– Не буду, – с готовностью ответил он, – клянусь. Спасибо вам, Максим Чудаков, вы первый, кто сказал мне это. Никто из этих свиней ни разу даже не заикнулся, а вы… Теперь вам верю…
В его голубых глазах мелькнуло что‑то доброе, человеческое – и вместе с тем до жути тоскливое, безнадежное.
– Они вооружены до зубов, у них тут целый арсенал, вплоть до автоматов. Это мафия, и нет от нее спасения. Они втянули меня в свои черные дела, посулив денег, много денег, а я клюнул, клюнул на эту приманку, как клюют на нее многие, очень многие. Я был молод, честолюбив, мне хотелось красивой жизни. Кто ж ее не хочет, этой самой красивой жизни? Вот я ее и получил.
В его голосе было столько горечи и тоски, что мне стало не по себе. Я положил ладонь на его руку и со всей возможной теплотой произнес:
– Все образуется, доктор, поверьте мне. Вы еще так молоды, у вас все впереди…
– Да бросьте вы, – отмахнулся он, – моя жизнь кончена, в этом нет сомнения. Нити отсюда тянутся высоко наверх, а там, – он ткнул пальцем в потолок, – не прощают таким, как я. Я обречен, но не это пугает меня.
– Что же?
– То, что я не успею расквитаться с ними. – Он резко подался вперед. – За мою погубленную жизнь, за многие другие жизни, погубленные ими. Помогите мне сделать это, прошу вас. Я вам расскажу все, всю их подноготную, а вы… вы выберетесь отсюда и… кому следует… ну вы знаете… ведь от них можно ожидать всего, что угодно. Поймите, – страстно зашептал он, – жизнь этих ни о чем не ведающих людей, которых черт дернул приехать сюда на отдых, находится под угрозой реальной опасности, и если с ними что‑то случится, то в этом будет доля и моей вины. А я не хочу, не хочу, слышите, пятнать свою душу кровью ни в чем не повинных людей. Достаточно того, что я залил ее спиртом. – Он уронил голову на руки и всхлипнул.
У меня голова шла кругом от его слов. Я страшно боялся, что он вдруг передумает и замкнется, так ничего и не выложив, поэтому, торопя события, я решил перейти в атаку.
– Чем занимается эта группа?
– Сбывает камешки.
– Камешки?
– Да, камешки. В основном алмазы. Сами копают их где‑то в Сибири, сами занимаются огранкой – среди них есть несколько первоклассных ювелиров. А здесь, в этой Богом забытой дыре, производится обмен их на рубли, доллары, фунты и другую макулатуру того же сорта. Здесь что‑то вроде перевалочного пункта, где встречаются обе стороны – продавцы и покупатели, вернее, их представители. От поставщиков камней всегда выступал Артист…
– Артист?
– Ну да, Артист, – он снова недоверчиво посмотрел на меня. – Послушайте, вы действительно не знаете, кто такой Артист?
– Да не знаю я никакого Артиста!
– Ну‑ну…
Он закурил новую сигарету и судорожно затянулся.
– Это страшный человек, – в его голосе впервые прозвучали нотки ужаса. – Он выполняет роль буфера между поставщиками и их клиентурой, весь товар проходит через его руки и через него же производится денежный расчет. А в его кармане оседают ампулы – да‑да, те самые ампулы, – кивнул он, заметив мое нетерпеливое движение, – что вы показывали мне в прошлый раз.
Так, подумал я, все становится на свои места.
– Кто же скупает камешки?
Он пожал плечами.
– А вот этого я не знаю. По моим соображениям, какие‑то крупные чиновники, так сказать, сильные мира сего, власть предержащие. Но это не достоверно.
– Какова численность преступной группы?
– Ее состав непостоянен, но в данный момент здесь сосредоточено около двух десятков головорезов.
Я присвистнул.
– И скрываются они в подвале?
– В основном – да.
– Убийство совершено кем‑то из них?
Он усмехнулся.
– Э, нет, убитый был как раз одним из этих псов.
– Так кто же его убил? Вам известно его имя?
Доктор Сотников как‑то странно посмотрел на меня и глухо произнес:
– Его убил Артист.
Чем‑то зловещим повеяло от этих слов.
– Опять Артист! Да кто же он, этот ваш вездесущий Артист? Его имя?
– Его имя… – затаив дыхание, начал было доктор, но в этот момент в дверь кто‑то настойчиво постучал, и в кабинет ворвался Мячиков собственной персоной. Он, как всегда, сиял и искрился лучезарной улыбкой.
– А, вы еще здесь, Максим Леонидович! – воскликнул он, увидев меня. – Я не помешал?
– Я так и знал, – сухо произнес доктор, в упор глядя на меня; в его глазах было столько презрения, что мне стало не по себе.
– Что здесь происходит? – удивленно завертел своей круглой головой Мячиков. – Я, кажется, не вовремя?
– Нет, почему же, в самый раз, – язвительно ответил доктор, поднимаясь из‑за стола и продолжая сверлить меня взглядом.
– Ничего не понимаю, – сказал Мячиков.
– Да уж куда вам. – Доктор схватился за бутылку.
– Оставьте бутылку! – потребовал я.
– Да идите вы!.. – процедил он сквозь зубы. – Пес!
– Ну, знаете ли, – возмутился Мячиков, хватая меня под локоть и волоча к выходу. – Максим Леонидович все‑таки мой друг, и я не позволю… Идемте отсюда!
– Да куда вы меня тащите! – попытался вырваться я. – Ведь он хотел сообщить мне имя убийцы, а вы…
Слава Богу, что коридор был пуст и никто не слышал сказанных мною в горячности слов!
Мячиков отпустил мой локоть и оторопело уставился на меня.
– Имя убийцы? – прошептал он.
Из недр кабинета донесся жуткий хохот.
– Имя убийцы! Ну и шутник, право же, ваш приятель! Откуда же мне, бедному врачу, знать имя какого‑то убийцы? Ха‑ха‑ха‑ха!..
Мячиков снова схватил меня за руку.
– Идемте же, Максим Леонидович! Неужели вы не видите, что он сошел с ума? Бедняга! Допился до ручки…
Я был до того поражен происходящим, что дал Мячикову увести себя, и лишь у самого входа в столовую способность мыслить возвратилась ко мне.
– Что же вы наделали, Григорий Адамович! – укоризненно покачал я головой. – Теперь он ничего не скажет, а ведь ему многое известно. Ему известно все!
– Он вам что‑нибудь сообщил? – быстро спросил Мячиков, весь обратившись во внимание.
– Еще бы! Он мне сообщил такое, что у вас волосы дыбом встанут, когда вы все узнаете. Но он не сказал мне самого главного – имя убийцы! А ведь он его знает, знает! Пустите меня, Григорий Адамович, я пойду и успокою его. Ему необходимо человеческое участие, он потому и пьет, что так одинок. Да пустите же!..
Но Мячиков цепко держал меня за локоть.
– Нет, Максим Леонидович, сейчас ваше присутствие только повредит ему. Его нервная система взвинчена до предела, и один Господь Бог ведает, что от него можно сейчас ожидать. Не ходите, прошу вас, пусть он успокоится, проспится, протрезвеет, а там, дай Бог, все образуется, и вы снова сможете проведать вашего доктора.
Я вынужден был согласиться с ним, и все же чувство досады не покидало меня.
– Как же вы не вовремя вошли! Эх, если б вы знали…
– Ну простите меня, Максим Леонидович.