- А вы никогда не думали выйти замуж за смертного?
- Нет. - Она вытянула руки на деревянном столе. Хоть и маленькие, они выглядели сильными. - Смертные для свиданий, может, для мимолетного романа. Но замуж? Слишком много проблем! - Она помолчала, разминая кисти. - Почему ты спрашиваешь? Ты подумываешь об этом?
- Нет, просто интересно было. - Я заблокировала свои мысли.
- Знаешь, есть варианты. Сейчас испытывают новую лекарственную схему, как ее там? Ревитэ? Она сейчас проходит клинические испытания, но уже активно обсуждается на вампольных форумах в Интернете.
- Что она дает?
- Якобы делает вампиров снова смертными. - Она встала и потянулась. - Тебя вдохновляет такой вариант?
Я не могла ответить. Самая идея подобного лекарства ослепляла, ужасала.
- А теперь мне пора к Рафаэлю, - сказала доктор Чжоу.
Еще долго после ее ухода из комнаты я сидела почти в темноте за дубовым столом, водя пальцами по завитушкам на его поверхности.
Когда мне было двенадцать, мы с папой читали "Бардо Тодол", известную как "Тибетская книга мертвых". Это руководство по умиранию. В книгу входят псалмы и ритуалы, призванные помочь покойному встретиться лицом к лицу с Чистым Светом и пережить видения, в конечном итоге ведущие к перерождению.
Но у нас никогда не было времени обсудить встречу с собственной смертью. Мы по умолчанию считали, что, как и большинство вампиров, мы пребудем вечно, при условии что будем беречь себя. Как ученый-биолог, папа знал о соблюдении диеты и защите от солнечного излучения едва ли не больше всех. Я думала, что он превратил это в точную науку.
Так что же пошло неправильно? Пока я там сидела, мне стало ясно: в его состоянии виновата я. Если бы я не рассказала ему о том, что видела черного человека, он бы не пустился в погоню и не позволил бы себе заболеть. А теперь я не знаю правильных слов, и хочет ли он вообще, чтобы они были произнесены.
На рассвете в кухню, зевая, вошла Дашай в бледно-желтом халате. Она склонилась надо мной и пристально на меня посмотрела.
- Тебе следовало поспать. Все в порядке. Смерти нет в этом доме.
Плечи у меня расслабились, и я откинулась на спинку стула.
Пока Дашай заваривала чай, она рассказала мне об "этой змее Беннете".
- Он живет в Атланте с женщиной, с которой познакомился в самолете. - Слова "в самолете" она произнесла как "на помойке".
- Как ты его выследила?
- Сесил помог. - В ее улыбке самодовольство мешалось с неловкостью. - Он был весьма полезен.
Думать о ней и Сесиле было неловко уже мне.
- Так ты отправилась в Атланту.
- Да, скаталась. Этот город меня никогда не привлекал. Он вырос слишком большой и слишком быстро. Каждый раз, когда я туда попадаю, я спрашиваю себя, что я там забыла. Но я хотела взглянуть на эту змею собственными глазами. Сесил сказал мне адрес. Я добралась туда к пяти часам в прошлый четверг, и Беннет сам открыл дверь на звонок - маленькая квартирка в коричневой многоэтажке, отвратно, - а у него за спиной стояла эта женщина и ждала. Скажу тебе, Ари, я ее едва не пожалела. Она не красивая и не уродливая. Она просто женщина, с которой он познакомился в самолете.
- Хм, он сошелся с ней в момент депрессии? - Эту фразу я вычитала в журналах.
- В самолете он с ней сошелся!
Дашай говорила так громко и возмущенно, что мне захотелось шикнуть на нее из опасения, что она может обеспокоить папу. И тут я подумала: а возможно ли его обеспокоить? Он вообще в сознании?
- При виде меня Беннет отступил на два шага, а эта женщина выступила вперед. "Нам нечего вам сказать", - передразнила Дашай ее голос, высокий и писклявый, словно у мультяшной мыши. "Но мне есть что сказать Беннету", - ответила я ей. И сказала ему: "Я хочу знать, почему ты меня бросил".
- И что он ответил?
- Ни слова. Стоял столбом. У него даже выражения на лице не было, и, когда я посмотрела на него, его взгляд прошел прямо сквозь меня. Потом эта баба захлопнула дверь. - Дашай налила две чашки чая, расплескав немного на блюдца. - Она его будто околдовала.
Мы попивали чай, а солнце окрашивало кухонные стены красным, потом золотым.
- Понимаю, я, должно быть, напугала его там, на Ямайке, может, даже раньше, - сказала Дашай. - Я просто хотела спросить его почему.
Доктор Чжоу открыла дверь папиной комнаты и вышла к столу.
- Я чую "Эрл Грэй"?
Дашай налила ей чашку, но она не стала пить сразу.
- Пойдем, посмотришь, - обратилась она ко мне.
По ее тону я поняла, что дела обстоят лучше, но еще колебалась. Тогда она взяла меня за руку и повела в спальню.
Он лежал на спине, из левой руки торчала капельница, от груди шли провода к монитору сердечной деятельности. Глаза его были закрыты, лицо изможденное. Я не хотела смотреть.
- Видишь, на лице появились краски? - прошептала доктор Чжоу.
И это было правдой - кожа его утратила восковой оттенок, какой был еще вчера. Но она по-прежнему выглядела желтоватой и по-прежнему слишком плотно обтягивала череп.
И тут я заметила фигурку, спящую в кресле у изножья кровати. Мае свернулась клубком, полуприкрытая вязаным пледом, длинные волосы закрывали лицо. Вид ее почему-то придал мне сил.
Я перевела взгляд на папу. Дышал он ровно, руки расслабленно лежали вдоль тела. Чего я ждала - полного выздоровления?
Свои первые весенние каникулы я провела в основном за чтением и прогулками по пляжу с Дашай. Я ела ее пряную стряпню и время от времени заглядывала к папе, чья болезнь слишком тревожила меня, чтобы я задерживалась на подольше.
Доктор Чжоу приходила и уходила, но мае находилась при нем неотлучно. Она читала ему - в основном сочинения Ральфа Уолдо Эмерсона - хотя мы и не были уверены, что он слышит.
- "Наша сила вырастает из наших слабостей, - читала она однажды утром. - Негодование, вооружающее себя тайными силами, не пробуждается, пока нас не уколют, не ужалят и жестоко не уязвят. Великий человек всегда хочет быть маленьким".
(Впоследствии в библиотеке колледжа я прочла эссе до конца и поняла, что мне его читали всего неделю назад, чтобы я заснула. Во времена невзгод Эмерсон всегда утешает и вдохновляет.)
Мы с Дашай намазались солнцезащитным кремом и отправились на берег. Она на следующий день уезжала, чтобы закинуть меня в колледж, а потом отправиться в Сассу. Это была наша последняя прогулка.
В тот день на широком белом пляже Тиби было полно народу с воздушными змеями; ярко-красные, желтые и зеленые оттенки змеев сверкали на фоне лазурного неба. Мы с Дашай были в солнечных очках, не пропускающих ультрафиолет, но яркость цветов тем не менее чувствовалась. Нам следовало быть осторожными и не оставаться на улице надолго, потому что цвета могли ошеломить нас и вызвать недомогание.
- Я не гожусь во врачи, - сказала я.
- Никто и не говорил, что ты должна стать врачом. - Дашай понадежнее завязала под подбородком пляжную шляпу.
- Мне не нравится находиться рядом с больными. - Сказала и полегчало. В коттедже я бы не посмела.
Над нами парили и кувыркались змеи, метались, ныряли, их ленточные хвосты полоскались в потоках воздуха.
- Дашай, как ты думаешь, он поправится?
Дашай запрокинула голову, чтобы понаблюдать за змеями.
- Я думаю, что для него делается все, что возможно. О ком я беспокоюсь, так это о твоей матери. Никто не следит за тем, чтоб она спала и ела.
Мы повернули и направились обратно. По пути я обнаружила, что рассказываю Дашай о ночи на болоте с Джейси, о том, как слышала кружившее снаружи палатки существо. Она слушала внимательно и, когда я закончила, сказала:
- Посыльный.
- Что?
- Понимаешь, это разновидность даппи. Дух, принимающий обличье животного. Иногда колдун может призвать дух с кладбища, чтобы тот выполнял его приказы. Иной раз такая тварь заводится у корней деревьев, поджидая, пока туда не забредет какой-нибудь несчастный дурак. Когда она двигается, слышно, как гремит цепь у нее на шее.
Недели три назад я бы отмахнулась от посыльного дьявола, как от легенды или суеверия. Но теперь я была готова поверить.
- Почему он не причинил нам вреда?
Дашай подняла маленькую ракушку и сунула в карман.
- Не знаю. Вы не лезли ему под ноги, а может, он и вовсе не за вами приходил. На Ямайке есть поговорка: "Даппи знают, кого напугать, а кому "спокойной ночи" сказать".
Мы покинули пляж и подошли к коттеджу. Машина доктора Чжоу, модель с откидным верхом, была припаркована на подъездной дорожке. Поднимаясь по лестнице, мы услышали мамин голос:
- Что вы имеете в виду? Что я пыталась убить его?!
Две женщины стояли в кухне, и ни та ни другая не обернулись, когда мы вошли. Воздух светился красным от их враждебности.
- Сыворотка, которую вы ему давали, была с примесями. - Доктор Чжоу говорила тихо, но преувеличенно четко выговаривая слова, чего я раньше не замечала. - Я проверила ее. В ней полно хинина. Хинин может вызывать аутоиммунную гемолитическую анемию.
Мае, казалось, вот-вот свалится. Она медленно помотала головой.
- Это тот же тоник, какой он принимает всегда. Его смешивает вручную его ассистентка - ее зовут Мэри Эллис Рут. Я позвонила ей, и она привезла сыворотку в то утро, когда я уехала в Джорджию.
Глаза и рот доктора Чжоу выражали скепсис.
- Она уважаемый гематолог. Она бы никогда не добавила хинин в заменитель крови. Я, кстати, также обнаружила существенное количество антидепрессантов. Они присутствуют во многих сыворотках, но в таком количестве - крайне редко. - Она повернулась ко мне. - Ари, можно мне взять пробу тоника, которым пользовалась ты?
Я взглянула на мае. Глаза у нее сверкали, но она кивнула, поэтому я пошла к себе в комнату и вернулась с флаконом тоника.
- Спасибо. - Доктор Чжоу взяла бутылочку и направилась к двери. - Я сообщу вам о результатах анализа.
Когда она ушла, мы с Дашай попытались успокоить мае.
- Она меня только что отравительницей не назвала! - кипятилась мае. Она мерила шагами кухню, затем резко развернулась и ушла к папе в комнату.
Мы с Дашай переглянулись. "Доктор Чжоу некогда была влюблена в папу", - подумала я.
Дашай вздохнула и подумала: "Может, это отчасти объясняет происходящее".
На следующее утро, когда мы загружали мои вещи в джип Дашай, подъехала машина доктора Чжоу. Она вынула с заднего сиденья картонную коробку и понесла ее нам.
- С этого момента ты будешь принимать вот это, - сказала она мне. - Выброси прежний тоник.
Дашай взяла коробку и сунула ее на заднее сиденье джипа.
- А что не так со старым? - спросила я.
- Хинина нет, слава богу. - Длинные волосы доктора Чжоу выбились из заколки и развевались на океанском бризе, как шелк. - Но достаточно антидепрессантов, чтобы вызвать серьезные побочные эффекты. Не испытывала ли ты в последнее время потерю аппетита, головокружение, снижение либидо?
Из моего беглого знакомства с трудами Зигмунда Фрейда я знала, что слово "либидо" означает сексуальное влечение.
- Первые два - да. Насчет последнего не знаю.
- А сколько обычно у четырнадцатилетних "либидо"? - спросила Дашай.
Чжоу улыбнулась.
- Много. Не забывай, она вампир. Надо учитывать, что формула, которую она принимала, была в течение многих лет популярна в сангвинистских кругах, где целомудрие является традиционным. Но согласно новой концепции, заменители крови должны управлять инстинктивными побуждениями, а не подавлять их.
- А вы не сангвинистка?
- Я независимый мыслитель. Сангвинисты, небьюлисты… эти секты были хороши в свое время. Колонисты просто придурки. Сейчас, по-моему, ни в ком из них нет нужды.
Я не обернулась, но почувствовала, что мама стоит у окна и смотрит на нас.
Дашай осталась снаружи разговаривать с врачом, а я вернулась в дом. Но мама уже отошла от окна и сидела у папиной постели. Лицо ее было напряжено, руки стиснуты на коленях.
- Первый раз я встретила отца там, на пляже, не больше чем в пятидесяти футах отсюда. - Она говорила, не глядя ни на кого из нас. - А потом не видела его двадцать лет.
Я села на пол между ними и стала слушать. Возле меня стояла подставка для капельниц со свежим пакетом красной жидкости, медленно сочившейся по трубке ему в руку.
- Однажды вечером я шла на посиделки. Или в ресторан? Помню, я шла с кем-то знакомиться.
Папина голова на подушке шевельнулась. Скулы у него были еще бледные, но уже не такие желтые.
- И там, в ресторане, в отдельной кабинке сидел твой отец. Он был один, и вид у него был голодный.
Папа рассказывал мне иную версию этой истории, в которой они встретились в уличном кафе. Но я не стала упоминать об этом.
- Я первая его узнала. Я сказала: "Не тот ли вы мальчик, с которым я познакомилась на Тиби?"
Папа еле слышно вздохнул.
- Но он не помнил меня. Затем я заглянула ему в глаза… Ариэлла, ты видела когда-нибудь такие зеленые глаза, как у него?
- Нет, мэм. - Дашай пыталась приучить меня говорить "мэм" и "сэр", когда я разговариваю со взрослыми. Я почти всегда забывала.
- Он посмотрел на меня и сказал: "Уверен, я бы запомнил знакомство с такой, как ты".
Папа снова вздохнул. Голова его двигалась на подушке из стороны в сторону. Слушал ли он?
- Со стороны этой женщины предположить, что я пыталась его убить… - Голос ее разбился. Иначе не скажешь, правда. Он рассыпался еле видимыми осколками, которые таяли, оседая.
Вошла Дашай, лицо у нее было настороженное.
- Почти готова ехать? - спросила она меня.
- Думаю, да. - Я испытывала по поводу отъезда смешанные чувства.
Мама протянула ко мне руки, и я шагнула в ее объятия. Она прижалась лицом к моим волосам.
- Драгоценное мое дитятко, - прошептала она. Лучше бы она этого не говорила, потому что я заплакала.
- Ну, ну, прекратите, - проворчала Дашай. - Ари, через шесть недель у тебя закончится первый семестр. И вы снова будете все вместе, вот тогда можешь плакать, сколько хочешь.
Мы оторвались друг от друга, и мама ладонью стерла слезы с моей щеки. Потом спросила:
- Чего было надо этой докторице?
- Она дала Ари какую-то новую сыворотку. - Дашай снова насторожилась. - Она сказала, что заедет вечером проведать вас и что собирается найти сиделку, чтобы присматривать за Рафаэлем.
- Нам не нужна сиделка… - сказала мае, но Дашай ее перебила.
- Тебе надо спать, - сказала она. - Если бы не необходимость возвращаться к лошадям и Грэйс, я бы осталась и заставила тебя поспать. Насчет сиделки - мысль дельная.
Легче оказалось попрощаться с мамой, чем с папой. Я склонилась над его головой и заметила единственную неизменную часть его лица - ресницы, длинные, густые и черные, - потом быстро поцеловала его в висок и отстранилась. Это был первый раз в жизни, когда я осмелилась его поцеловать.
Первые несколько дней по возвращении в кампус я занималась отловом своих преподавателей и наверстывала пропущенные занятия. Работа шла очень быстро, поскольку моя комната больше не напоминала улей. Друзья не сновали туда-сюда целыми днями. Даже моя соседка покинула комнату.
Бернадетта переехала к Джейси. Сама она мне об этом не сообщила, предоставив это Джейси.
- Извини, Ари, - сказала Джейси, теребя длинную светлую косу. - Она говорит, что в той комнате слишком стремно.
Даже мне там казалось стремно в отсутствие Бернадеттиных ниток, ракушек и перьев. Я проводила там как можно меньше времени.
Где бы я ни встречала Бернадетту, на лекциях или в кафе, она отводила взгляд. Первый раз я подошла к ней и спросила:
- Как прошли каникулы?
Она отодвинулась и чуть развернулась, как будто стараясь минимизировать площадь контакта. Понизив голос, она сказала:
- Пожалуйста, оставь меня в покое.
Этого я не ожидала.
Несколько дней спустя Джейси объяснила мне:
- Дело не в тебе, Ари. Она говорит, это просто потому, что люди вокруг тебя склонны умирать.
Если Уолкер и был в курсе Бернадеттиных эмоций, то никогда о них не упоминал. Он появился в первый же вечер. Я шла одна по тропинке из кафе к корпусу, когда из придорожных кустов вынырнул светящийся белый шар около фута в диаметре. Штука зависла в воздухе, затем двинулась в мою сторону.
Испугалась ли я? Да, на секунду, прежде чем высмотрела под шаром черную ткань, удерживаемую в воздухе двумя затянутыми в черные перчатки руками.
- Привет, Уолкер.
- Я зомби, заключенный в этом шаре, - произнес Уолкер высоким писклявым голосом.
Слово "зомби" меня напугало. Спустя несколько секунд я сказала:
- Зомби так не разговаривают.
Он проигнорировал мой комментарий.
- Если ты поцелуешь шар, зомби будет освобожден.
Он каким-то образом заставил шар подняться и двинуться ко мне. Трюк был очень хорош. Я не разглядела ни одной нити.
Уолкер продолжал пищать по-зомбиному.
- Ладно. - Я шагнула ближе к шару. - Давай освободим зомби. - И сложила губы.
Шар и ткань исчезли. В темноте губы Уолкера коснулись моих.
Несколько мгновений наши губы бесплотными сущностями танцевали в невесомости. Губы у него были мягкие, как фиалки. (Да, я перецеловала немало цветов. Это самый лучший способ попрактиковаться.)
Несколько мгновений я ничего не видела, не слышала и чувствовала только его губы, прижатые к моим. Затем внутри меня проснулось нечто, словно крошечный язычок пламени вспыхнул, разросся, распространился по всем моим нервам, хлынул мне в губы и перетек к нему.
Поцелуй закончился. Ночь была по-прежнему та же. Мы стояли на той же тропинке - Уолкер в черном капюшоне с прорезями для глаз и рта, как я теперь видела. Звук далекого смеха заставил его стянуть капюшон. Волосы у него были в беспорядке, в глазах отражался свет шара. Он уронил скрывавшую шар ткань.
- Потрясающе, - сказал он. - Ты потрясающая.
У меня не хватило ни сил, ни желания ему возразить.
После этого мы стали парой. Мы с Уолкером держались за руки (неуклюже, в перчатках), между сменами в центре переработки мусора. Мы ходили из кафе до корпуса в обнимку. Мы вместе занимались в общей комнате - действительно занимались, уткнувшись в книжки, при этом каждый смаковал напряжение, не позволявшее нам коснуться друг друга, - так что, когда касались, ощущения получались неописуемо сильные.
То, что я чувствовала, было дико. Оно уходило глубоко и вызывало головокружение - но приятное, ничего общего с прежним вертиго, - создавая сладостную негу, окутывавшую меня ощущением благополучия, временно приглушавшим дикость. Может, дело было в новом тонике. Может, я была влюблена. Как бы то ни было, я чувствовала себя полной жизни, отчетливо сознающей каждый прожитый миг.
На занятиях по американской политике мы с Уолкером старались не смотреть друг на друга, с ограниченным успехом. Я не раз ловила на нас взгляды Бернадетты, пытавшейся вычислить, что изменилось.