Он никогданевиделстольководы.
Слышал о нем, конечно, в детских сказках; что оно существует, егоуверяли
даже его учителя - во всяком случае, некоторые из них... Нодействительно
увидеть его, это диво, эту громаду воды после стольких лет пустыни...это
было трудно принять, трудно даже видеть.
Он долгое время зачарованно смотрел на море,заставляясебявидеть
его, от изумления на время забыв о боли.
Но было утро, и оставались еще не сделанные дела.
Роланд стал нащупывать в заднем кармане челюсть, осторожнопродвигая
правую руку ладонью вперед, боясь, чтобы культи ненаткнулисьнакость,
если она еще там, и не превратилибынепрерывныерыданияэтойрукив
пронзительные вопли.
Челюсть была на месте.
Порядок.
Дальше.
Оннеуклюжерасстегнулпряжкипатронныхлентиположилихна
освещенный солнцем камень. Отстегнул револьверы, выдвинул барабаны,вынул
бесполезные патроны ивыбросилих.Птица,привлеченнаяяркимблеском
одного из них, схватила патрон в клюв, потом бросила и улетела.
Надо былопозаботитьсяиосамихревольверах,онихследовало
позаботиться уже давно, но поскольку безбоеприпасовлюбойревольверв
этом - как и во всяком другом-мирестановитсявсеголишьдубинкой,
стрелок прежде всего положил себе на колени патронные ленты и левойрукой
тщательно ощупал кожу по всей длине.
Обе ленты были сырые от застежек до того места, где они перекрещивали
его бедра; начиная оттуда, ленты казались сухими. Стрелок осторожновынул
из сухих участков лент все патроны до единого. Его правая рукавсевремя
норовила заняться этим делом, упорно, несмотря на боль, забывала, чтоона
не вся на месте, и он заметил, что снова и сновазаставляетееложиться
ему на колено, словно собаку, котораяслишкомглупаилиупряма,чтобы
слушаться команды "Рядом!". Плохо соображая от боли, он пару разчутьне
шлепнул ее.
"Я предвижу серьезные проблемы", - опять подумал он.
Можно было надеяться, что эти патроны еще годятся, и он сложилихв
кучку, такую маленькую, что впору было придти в отчаяние. Двадцать.Ииз
них несколько почти наверняка дадут осечку. Он немогположитьсянина
один из них. Вынув остальные, он сложил их в другую кучку. Тридцать семь.
"Что ж, у тебя и вначале было не так уж многопатронов",-подумал
он. Но он сознавал разницу между пятьюдесятью семью годными патронами и-
возможно - двадцатью. А может быть, и десятью. Или пятью. Илиодним.Или
ни одним.
Роланд сложил сомнительные патроны в еще одну кучку.
Кошель у него все-таки остался. Это уже было кое-что. Он положилего
к себе на колени, а потом медленно разобрал револьверыисовершилобряд
чистки. К тому времени, как он управился, прошло еще два часа,ираныу
него болели так сильно, что от боли кружилась голова;сознательнодумать
стало трудно.
Хотелось спать. Никогда в жизни ему так нехотелосьспать.
Но когда выполняешь свой долг, приемлемых причиндляотказаникогдане
бывает.
- Корт, - сказал он голосом,которыйсамнемогузнать,исухо
засмеялся.
Медленно-медленноонсобралревольверыизарядилихпатронами,
которые считал сухими. Когда это дело былосделано,онвзялревольвер,
предназначенный для левой руки, взвел курок... ивновьмедленноопустил
его. Да, он хочет знать.Хочетзнать,услышитли,нажавспуск,звук
выстрела или только очередной бесполезныйщелчок.Нощелчокничегоне
будет значить, а выстрел только сведет двадцать кдевятнадцати...илик
девяти... или к трем... или к нулю.
Стрелок оторвал от рубашки еще кусок, положил на него другиепатроны
- те, что промокли, - и, орудуя левой рукой и зубами, завязал в узелок. Он
положил их в кошель.
Спать, требовало его тело. Спать, ты должен поспать, сейчас, покане
стемнело, ничего не осталось, ты весь выложился...
Роланд с трудом встал и оглядел пустынный берег. Цветом он былпохож
на давно не стиранное белье. Он был усеян бесцветными ракушками. Там и сям
из крупного песка торчали большие камни, покрытые птичьим пометом;старые
слои были желтыми, как зубыдревнегочерепа,аболеесвежиепятна-
белыми.
Линия прилива была отмечена сохнущими бурыми водорослями. Онувидел,
что возле этой линии лежат куски его сапога и его бурдюки. То,чтотакие
высокие волны не смыли его бурдюки в море,показалосьемупочтичудом.
Медленной походкой, мучительно хромая, стрелок подошел кместу,гдеони
лежали, поднял один из них, поднес к уху и потряс. Второй былпуст.Ав
этом еще оставалось немного воды. Большинство людей не смогли быотличить
один от другого, но стрелок различалсвоибурдюки,какматьразличает
своих двойняшек. Ведь он странствовалсосвоимибурдюкамиужестолько
времени. Внутри плескалась вода. Этобылохорошо-словноподарок.И
тварь, которая напала на него, и любая изостальныхмоглабыразорвать
этот бурдюк, или второй, одним небрежным щипком клешни, но не разорвала, и
море пощадило его. Никаких следов самой твари не было видно, хотя обаони
ночью оставались намного выше линии прилива. Быть может, ее утащили другие
хищники; быть может, ее родня устроила ей похороны в море,подобнотому,
как элефанты, гигантские звери, о которых он слышал в детстве, всказках,
будто бы сами хоронят своих умерших.
Роланд левымлоктемприподнялбурдюк,жадно,большимиглотками,
напился и почувствовал,чтокнемувозвращаютсясилы.Правыйсапог,
конечно, погиб... но потом он ощутил искрунадежды.Головкаиподметка
остались целы - исцарапаны, ноцелы,и,можетбыть,удастсяобрезать
второе голенище под пару этому, смастерить что-нибудь, чего хватит хотя бы
на время...
Его исподволь охватила слабость. Роланд попытался бороться с ней,но
у него подогнулись колени, и он неловко, прикусив язык, сел.