Небритый монах, подпоясанный веревкой, продавал отпечатанные на машинке
пропуска в рай. На пропусках был указан номер райских врат, печать
апостола Петра и приписка: "Подделка преследуется вечным проклятием".
- Немезида приближается! До нее пять миллионов километров, господа!
С величайшим трудом Анатолий Борисович прорвался на площадь Дворца
науки.
Перед монастырской стеной на коленях стояли монашки и пели нестройным
хором.
Священник в белой одежде призывал окружающих присоединиться. Какие-то
кликуши бились лбом об асфальт, визгливо крича о своих грехах.
- Немезида приближается!..
Эти слова звучали как припев к трагическому хору испуганных,
оплакивающих свою гибель.
Седой старик в очках, назидательно тряся пальцем, утешал собравшихся:
- Господа литераторы не раз описывали сближение миров. У Герберта
Уэллса есть роман о проходящей комете и рассказ о проходящей звезде. Все
сбывается точно, каждая строчка. Пожары, потопы и наводнения. Но потом
звезда пройдет, и все станет лучше на Земле. И теплее, и люди разумнее...
Для чего-то по радио начали передавать корреспонденцию с побережья.
Развязный диктор рассказывал скороговоркой:
- Мы стоим перед полосой отлива. На обнаженном дне в лужицах ползают
крабы.
На горизонте гигантский вал. Он наступает. Вы слышите шум? Вот уже
первая волна набежала на берег. Пляж под водой. Всплыли купальные кабинки,
лежанки, соломенные кресла. Вода подступает. А вот на пороге рыбацкой
хижины я вижу старика. Почему вы не уехали, дедушка? Вы не боитесь
прилива? Скажите нашим радиослушателям.
И шамкающий голос раздался на площадях столицы:
- Отстаньте, все вы с ума сошли. Семьдесят лет я вижу прилив и отлив.
Вода никогда не доходила до моего дома. При чем тут звезды? Звезды и
приливы были и есть. Все на своем месте...
- Немезида приближается! Четыре миллиона километров до нее!
В девять вечера по телевидению передали прощание с наследниками. Три
ракеты, принадлежавшие родине Жевьера, готовились покинуть Землю. Словно
три свечки у изголовья усопшего, стояли они торчком на ровном поле.
Наследники, одетые в скафандры, прощались с рыдающими родственниками...
- Немезида приближается, господа!
Не надо было напоминать. Все и так видели, что она приближается.
Золотое яблоко превратилось в апельсин, апельсин все рос и рос. Хорошо
виден был знаменитый поясок на экваторе и пятна, подобные лунным морям.
Потом взошла и Луна. Она была больше по размеру, но светила, пожалуй,
слабее. У Луны свет был латунно-желтый, а у Немезиды почти белый, даже с
голубизной. Сверкала она так, что глазам было больно.
Часам к десяти вечера диски Луны и Немезиды сравнялись. На небе сияли
как бы две Луны, обе на ущербе, освещенные слева, темные справа. Они
сближались, причем зрителям казалось, что Луна догоняет Немезиду. Словно
отважный одинокий воин, вышла она навстречу пришельцу. Снова поползли
слухи о столкновении, о том, что Луна рухнет на Землю и всех раздавит.
- До Немезиды два миллиона километров, господа!
Луна и Немезида сближались. Два светлых круга сияли рядом. Вот они
слились, превратились в восьмерку.
Но столкновения не было. Немезида проходила гораздо дальше Луны. На
левом краю Немезиды обозначалась явственная выемка. Луна заслоняла ее край.
Первое и последнее в истории затмение Немезиды продолжалось около двух
минут.
Луна заслоняла ее край.
Первое и последнее в истории затмение Немезиды продолжалось около двух
минут. Вскоре ее край появился вновь. Сначала на левой "щеке" Луны
показалась припухлость, как бы флюс, затем Луна растянулась, превратилась
в восьмерку, раздвоилась. И снова два светила сияли рядом, одно ярче
другого.
Хорошенькое лицо дикторши появилось снова.
- До Немезиды миллион семьсот тысяч километров, - сообщила она
безрадостно.
- Измерения продолжаются непрерывно...
Трегубов в это время стоял во Дворце науки рядом с Жевьером и
флегматичным Липпом. Каждые три минуты они получали сообщения от
радиолокаторов, каждые три минуты остро отточенным карандашом Липп ставил
точку на миллиметровке, тонкой линией соединяя ее с предыдущими. И три
головы склонялись над графиком, чтобы по форме чуть изломанной линии
угадать судьбу планет.
- Чувствуешь обидную беспомощность, - сказал Жевьер. - Эта Немезида
издевается над наукой. Лучшие силы мировой науки вычислили график ее
движения. А она идет по-своему, совсем иначе.
- Но кривая плавная, и она приближается к экстремуму, - заметил Липп.
Жевьер не согласился:
- Сейчас кривая плавная, но она переломилась восемнадцатого мая и
вторично переломилась сегодня днем. Откуда мы знаем, куда повернет
Немезида через минуту?
Так выглядела для них мировая трагедия. Цифры и точки, цифры и точки.
По точкам строилась кривая - плавная или изломанная. Плавная вела к
спасению, перелом - к катастрофе.
Новые сведения. Точка ложится в стороне от кривой, заметно ближе к
Земле.
Перегиб или ошибка локатора? Следующее измерение покажет. Надо
подождать три минуты.
Три минуты напряженного молчания. Хорошо, если ошибка. А если перегиб?
Страшно подумать, к чему приведет перегиб. Это уже не приливы, не потоп
- это гибель! Точки и цифры, цифры и точки! Глядя на них, Жевьер
багровеет, бледность покрывает лицо Липпа, Трегубов втягивает голову в
плечи, как будто удар состоится сейчас, в это мгновение. Медленно ползет
секундная стрелка.
Липп длинным желтым от табака ногтем проводит на миллиметровке черту:
- Все будет кончено, если Немезида дойдет до сих пор...
...Анатолий Борисович приехал на телевизионную студию в десять часов
тридцать минут.
И в телетеатрах, на площадях и улицах города, в квартирах и клубах
возникли сотни тысяч Трегубовых. Сам того не ощущая, Анатолий Борисович
заглянул в миллионы глаз. С первых же его слов все обернулись к нему. Даже
монашки на площади прекратили пение. Затаив дыхание город смотрел на губы
Анатолия Борисовича. Что они скажут: "Живите!" или: "Прощайтесь, люди!"
И, как бы почувствовав общее нетерпение, Анатолий Борисович набрал
воздуха в легкие и крикнул:
- Она удаляется! Опасность миновала!
Он говорил еще о том, что орбита Немезиды вновь изменилась. Она прошла
на 600 тысяч километров дальше, чем предполагалось, и даже прилив будет не
в девять раз, а только в полтора раза больше обычного... Но никто уже не
слушал эти подробности. Опасность миновала! Тысячи и тысячи людей
восторженно целовали телевизоры, где еще виднелось лицо Трегубова. На
улицах гремели крики "ура". Незнакомые люди обнимались, молодые и старики
пускались в пляс. Пьяницы, пившие по случаю гибели, требовали вина, чтобы
выпить за спасение.