Ведьбинты
все равно должны были снять сегодня. Рискну".
Одно обстоятельство делает мне честь. Яненастолькоополоумелот
страха, чтобы сорвать с себя бинты немедленно.Уменядосталоздравого
смысла и присутствия духа сначала встать с постелииопуститьшторы.И
только после этого я взялся за булавки.
Когда я снял повязки и обнаружил, что вижу в полутьме, я ощутил такое
облегчение, какого не зналникогдараньше.Затем,убедившись,чтони
злоумышленников, ни привидений нет ни под кроватью, ни вообще в палате,я
первым делом подтащил к двери кресло иподперимдвернуюручку.После
этого я почувствовал себя более уверенно.Язаставилсебяпривыкатьк
дневному свету постепенно, и на это у меня ушел целый час. Кисходутого
часа я точно знал, что благодаря своевременнойпервойпомощииумелому
лечению глаза мои видят так же хорошо, как прежде.Нониктокомнене
приходил.
Нанижнейполкетумбочкияобнаружилтемныеочки,заботливо
приготовленные для меня. Из осторожности я надел их и только тогда подошел
к окну. Нижняячастьегонеоткрывалась,такчтополезрениябыло
ограничено. Засматривая вниз и по сторонам, я увиделнаулицедвух-трех
человек, которые брели вдалеке странной, неуверенной походкой,словноне
зная, куда направиться. Но больше всего -исразуже-меняпоразила
резкая и отчетливая видимость; даже отдаленные здания за крышаминапротив
вырисовывались необыкновенно ясно и четко. И тогда я заметил, что в городе
не дымит ни одна труба...
Мой костюмбылаккуратноповешенвшкафу.Когдаяоделся,то
почувствовал себя совсем хорошо. В портсигаре оказалось несколько сигарет.
Я закурил и понемногу начал видеть мир совсем в ином свете:всеказалось
мне по-прежнему очень странным, нояужесамнепонимал,какэтоя
поддался панике.
В наши дни не так-то просто вернуться кпрежнемувзглядунавещи.
Теперь каждый должен уметь рассчитывать во всем на себя. А тогда всебыло
так регламентировано, так переплетено... Каждый столь неукоснительно играл
свою маленькую роль, что нетрудно было принять привычку и обычай зазакон
природы, и когда установленный порядок как-нибудь, нарушался,этовлекло
за собой серьезные последствия.
Если вы прожили половину жизни сопределеннымипредставлениями,то
изменить их за пять минут невозможно. Оглядываясь назад, на тогдашний мир,
я удивляюсь и даже как-то злюсь из-за того, что мы такмалозналиине
хотели знать о своей повседневной жизни. Япрактическиничегонезнал,
например, как поступают ко мне продуктыпитания,откудаберетсячистая
вода, как ткут и шьютмоюодежду,какимобразомканализациясодержит
города в чистоте и о других обыкновенных вещах.Нашажизньпредставляла
собой сложное взаимодействие специалистов, которые справлялисьсосвоими
обязанностями более или менее эффективно и требовали того же от остальных.
Вот почему мне не верилось, что больница дезорганизована полностью. Ябыл
уверен в том, что кто-то где-то продолжает держать ее в руках - только,к
сожалению, этот кто-то совершенно забыл о палате сорок восемь.
Тем не менее, когда я все-таки снова подошел кдвериивыглянулв
коридор, мне пришлось признать, чтодезорганизациякоснуласьнетолько
единственного обитателя сорок восьмой палаты.
В коридоре не было ни души, хотя я слышалвотдаленииприглушенный
шумголосов.Слышалисьшаркающиешаги,времяотвременивпустоте
коридоров отдавалось эхо громкого выкрика, но не было ничегопохожегона
сумасшедший рев, который так напугал меня. На этот раз кричать я нестал.
Я осторожно переступил через порог - почемуосторожно?Незнаю.Просто
было вокруг что-то настораживающее.
В гулком здании трудно определить, откуда доносятся звуки, но с одной
стороны коридор кончался французским окном с матовыми стеклами, на которых
лежала тень балконных перил, и я направился в другую сторону. За поворотом
секция отдельных палат кончалась, и я очутился в более широком коридоре.
Сначала мне показалось, что в этом коридоре тоже нет никого, а затем,
азатем,сделавнесколькошагов,язаметилчеловеческуюфигуру,
выступившую из тени. Это был мужчина в беломхалате,наброшенномповерх
черной куртки и полосатых брюк. Я решил, что онодинизштатныхврачей
больницы,тольконепонятнобыло,почемуонтакжметсякстенеи
пробирается словно на ощупь.
- Эй, послушайте, - сказал я.
Он мгновенно остановился. Его лицо, обращенное ко мне, былосерыми
испуганным.
- Вы кто? - спросил он неуверенно.
- Меня зовут Мэйсен, - ответил я. - Уильям Мэйсен. Я здешнийпациент
- сорок восьмая палата. Я вышел, чтобы узнать, почему...
- Вы зрячий? - быстро прервал он меня.
- Разумеется! Я снова превосходно вижу. Вылечили меня просто чудесно.
Только ко мне все не приходили снятьбинты,иясделалэтосам.Мне
кажется, ничего худого в этом нет. Я взял...
Но он снова прервал меня:
- Пожалуйста, отведите менявмойкабинет.Мненепременнонужно
позвонить.
Я все еще не мог понять, в чем дело. Но этимутромменясбивалос
толку буквально все.
- Где это? - спросил я.
- Пятый этаж, западное крыло. На двери табличка "Доктор Сомс".
- Ладно, - сказал я с некоторым удивлением.-Агдемынаходимся
сейчас?
Онпомоталголовой,еголицонапряглосьивыражалокрайнее
раздражение.
- Да откуда мне знать, будь оно все проклято? - резко произнес он.-
Глядите глазами, черт подери, вы же зрячий!Вычто,невидите,чтоя
ослеп?
Нет, этогонебылозаметно.