Ониспытывалвесьма
разнородные чувства. Ему было приятносмотретьнаРаду,хотякэтому
ощущению примешивалось растущее беспокойство. Он испытывал удовольствие от
еды, оказавшейся неожиданно вкусной и довольнопитательной.Одновременно
он чувствовал на себе косой давящий взгляд усатого человека ибезошибочно
улавливал истекающееиз-забарьеранеудовольствиерыхлойтетки...Он
осторожно отпил из кружки - это было пиво, холодное, свежее, но,пожалуй,
излишне крепкое. На любителя.
Усатый что-то сказал, и Рада подошла к егостолику.Унихначался
какой-то приглушенный разговор, неприятныйинеприязненный,нотутна
Максима напала муха, и ему пришлось вступить с нейвборьбу.Мухабыла
мощная, синяя, наглая, она наскакивала, казалось, совсехсторонсразу,
она гудела и завывала, словно объясняясь Максиму в любви,онанехотела
улетать, она хотела быть здесь, с ним и с еготарелкой,ходитьпоним,
облизывать их, она была упорнаимногословна.Кончилосьвсетем,что
Максим сделал неверное движение, и она обрушилась в пиво. Максим брезгливо
переставил кружку на другой столик и стал доедать рагу. Подошла Рада и уже
без улыбки, глядя в сторону, спросила что-то.
- Да, - сказал Максим на всякий случай. - Рада хорошая.
Она глянула нанегосоткровеннымиспугом,отошлакбарьеруи
вернулась, неся на блюдечке маленькую рюмку с коричневой жидкостью.
- Вкусно, - сказал Максим, глядя на девушку ласково иозабоченно.-
Что плохо? Рада, сядьте здесь говорить. Надо говорить. Не надо уходить.
Эта тщательно продуманная речь произвела наРадунеожиданнодурное
впечатление. Максиму показалось даже, что она вот-вот заплачет. Вовсяком
случае у нее задрожали губы, она прошепталачто-тоиубежалаиззала.
Рыхлая женщина за барьером произнесла несколько негодующих слов. Что-тоя
не так делаю, обеспокоенно подумалМаксим.Онсовершеннонемогсебе
представить - что. Он только понимал: ни усатый человек, ни рыхлая женщина
не хотят, чтобы Рада с ним "сидеть" и "говорить". Но поскольку они явно не
являлись представителями администрации и стражами законностиипоскольку
он, Максим, очевидно не нарушал никаких законов, мнение этихрассерженных
людей не следовало, вероятно, принимать во внимание.
Усатый человек произнес нечто сквозь зубы, негромко, но ссовсемуж
неприятной интонацией, залпомдопилсвойстакан,извлекиз-подстола
толстую полированную трость, поднялся и не спеша приблизился к Максиму. Он
сел напротив, положил трость поперек стола и,неглядянаМаксима,но
обращаясь явно к нему, принялсяцедитьмедленныетяжелыеслова,часто
повторяя "массаракш", и речьегоказаласьМаксимутакойжечернойи
отполированной от частого употребления, как его уродливая трость, и в речи
этой была черная угроза, и вызов, и неприязнь, и всеэтокак-тостранно
замывалосьравнодушиеминтонации,равнодушиемналицеипустотой
бесцветных остекленелых глаз.
- Не понимаю, - сказал Максим сердито.
Тогда усатый медленно повернул к нему белоелицо,погляделкакбы
насквозь, медленно, раздельно задал какой-то вопрос и вдруг ловко выхватил
из трости длинный блестящий нож с узким лезвием. Максимдажерастерялся.
Не зная, что сказать и как реагировать, он взял со стола вилку иповертел
ее в пальцах. Это произвело на усатого неожиданное действие. Он мягко,не
вставая, отскочил, повалив стул, нелепо присел, выставив перед собоюсвой
нож, усы его приподнялись, и обнажились желтые длинные зубы. Рыхлаятетка
за барьером оглушительно завизжала,Максимотнеожиданностиподскочил.
Усатый вдруг оказался совсем рядом, но в ту же секунду откуда-то появилась
Рада, встала между ним и Максимом, и принялась громко и звонкокричать-
сначала на усатого, а потом, повернувшись, - на Максима. Максим совсем уже
ничего не понимал, а усатый вдруг неприятно заулыбался, взял своютрость,
спрятал в нее нож и спокойно пошел к выходу. В дверях он обернулся, бросил
несколько негромких слов и скрылся.
Рада, бледная, с дрожащими губами, подняла поваленныйстул,вытерла
салфеткой пролитую коричневую жидкость, забралагрязнуюпосуду,унесла,
вернулась и что-тосказалаМаксиму.Максимответил"да",ноэтоне
помогло. Рада повторила то же самое, и голос у нее был раздраженный,хотя
Максим чувствовал, что она не столько рассержена, сколько испугана. "Нет",
сказал Максим, и сейчас же тетказабарьеромужаснозаорала,затрясла
щеками, и тогда Максим, наконец, признался: "Не понимаю".
Тетка выскочила из-за барьера, ни на секунду непереставаякричать,
подлетела к Максиму, встала перед ним, уперев руки в бока, и все вопила, а
потом схватила егозаодеждуиприняласьгрубошаритьпокарманам.
Ошеломленный Максим не сопротивлялся.Онтолькотвердил:"Ненадо"и
жалобно взглядывал на Раду. Рыхлая тетка толкнула его вгрудьи,словно
приняв какое-то страшное решение, помчалась обратно к себе за барьер и там
схватила телефонный наушник. Максим понял, что у негонеоказалосьвсех
этих розовых и зелененькихбумажекслиловымиоттисками,безкоторых
здесь, по-видимому, нельзя появляться в общественных местах.
- Фанк! - произнес он проникновенно. - Фанк плохо! Идти. Плохо.
Потом все как-то неожиданно разрядилось. Рада сказалачто-торыхлой
женщине, та бросила наушник, поклокотала еще немного иуспокоилась.Рада
посадила Максима на прежнее место, поставилапереднимновуюкружкус
пивом и к его неописуемому удовольствию и облегчению села рядом. Некоторое
время все шлооченьхорошо.Радазадавалавопросы,Максим,сияяот
удовольствия, отвечалнаних:"Непонимаю",рыхлаятеткабурчалав
отдалении, Максим, напрягшись, построил ещеоднуфразуиобъявил,что
"дождь ходит массаракш плохо туман", Рада залилась смехом, а потомпришла
еще одна молоденькая идовольносимпатичнаядевушка,поздороваласьсо
всеми, они с Радой вышли, и через некоторое время Рада появиласьужебез
фартука, в блестящем красном плащескапюшономисбольшойклетчатой
сумкой в руке.