал за ее жестами; какая она элегантная.
– С Адриатического моря, – автоматически поправил он. – Хорватия на берегу Адриатики.
– Да‑да, я так и хотела сказать: Адриатика.
Ей явно претило, что ее поправили, и она сменила галс:
– Вы, говорят, юриспруденцию преподаете, мистер Боксбаум? Даже странно, что мы с вами раньше не встречались. Я, правда, все на работе да на работе. – Она вздохнула и повторила, взглянув на него из‑под ресниц; – Все работаю…
– А мы с женой в нашем доме всего года два как обосновались, – отвечал он. – Точнее, два года и два месяца назад. Я часто уезжаю за границу, тоже по работе. А вы давно здесь живете, миссис Хопкинс?
– Так давно, что и лет не счесть, – рассмеялась она несколько отрывисто. Отхлебнула кофе, глядя на Стивена поверх золотого ободка. – А вы не такой, каким я вас себе воображала.
Он добродушно взглянул на нее поверх очков:
– А к чему это вы… меня воображали? – спросил он и тут же сообразил, что его слова смахивают на заигрывание.
Она парировала довольно абстрактно:
– Ну, какими себе представляешь историков права? Серьезными, важными. Кто возьмется изучать все эти несправедливости прошлых лет, обязательно таким строгим делается – не подступись.
Стивен предпочел сменить тему:
– А кем вы работаете, миссис Хопкинс? Чем на службе приходятся заниматься?
Она ответила, что работает в Хедингтоне, в университете Брукс. В отделе зарубежных студентов. К ним сейчас многие приезжают учиться из‑за границы. Так что работа отнимает немало времени.
– Да у меня и сейчас все мысли о работе, – сказала она, вставая. – Пора возвращаться в Брукс. Извините. Спасибо за кофе, мистер Боксбаум. И что простили мою нетерпеливость, когда на вас засигналила. Рада была познакомиться.
Она уже подняла сумку с продуктами, но на мгновение остановилась, будто еще чего‑то ждала.
– О, вы на меня когда угодно можете сигналить… сказал он, пожимая ей руку. И добавил, что хорошо бы снова повидаться.
– Я была бы рада, – отвечала она с восторгом, которого сама не осознала. И резко отвернулась.
– И мне было бы приятно, – полушепотом отозвался он.
Он еще постоял на солнце, прижимая к груди буханку хлеба, глядя, как Пенелопа идет прочь. На ней были элегантные сапожки, и костюм ее трепетал. Ему понравилось, как уверенно она двигается. Она свернула направо, в проулок Климент‑лейн, что вился за церковью туда‑сюда, вниз по склону холма, откуда открывался вид на окрестности.
– Так вот она где живет, – пробормотал он про себя. – Если б я был достоин такой женщины…
Мэрион Барнс выгуливала Лорел после полудня. Прошла с собакой через Ноулберри‑парк, не спуская с поводка, чтобы не убежала. Завидев впереди двух подростков, потянула за поводок, чтобы собака была поближе. Мэрион вечно боялась, что ее ограбят. Молодые люди‑то теперь на все горазды: на днях, вон, драку устроили…
Парни прошли мимо, даже не взглянув на нее – углубились в разговор о каком‑то дилере, которого оба знали. Мэрион сообразила: «дилер», видно, это который наркотики продает.
И только подойдя к церкви, она сказала вслух:
– А может, автомобили?…
Мэрион стало одиноко, и она решила навестить священника.
Отец Робин Джолиф с женой и двумя сыновьями жили в каменном домике неподалеку от церкви.