Пожалуй,это
скорее все-таки благополучный мир, думал Максим. Во всяком случае,улицы,
хотя и грязны, но не заваленывсе-такиотбросами,даидомавыглядят
довольно жизнерадостно - почти во всех окнах светпослучаюсумеречного
дня, а значит недостатка в электроэнергии у них, по-видимому,нет.Очень
весело сверкают рекламные объявления, а что доосунувшихсялиц,топри
таком уровне уличного шумаипритакойзагрязненностивоздухатрудно
ожидать чего-либо иного. Мир бедный, неустроенный, не совсем здоровый... и
тем не менее достаточно благополучный на вид.
И вдруг на улице что-то переменилось. Раздалисьвозбужденныекрики.
Какой-то человекполезнафонарныйстолби,повиснувнанем,стал
энергично кричать, размахивая свободной рукой. Натротуарезапели.Люди
останавливались, срывали головные уборы, выкатывали глаза и пели,кричали
дохрипа,поднимаяузкиелицакогромнымразноцветнымнадписям,
вспыхнувшим внезапно поперек улицы.
- Массаракш... - прошипел Фанк, и машина вильнула.
Максимсмотрелнанего.Фанкбылсмертельнобледен,лицоего
исказилось. Мотая головой, он с трудом оторвал руку от руля и уставился на
часы. "Массаракш..." - простоналонисказалещенесколькослов,из
которых Максим узнал только "не понимаю". Потом он оглянулся черезплечо,
и лицо его исказилось еще сильнее. Максим тожеоглянулся,нопозадине
было ничего особенного.Тамдвигалсязакрытыйярко-желтыйавтомобиль,
квадратный, как коробка.
На улице кричали совершенно уже нестерпимо, ноМаксимубылонедо
того. Фанк явно терял сознание, а машина продолжаладвигаться,афургон
впереди затормозил, вспыхнули его сигнальные огни, ивдругразмалеванная
стенка надвинулась, раздался отвратительный скрежет, глухой удар, идыбом
встал исковерканный капот.
- Фанк! - крикнул Максим. - Фанк! Не надо!
Фанк лежал, уронив руку и голову на овальный руль,игромко,часто
стонал. Вокруг визжали тормоза, движениеостанавливалось,вылисигналы.
Максим потряс Фанка за плечо, бросил,распахнулдверцуи,высунувшись,
закричал по-русски: "Сюда! Ему плохо!" У автомобиля уже собраласьпоющая,
орущая,галдящаятолпа,энергичновзмахивалируки,сотрясалисьнад
головами вздетыекулаки,десяткипарналитыхвыкаченныхглазбешено
вращались в орбитах - Максим совершенно ничего не понимал: то ли этилюди
были возмущены аварией, то ли они чему-то безпамятирадовались,толи
кому-то грозили. Кричать было бесполезно, не слышно былосамогосебя,и
Максим снова вернулся к Фанку. Теперь тотлежал,откинувшисьнаспину,
запрокинув лицо, и изо всех сил мял ладонями виски, щеки, череп, нагубах
его пузырилась слюна. Максим понял, что егомучаетнестерпимаяболь,и
крепко взял его за локти, торопливо напрягаясь, готовясь перелитьбольв
себя.
Он не был уверен, чтоэтополучитсяунегоссуществомдругой
планеты, он искал и не мог найти нервный контакт, а тут еще вдобавок Фанк,
оторвав руки от висков, стал изо всех своих невеликих сил толкатьМаксима
в грудь, что-то отчаянно бормоча плачущим голосом. Максим понималтолько:
"Идите, идите..." Было ясно, что Фанк не в себе.
Тут дверца рядом с Фанкомраспахнулась,вмашинупросунулисьдва
разгоряченных лица подчернымиберетами,сверкнулирядыметаллических
пуговиц, и сейчас же множество твердых крепких рук взяли Максима за плечи,
забока,зашею,оторвалиотФанкаивытащилиизмашины.Онне
сопротивлялся - в этих руках не было угрозы илизлогонамерения,скорее
наоборот. Отодвинутый в галдящую толпу,онвидел,какдвоевберетах
повели согнутого, скрюченного Фанка к желтому автомобилю,аещетроев
беретах оттесняли от него людей, размахивающих руками. Потом толпа с ревом
сомкнуласьвокругпокалеченноймашины,машинанеуклюжезашевелилась,
приподнялась, повернулась боком, мелькнули в воздухемедленнокрутящиеся
резиновые колеса, и вот она уже лежит крышей вниз, а толпа лезет на нее, и
все кричат, поют, и все охвачены каким-то яростным, бешеным весельем.
Максима оттеснили к стене дома, прижали к мокрой стекляннойвитрине,
и, вытянув шею, он увидел поверх голов, как желтый квадратныйавтомобиль,
издавая медныйклекот,задвигался,засверкалмножествомяркихогней,
протиснулся через толпу людей и машин и исчез из виду.
<ul><a name=6></a><h2>4</h2></ul>
Поздно вечером Максим понял, что сыт по горло этим городом,чтоему
больше ничего не хочется видеть, ахочетсяемучего-нибудьсъесть.Он
провел на ногах весь день, увидел необычно много, почти ничегонепонял,
узнал простым подслушиванием несколько новых слов и отождествилнесколько
местных букв на вывесках и афишах. Несчастный случайсФанкомсмутили
удивил его, но в общем он был даже доволен, что снова предоставленсамому
себе. Он любил самостоятельность, и ему очень не хватало самостоятельности
все это время, пока он сидел в бегемотовом пятиэтажном термитнике с плохой
вентиляцией. Поразмыслив,онрешилвременнопотеряться.Вежливость-
вежливостью, а информация - информацией. Процедура контакта, конечно, дело
священное, но лучшего случая получить независимую информациюнаверноене
найдется...
Город поразил его воображение. Он жался к земле, вседвижениездесь
шло либо по земле, либо под землею, гигантские пространства между домами и
над домами пустовали, отданные дыму, дождю и туману. Он был серый, дымный,
бесцветный, какой-то везде одинаковый - не зданиями своими, средикоторых
попадались довольно красивые, не однообразным кишением толп на улицах,не
бесконечной своейсыростью,неудивительнойбезжизненностьюсплошного
камня и асфальта, - одинаковый в чем-то самом общем, самом главном. Он был
похож на гигантский часовой механизм, в котором нет повторяющихся деталей,
но все движется, вращается, сцепляетсяирасцепляетсявединомвечном
ритме, изменение которого означает толькоодно:неисправность,поломку,
остановку.