Зато
когда на экранеМаксимвзрывалнавоздухледянуюскалу,придавившую
корабль, или скорчером разносил в клочьяпанцирноговолка,илиотнимал
экспресс-лабораторию у гигантского глупого псевдо -спрута,Бегемотабыло
за уши не оттянуть от ментоскопа. Он тихо взвизгивал, радостно хлопал себя
ладонями по лысине и грозно орал на изнуренного ассистента,следящегоза
записьюизображения.Зрелищехромосферногопротуберанцавызвалоу
профессора такой восторг, словноонникогдавжизниневиделничего
подобного, и очень нравились ему любовные сцены,заимствованныеМаксимом
главным образом из кинофильмов специально для того, чтобы датьаборигенам
какое-то представление об эмоциональной жизни человечества.
Такое нелепое отношение к материалунаводилоМаксиманапечальные
размышления. Создавалось впечатление, что Бегемот никакой не профессор,а
просто инженер-ментоскопист, готовящий материал для подлинной комиссиипо
контакту, скоторойМаксимупредстоитещевстретиться,акогдаэто
случиться - неизвестно. Тогда получалось, что Бегемот - личностьдовольно
примитивная, вроде мальчишки, которого в "Войне и мире" интересуюттолько
батальные сцены. Это обижало: Максим представлял Землю и - честноеслово!
- имел основания рассчитывать на более серьезного партнера по контакту.
Правда,можнобылопредположить,чтоэтотмиррасположенна
перекрестке неведомых межзвездных трасс, и пришельцы здесь не редкость. До
такой степени не редкость, что ради каждого вновь прибывшего здесь ужене
создают специальных авторитетных комиссий, апростовыкачиваютизнего
наиболееэффектнуюинформациюиэтимограничиваются.Затакое
предположениеговорилаоперативность,скоторойлюдисосветлыми
пуговицами, явно не специалисты, разобрались в ситуации и без всякихахов
и охов направили пришельца прямо по назначению. А может быть, какие-нибудь
негуманоиды, побывавшие здесь раньше, оставили посебенастолькодурное
воспоминание, что теперь аборигеныотносятсяковсемуинопланетномус
определенным недоверием,итогдавсявозня,которуюразводитвокруг
ментоскопа профессор Бегемот,естьтольковидимостьконтакта,оттяжка
времени, пока некие высокие инстанции решают мою судьбу.
Так или иначе, а деломоедрянь,решилМаксим,давясьпоследним
куском. Надо скорее учить язык, и тогда все выясниться...
- Хорошо, - сказала Рыба, забирая у него тарелку. - Идем.
Максим вздохнул и поднялся. Они вышли в коридор. Коридор был длинный,
грязно-голубой, справа и слева тянулись ряды закрытых дверей, точнотаких
же, как дверь в комнату Максима. Максим никогда здесь никого невстречал,
но раза два слышал из-за дверейкакие-тостранныевозбужденныеголоса.
Возможно, там тоже содержались пришельцы, ожидающие решения своей судьбы.
Рыба шла впереди широким мужским шагом, прямая, как палка, иМаксиму
вдругсталооченьжалкоее.
Этастрана,видимо,ещенезнала
промышленности красоты, и бедная Рыбабылапредоставленасамасебе.С
этими жидкими бесцветными волосами,торчащимииз-подбелойшапочки;с
этими огромными, выпирающими под халатом лопатками,сбезобразнотощими
ножками совершенно невозможно было, наверное, чувствовать себя на высоте -
разве что с инопланетными существами, да и то с негуманоидными.Ассистент
профессора относился к ней пренебрежительно,аБегемотивовсееене
замечалиобращалсякнейнеиначекак"Ы-ы-ы...",что,вероятно
соответствовало у него интеркосмическому "Э-э-э..." Максимвспомнилсвое
собственное, не богвестькакоекнейотношениеиощутилугрызения
совести. Он догнал ея, погладил по костлявому плечу и сказал:
- Нолу молодец, хорошая.
Она подняла к нему сухое лицо исделаласькакникогдапохожейна
удивленного леща анфас. Она отвела его руку, сдвинула едва заметныеброви
и строго объявила:
- Максим нехороший. Мужчина. Женщина. Не надо.
Максим сконфузился и снова приотстал.
Так они дошли до конца коридора, Рыба толкнула дверь, и они очутились
в большой светлой комнате, которую Максим называл про себя приемной.Окна
здесьбылибезвкуснодекорированыпрямоугольнойрешеткойизтолстых
железных прутьев; высокая, обитая кожей дверь вела в лабораторию Бегемота,
а у двери этой всегда почему-тосиделидваоченьрослыхмалоподвижных
аборигена,неотвечающихнаприветствияинаходящихсякакбудтов
постоянном трансе.
Рыба, как всегда, сразупрошлавлабораторию,оставивМаксимав
приемной. Максим, как всегда, поздоровался, ему, как всегда, неответили.
Дверьвлабораториюосталасьприоткрытой,оттудадоносилсягромкий
раздраженный голос Бегемота извонкоещелканьевключенногоментоскопа.
Максим подошел к окну, некоторое время смотрел на туманный мокрыйпейзаж,
налесистуюравнину,рассеченнуюлентойавтострады,навысокую
металлическую башню, едвавидимуювтумане,быстрососкучилсяи,не
дожидаясь зова, вошел в лабораторию.
Здесь, как обычно, приятно пахло озоном, мерцали дублирующиеэкраны,
плешивый заморенный ассистент с незапоминаемым именем и скличкойТоршер
делал вид, чтонастраиваетаппаратуру,анасамомделесинтересом
прислушивался к скандалу. В лаборатории имел место скандал.
В кресле Бегемота застоломБегемотасиделнезнакомыйчеловекс
квадратным шелушащимся лицом и красными отечнымиглазами.Бегемотстоял
перед ним, расставив ноги, уперев руки в бока ислегканаклонившись.Он
орал. Шея у него была сизая, лысина пламенела закатным пурпуром,изорта
далеко летели брызги.
Стараясь не привлекать к себевнимания,Максимтихонькопрошелк
своему рабочему местуинегромкопоздоровалсясассистентом.