Вы ведь не практик, а теоретикам свойственная этакая прыть необыкновенная в мыслях.
— Для... — сказал я, сделал паузу, пояснил, — для Краснохарева поясняю. Когда в Чечне под прицелом телекамер расстреляли по суду шариата
убийц и насильников, то во всем мире поднялась буря возмущения. Но вы слушали этих людей? Я слушал наших депутатов и следил за их лицами. Как
они красиво и книжно клеймили это средневековье! А придя домой, каждый... да-да, почти каждый, наверняка девяносто девять процентов!.. говорил
дома на кухне жене и собаке, что как бы здорово такое же в Москве! Тысячами надо бы к стенке...
По их смущенным лицам видел, что и они дома, на кухне... Краснохарев помялся, сказал с неудовольствием:
— Странные вы речи ведете, Виктор Александрович! Одно дело думать, другое — говорить.
— Мы ж политики, — подтвердил понимающе юркий Коган.
Краснохарев посмотрел холодно:
— Мало ли что я о вас, Виктор Александрович, думаю... да и сам не хотел бы прочесть ваши мысли обо мне, честно скажу. А вот в поведении мы
все здесь люди корректные, даже вон Коган временами... да, временами. Так и с законами! Мало ли что мне хочется, а поступать надо... э-э... как
надо.
Они переглядывались,
— А как надо? — спросил я. — Сейчас юриспруденция оторвалась в такие заоблачные высоты, что у нас теперь два закона: по одному — преступника
надо холить и лелеять, не дай бог синяк при задержании, обеспечить ему адвокатов, суд в полном составе, санаторные условия в тюрьме, а потом
центр реабилитации с курортным режимом! Это в нашей-то голодной стране! А по другому: стрелять всех к чертовой матери. Только первый, абсолютно
оторванный от жизни, почему-то имеет силу, а второй, который поддерживает весь народ, включая слесарей, инженеров и академиков, остается в
пожелании. Вот и имеем общество, где всем на все наплевать, потому что народ видит, что власть в стране... да и в Западной Европе захватили
какие-то марсиане, проводят какую-то странную политику...
Кречет крякнул, сказал с двусмысленной улыбкой:
— Нашим юристам в самом деле планы всемирного коммунизма бы строить! Я говорю о юристах всего Запада. Так же прекрасно и оторвано от жизни.
Но в России так привыкли каждый шажок сверять с Западом, что сами уже в соплях путаемся. Когда говорят об общепризнанных нормах, то само собой
имеются в виду нормы Запада. Виктор Александрович сослался на расстрел в Чечне, но это только потому, что для нас новинка — как же, в
цивилизованной России! — хотя на самом деле по всему Востоку, а он постарше, побольше и даже побогаче крохотной Европы, ставят к стенке даже за
воровство. Потому там воруют раз в столетие... Да, приняв законы Запада, мы вбили клин между властью и народом. Если же начнем расстреливать
бандитов, то народ, конечно, поймет и одобрит, а вот интеллигенция...
— Повопит, — сказал я быстро. — Но только друг перед другом. Я ж говорю, каждый интеллигент сам бы стрелял... нет, конечно, сами ручки марать
не изволят, но жаждут крови! А поговорят только из комплекса псевдообразованности. Чтоб Европа вдруг да не думала, что в России все такие дикие,
Камю не читают... Просто, мол, в дикой стране живут, где правят всякие самодуры-кречеты. Но, голову даю на отрез, на самом деле такую резню
примут с удовольствием. А мы получим поддержку всего народа. Не нынешнюю, пассивную, а... реальную!
Коган поежился:
— Погромы будут?
Краснохарев покосился рассерженно:
— Как вам все неймется! Двух зайцев одним камнем! И лишний раз покричать в свое удовольствие, что евреев обижают, и в Израиль загнать еще
пару миллиончиков наших сограждан.
А то не едут, проклятые. Там самим пахать придется, а тут на хребте русского народа ездиете...
Кречет хмыкнул:
— Тут на днях один был на приеме. Из высших сионистских... Нельзя ли, мол, как-нибудь пару погромов. Хотя бы где-нибудь на окраине. В Перми
беремся организовать сами. А то в Израиле рабочих рук не хватает, а палестинцы, что у них работают, то и дело с бомбами за пазухой приходят.
Сказбуш спросил с интересом:
— И что ответили?
— Да так, — ответил Кречет туманно. — Смотря что пообещают взамен. Поддержку в отношениях со Штатами, отсрочку долга Нидерландам, еще
мелочишка, о которой пока говорить рано. А мы, что ж... Вон Коган горит желанием послужить далекой прародине. Его и вздернем.
Коган поежился, потрогал шею:
— Да я как-то не очень горю...
— Зато памятник поставят, — утешил Краснохарев злорадно. — А мы, скорбя, такой агромадный венок притащим! С лентами. Хоть красными, хоть
черными. А хоть с голубыми. Это ж не за какую-то Россию пострадаешь, а за свой Израиль!
Коган вздохнул:
— Ладно, уговорили. Если венок большой...
А Сказбуш сказал с неудовольствием:
— Что погромы... Морду набить, подушку распороть... Вон на Украине так всегда от мала до велика всех под корень! Начиная со Святополка
Окаянного и через Хмельницкого и гайдамаков до Петлюры и Бандеры. Вы уж, Платон Тарасович, торгуйтесь как следует! Они что угодно дадут за то,
чтобы им свой Израиль людьми пополнить. Хоть половину американского флота, хоть любой штат к России присоединят на правах Татарии. Кстати, у них
тоже не церемонятся. А с террористами так вовсе никогда в переговоры не вступают! Штурм, и все! При задержании живья не остается...
Он завистливо вздохнул. А Коломиец посмотрел на меня косо, сказал негромко, но с такой умелой актерской значительностью, что услышали все:
— Как сказал Цукерман... или Цукерник, уж не помню точно:
Возглавляя партии и классы,
Лидеры никак не брали в толк,
Что идея, брошенная в массы, —
Это девка, брошенная в полк.
Сказбуш хмыкнул, но было видно, что благосклонно слушает и поддерживает министра культуры. А когда тайная полиция поддерживает культуру, то
по моей толстой волчьей шкуре сразу бегут мурашки размером с камчатских крабов. Тайная полиция не бывает хорошей, зато культура не только бывает
полицейской, но еще как бывает!
— Это сказал Губерман, — поправил Сказбуш снисходительно, но выпрямил спину и посмотрел орлом, все ли заметили, что глава ФСБ поэзию знает
лучше министра культуры. — А что до идей, так всегда было. Как с идеями христианства, коммунизма, пуританства, Во что выльются идеи господина...
или товарища Никольского уж не знаю, не знаю. Но памятник не поставят, точно. Может быть, как с Кромвелем: через сто лет выроют скелет и
вздернут. А может, иконы нарисуют! Красивого такого, с благородным лицом и орлиным взором. Который даже в компьютерные игры резался без кодов и
солюшенов.
— А если в дефматчи, — поддержал Коган с обидой в голосе, — то без подленьких патчей, когда себе бессметрие, а противнику — масдай!
Глава 6
Мирошниченко, весь из натренированных мышц, двигался легкий, как тень. Перед нами появлялись бумаги, которые он то и дело добывал из
бесшумных принтеров, Марина так же неслышно подавала кофе и ставила тарелки с бутербродами.