После недолгого совещания директор был отправлен на поиски поваров, готовивших сегодняшний обед, но поиски эти не увенчались успехом.
– Их нигде нет, – дрожащим голосом произнес он, вернувшись. – Словно сквозь землю провалились.
– Сквозь землю, говорите, провалились? – вкрадчиво, с недобрыми интонациями в голосе произнес Щеглов и стремительно шагнул к директору; тот отшатнулся к стене и замер. – И как же вы объясните сей факт, вы – ответственный административный работник, а? Я вас спрашиваю!
Я чувствовал, что Щеглов сейчас взорвется, но он сдержался. Директор весь съежился и покрылся испариной. Несмотря на высокий рост он казался сейчас маленьким и щуплым, глазки его испуганно метались, не находя себе места. Все молчали, ожидая развязки. Мячиков чему‑то ухмылялся.
– Так где же они? – допытывался у директора Щеглов. – Только не говорите, что не знаете. Здание они покинуть не могли, потому что это невозможно, а здесь, внутри, спрос за их исчезновение целиком и полностью с вас. Вам ясно? – Директор кивнул, судорожно сглотнув. – Кого вы прячете в подвале?! – рявкнул вдруг Щеглов.
Последний вопрос прогремел словно гром среди ясного неба, причем не только для директора, но и для всех нас. Директора же он буквально пригвоздил к стене.
– Н‑никого, – заикаясь, пробормотал он. – В к‑каком подвале?
– Сами знаете в каком. Дайте ключи!
– Ключи?
– Да‑да, ключи! Ключи от подвала. Принесите их мне, и немедленно!
Щеглов вплотную приблизился к директору, сверля его немигающим взглядом.
– Ну, живо! Ключи!
Директор буквально на глазах наливался кровью. Он багровел столь стремительно, что я искренне опасался за его здоровье. Глаза его злобно сверкнули.
– Не будет вам никаких ключей, – прохрипел он внезапно, доведенный до отчаяния; подобная метаморфоза порой случается с трусами, загнанными в угол, и тогда они способны проявлять чудеса храбрости и героизма.
– Вот как? – вскинул брови Щеглов. – По какой такой причине?
– Не будет – и точка, – заявил директор, постепенно выпрямляясь и обретая уверенность. – Не дам.
– В таком случае я вынужден буду арестовать вас, – официальным тоном произнес Щеглов.
– Что ж, попробуйте, – усмехнулся директор, приближаясь к двери.
Я случайно взглянул на Мячикова и вздрогнул: губы его искривились в злорадном оскале, глаза мстительно сверкали. Что‑то отвратительно‑холодное, подобно змее, заползло мне в душу. Таким я его еще никогда не видел. Директор тем временем открыл входную дверь и уже с порога бросил, слегка повернувшись к Щеглову:
– Устал я от всего этого, капитан, разбирайтесь сами. Осточертело все, дальше некуда… и вы, со своими дурацкими вопросами, и эти, чтоб их… А‑а, ну вас всех!.. – Он махнул рукой и вышел.
Какое‑то время в номере царило тягостное молчание. Наконец Щеглов нарушил его:
– Он трижды прав – арестовать его я не в силах. Пока не в силах. Ну ничего, мы к этому еще вернемся…
Последующие три часа Щеглов посвятил опросу возможных свидетелей. Забегая вперед, скажу, что покойным оказался некий пенсионер Потапов, тихий, нелюдимый человек, практически ни с кем не общавшийся и до крайности замкнутый. Ни мое, ни мячиковское присутствие во время опроса свидетелей Щеглов не одобрил (опрос проводился в нашем номере), поэтому Мячиков заперся у себя, сославшись на внезапно разболевшийся зуб, а я отправился побродить по коридору.
Холл был пуст, если не считать Сергея, который сидел у выключенного телевизора. Я подсел к нему.
– Как самочувствие? – поинтересовался я.
Холл был пуст, если не считать Сергея, который сидел у выключенного телевизора. Я подсел к нему.
– Как самочувствие? – поинтересовался я.
Он мрачно посмотрел на меня и не ответил.
– Ну‑ну, не падайте духом, – сказал я. – Капитан Щеглов – мой старый друг, и я вам ручаюсь – на него мы смело можем положиться.
– Да при чем здесь Щеглов! – вскочил он. – И без вашего Щеглова тошно.
– Что‑нибудь с Лидой? – забеспокоился я.
Он раздраженно вскинул брови.
– С Лидой? А что с ней может случиться?
– Не обижайте ее, она прекрасная девушка.
– Не ваше дело! – отрезал Сергей.
Я поднялся, пожал плечами и молча покинул его. Разговор с ним едва ли доставил мне удовольствие.
Я бесцельно болтался по зданию, заглядывая во все дыры и надеясь почерпнуть какую‑нибудь ценную информацию, но таковая почему‑то не попадалась. Вскоре я вновь оказался у нашего номера.
Из‑за неплотно прикрытой двери доносились голоса. Я невольно прислушался.
– Послушай, капитан, я дам тебе дельный совет, – услышал я грубый, нагловатый голос, – не суй ты нос не в свои дела. Я ничего не имею лично против тебя, но кое‑кому может не понравиться твоя прыть.
– Без угроз, Старостин, – донесся до меня спокойный, ровный голос Щеглова. – Кто отравил Потапова?
– Потапова? Какого Потапова? Не знаю я никакого Потапова.
– Это дело рук Артиста?
– А ты у него сам спроси.
– Кто такой Самсон? Отвечайте, Старостин! Поймите, откровенность в ваших же интересах.
– Да? Какое интересное наблюдение!.. Повторяю, умерь свою прыть, сыщик. Что касается Самсона, то это не твоего ума дело, а Артиста лови сам, мешать не буду, но и на помощь не рассчитывай. Учти, переступишь черту дозволенного – получишь пулю в затылок. Понял? Ты жив только потому, что не приносишь вреда, если же будешь болтаться под ногами, тебя отшвырнут, как шелудивого пса. Усвоил, сыщик? Привет Артисту.
Дверь распахнулась, и из нее уверенной походкой, вразвалку, вывалился долговязый алтаец. Я едва успел отскочить в сторону и притаиться за дверью. Старостин – а именно так называл его Щеглов – не спеша двинулся в сторону холла.
Опрос свидетелей продолжался. Следом за Старостиным Щеглов вызвал соседа Потапова по номеру и на этот раз плотно закрыл за собой дверь. Я же, не зная, как убить время, заглянул к Мячикову. Григорий Адамович был бледен и выглядел неважно.
– Зубы, – посетовал он. – У меня в это время года всегда зубы болят. Дело‑то к весне.
Я выразил ему свое сочувствие и, решив не беспокоить, оставил его одного.
День близился к концу, и за окном уже стемнело. Снег перестал валить так же внезапно, как и начался, небо очистилось, обнажив темно‑синюю, почти черную бездну с редкими, чуть мерцающими звездами. Столбик термометра поднялся еще на два деления, не по‑зимнему теплый воздух плавил снег, превращая его в мутную, бурлящую воду, потоками низвергающуюся с крыши. Вокруг здания образовалось снежно‑водяное месиво. Оно таяло, превращая низину в озеро, а наш дом отдыха – в некую пародию на неприступный средневековый замок, полный привидений.
8.
Мне на ум пришла великолепная идея: а не принять ли душ? Бесцельно слоняясь по безлюдному зданию, я совершенно случайно наткнулся на душевую, которая располагалась в самом конце коридора второго этажа, как раз под нашим с Щегловым номером. На второй этаж меня занесла надежда еще раз потолковать с доктором Сотниковым, но надежде этой не суждено было сбыться: дверь в кабинет врача была безнадежно заперта и на стук никак не реагировала, а где находились его жилые апартаменты, я не знал.