Возил ссыльнокаторжных, возил соль и рыбу, переселенцев и крупный рогатый скот. Возил, пока в весеннее половодье не наскочил на камень. Сняли с кораблика все, что только можно было снять, а остальное долго вялилось на солнце и мокло под дождем. Потом от борта была оторвана первая доска. Просто так. Потом исчезла мачта. Может быть, и растаскали бы кораблик по одной доске, но некий оборотистый мужичок нанял возчиков и в две недели перевез деревянную обшивку подальше от родной стихии. И выстроил презабавный домик. Был он очень похож на кораблик с обрубленным носом и кормой: доски и через десятки лет сохранили корабельную выпуклость.
Среди жильцов, населявших в то время это сооружение, мы встретим и наших знакомых. Спардек занимал Илларион Карпыч Харламов, длительное одиночество которого было теперь счастливо окончено с прибытием его внучатной племянницы из Новинска. Да, та самая девушка из Новинска, которая была обвинена в небрежном хранении институтского черепа. Был и еще один жилец, занимавший бывший камбуз дома‑корабля. Им был не кто иной, как тот расторопный старшина первой статьи, который участвовал в задержании Ганюшкина. Сегодня он рано вернулся с базы и вот ужа с полчаса поджидал девушку из Новинска, сидя на скамеечке перед домом.
Никаких особенных дел к внучатной племяннице Карпыча он не имел. Но когда девушка возвращалась из института, он всегда говорил ей: «Здравствуй, Валентина!» и снимал мичманку за козырек. Сегодня исполнялся небольшой юбилей: «Здравствуй, Валентина!» должно было прозвучать в тридцатый раз. Пора уже приглашать в кино. Но вот и она.
Наш старшина не позерил своим глазам. Рядом с Валентиной вышагивал здоровенный моряк в форменном синем кителе без погон. Старшина взглянул на него мельком и, сдвинув мичманку на лоб, опустил голову. Вот они, женщины!
Валентина между тем приблизилась, беседуя во своим спутником. Подойдя к дому‑кораблю, она остановилась на пороге и сказала:
– Вот тут я и живу. Спасибо, большое спасибо.
– Прямо корабль! – Восхищенно сказал Фомин, оглядывая жилище. – Покрасить бы его. Продраить, а потом покрасить.
Валентина не стала выслушивать дальнейшие боцманские планы и ушла в дом. Третий участник этой сцены решил, что его час настал.
– Гражданин, – сказал старшина, не поднимая головы, – ты бы отсюда топал…
– Что? – спросил Фомин, и его голос приобрел один из тех семисот семидесяти двух оттенков этого местоимения, который невозможно передать на бумаге.
– К сведению некоторых штатских, – продолжая старшина, – тут стоянке запрещена. Подветрено.
– Вот что, друг, – вежливо сказал Фомин, – хочешь верь, хочешь нет. Я в игре не участвую. Переживания сегодня у ней, вот я и проводил, как начальник. По‑человечеству.
– Ладно, чтобы я тебя не видел больше… – возможно, наш бравый старшина хотел еще что‑нибудь добавить, но Фомин быстро подскочил к нему и надвинул мичманку на нос.
– Пусти, – выдавня из себя старшине, силясь оторвать подбородок от пуговицы на кителе, которая в него вдавилась. – Пусти, Фомин! – вдруг выкрикнул он.
– Постой, – сказал Фомин, сдергивая мичманку со старшины, – Это ты, Ашмарин? Ну да, Ашмарин, чертушка…
Далее пошли похлопывания по плечам, дружеские толчки под бок и прочие скупые проявления мужского чувства.
– Я же тебя сразу не признал, – сказал Ашмарин. – А как ты меня за кумпол зацепил клешней, аж дыхать не дал, так я и сразу: Фомина штучки‑дрючки. Ну, браток, давай петушка!
Дальнейший разговор протекал уже под крышей камбуза домакорабля. Кипел в кастрюльке кофе по‑морскому. Фомин сидел на койке, Ашмарин рылся в сундучке в поисках фотографий.
Фомин сидел на койке, Ашмарин рылся в сундучке в поисках фотографий.
– Подаю, понимаешь, документы, – рассказывал Фомин, стараясь не пропустить ни одной подробности. – Это же все Виктор Степанович, он с меня шкуру снимал. Учись да учись! А я ни в какую, отупел от своего боцманства, ну, никуда! И так помалу, помалу на аттестат в Приморске сдал. Ну, сразу в мореходку. А что, дело привычное. Не приняли.
– Это ж через почему?
– Не приняли… Долго со мной там калякая одим.
– Ну, как же? А может, что по кадрам?
– Да нет, я ж один на свете.
– Чудно…
– И не чудно. Правы, кругом правы. У вас, говорит, товарищ моряк, окостенение мозгов, вроде. Вы, говорит, душа‑то морская, а вот математики высшей не осилить. Поздновато пришли к нам. Раньше надо было…
– Раньше, – усмехнулся Ашмарин.
– Да, раньше. А я семь лет до войны, да всю войну, да на сверхсрочной – посчитай. Ну, говорю, спасибо. Служи, Фомин, воюй, Фомин. Геть! Молодца, Фомин! А тут окостенение мозгов…
– Кранты, – вздохнул Ашмарин.
– Вот‑вот. А потом я так раскинул, что если я на врача выучусь, а потом опять на флот подамся? Ведь возьмут?
– Это ты здорово придумал.
– Вот и окостенение. Я как пришел в мединститут, подаю документы, так на меня декан только глянул, и я ему вроде понравился, «Кем, спрашивает, вы служили? Выправка у вас молодецкая. Боцманом? Это, говорит, очень интересно, я, говорит, читал про боцманов. Это они дудками дудят?» Потеха! «Так точно, говорю, свистят». «И ругаются еще?» «Никак нет, говорю, у нас с этим строго. Как заматюкаешься, так такого фитиля дадут, будь здоров». «Фитиля? – спрашивает. – Это интересно…» И пошел.
– Он, он кто, декан этот?
– Ну, вроде как старморнач.
– Фигура…
– А ты думал. Сдаю экзамены. Сочинение написал на четверку. Вот не встать мне с этого места! Содержание, говорят, у вас подкачало, но вы абсолютно грамотны, удивительно. А я ж шифровальщиком два года промотался. Мне что рукой писать, что ногой, головой выстукаю, что ты! Физику проскочил сам не знаю как. Малость залил товарищу педагогу. «Вы фельдшер, конечно?» «Точно, – говорю, – морской фельдшер». «Я так и думал. Физика пока не для вас». И – троечку!
Как сдал, вызывает декан и говорит: «Есть тут мнение, чтобы вас назначить старостой курса. Будет у вас триста, студентов, как думаете, справитесь?» «А чего ж, отвечаю, дело привычное». Вот пока и везу. А ты что ж, в речники пошел?..
– Брось шутить. Адунская флотилия это тебе будь здоров служба.
– Пресняк.
Друзья схватились за руки и некоторое время возились то на полу, то на койке. Когда койка треснула, хозяин камбуза и гость некоторое время хватали ртом воздух, пока не отдышались.
– Ну ладно, Фомин, ты мне вот что скажи… Ты что к Валентине имеешь?
– К Лапиной? Да ты что? Я ж от души. Плакала она сегодня, так прямо всего выворачивало.
– Да ну?
– Декан к ней за череп пристал. Украли, понимаешь ли, у нее черепушку. Это нам для изучения дают. Понимаешь?
– Кто ж украл?
– Да разве найдешь. Я ж еще народ не знаю, а народ разный, городские больше. И вот, думаю, дай провожу женщину, все веселей будет.
– Нагорит ей?
– У нас строго. Такие кости, берцовую там или локтевую – ничего, не считаются, а вот насчет черепов строго, под номерами они.
Друзья помолчали.