Она сложила руки на столе и смотрела, как я ем. Я чувствовала ее удовольствие - наверное, она испытывала не меньшее удовольствие, чем я, поглощая чудесный красный суп.
- Тебя кто-нибудь учил готовить? - спросила она.
- Нет.
Я потянулась за высоким голубым стаканом с водой, которую она налила мне. Ее вкус тоже оказался сюрпризом, насыщенный минералами и с ледяным металлическим послевкусием.
- Вода из минерального источника на заднем дворе, - сказала она. - После обеда я тебе все покажу.
- Я немножко умею готовить, - сказала я, припомнив печальную попытку соорудить вегетарианскую лазанью. - А еще я умею кататься на велосипеде и плавать.
- А в лодке грести умеешь?
- Нет.
- Знаешь, как вырастить сад без химических удобрений? Умеешь чинить собственную одежду? А машину водить?
- Нет. - Мне хотелось произвести на нее впечатление хоть чем-то. "Я умею становиться невидимкой, - подумала я. - И читать чужие мысли".
Она убрала со стола, бросив через плечо:
- Смотрю, мне тут работы непочатый край.
В кухню неторопливо вошла дымчатая кошечка со светло-зелеными глазами. Она понюхала мою ногу и потерлась о нее мордочкой.
- Можно ее погладить?
Мае подняла голову от раковины.
- Привет, Грейс, - сказала она кошке, - Разумеется. - Это уже относилось ко мне. - Разве у тебя не было домашних животных?
- Нет.
- Ну, здесь у тебя их будет несколько.
Грейс лениво подошла и понюхала мою руку. Затем повернулась ко мне спиной. Мне явно предстояло доказать, что я чего-то стою.
Втроем мы - я, мама и Грейс за ней по пятам - обходили конюшни: длинное синее строение позади дома. Все стойла были пусты и пахли сладким сеном.
У мае было четверо лошадей, они паслись в загоне. Она позвала их по именам: Оцеола, Абиака, Билли и Джонни Кипарис. Кони подошли, и она представила их мне.
- Можно их потрогать?
Я никогда не подходила так близко к лошадям в Саратога-Спрингс.
- Конечно.
Она погладила по шее Оцеолу, а я - Джонни Кипариса. Он был самым маленьким из четверых, светло-серой масти и с голубыми глазами. У остальных масть варьировалась от чисто белой до оттенка слоновой кости и сливок.
Я спросила об их именах, и она сказала, что их назвали в честь вождей племени семинолов.
- Полагаю, про них ты тоже не учила?
Я помотала головой.
- Коренные американцы, которых так и не завоевали. Оцеола вел их на бой против Соединенных Штатов. И о лошадях ты тоже знаешь немного?
- Иногда я смотрела на лошадей на ипподроме. Мы приходили рано утром, когда их выводили на тренировку.
- "Мы" означает тебя и твоего отца?
- Нет. У меня была подруга. Ее звали Кэтлин. Ее убили.
Я рассказала ей все, что знала о гибели Кэтлин. Когда я закончила, она обняла меня.
- Убийцу поймали?
- Насколько я знаю, нет. - Впервые за эти месяцы мне захотелось позвонить домой.
- Рафаэль не знает, что ты здесь. - Она произнесла это так утвердительно, как будто знала наверняка.
- Я оставила записку. - Мне не хотелось встречаться с ней глазами. - Хотя довольно расплывчатую. Он как раз уехал в Балтимор на какую-то конференцию, и я почувствовала… Я хотела разыскать тебя.
- В Балтимор? Он уехал в январе?
Я кивнула.
- Некоторые вещи не меняются.
Оцеола заржал, и она сказала ему:
- Все в порядке.
- А можно мне как-нибудь покататься на ком-нибудь из них?
- Конечно. - Она взяла мои ладони в свои и рассмотрела их. - Ты когда-нибудь ездила верхом?
- Нет.
- Хорошо, добавим верховую езду в список наук, которые тебе предстоит освоить.
Затем она повела меня к ульям: ряды деревянных ящичков, похожих на те, что содержал мистер Уинтерс возле рощи апельсиновых и лимонных деревьев.
- Здешний мед имеет цитрусовый привкус, - заметила она.
- Он отличается по вкусу от лавандового? - Я подумала о ее кулинарной книге, оставшейся в Сарасоте.
Она остановилась.
- Да. - Голос ее звучал мягко. - По-моему, с лавандовым медом ничто не сравнится. Но здесь лаванда не растет. Сколько я ни пробовала, рассада всегда погибала.
Тропинка огибала участок с огородом, и мае называла мне растения: арахис, сладкий картофель, помидоры, салат, тыква-горлянка, тыква столовая и всевозможные бобовые. На краю сада стоял маленький коттедж, выкрашенный голубой краской. Мае назвала его гостевым домиком.
- Мы разводим лошадей, и это дает нам достаточно денег на спасательные операции, - сказала она.
"Спасательные операции?" Но у меня имелись более насущные вопросы.
- "Мы" - это ты и… забыла имя?
- Дашай. Она сегодня на конском аукционе. Завтра вернется.
- Вы с Дашай пара?
Едва обретя мать, я уже испытывала ревность. Я жаждала ее безраздельного внимания. Она рассмеялась.
- Мы пара идиоток. Дашай моя близкая подруга. Я встретила ее, когда убегала, как ты. Она помогла мне купить здесь землю, и мы делим работу и прибыли.
Я смотрела на маму. В волосах ее сверкало солнце, глаза мерцали как топазы.
- Ты влюблена в кого-нибудь?
- Я влюблена в этот мир, - улыбнулась она. - А ты, Ариэлла?
- Не знаю, - ответила я.
Май во Флориде - интересное время. Мама называла его месяцем последнего шанса: с первого июня пойдут жаркие влажные дни, и начнется сезон ураганов.
В ту ночь температура упала ниже тридцати градусов, после ужина мы накинули свитера и вышли на прогулку вдоль реки. Там я увидела небольшой деревянный пирс, к которому были привязаны каноэ, моторка и водный велосипед.
- Хочешь, прокатимся? - сказала мае.
- На чем?
- Начнем с самого легкого, - решила она.
Я неловко взобралась на водный велосипед, а она отвязала конец и запрыгнула следом, причем так ловко, что велосипед едва шелохнулся. Мы поставили ноги на педали и отчалили.
Полная луна то показывалась, то снова ныряла в облака, ночной ветерок был сладок и пах апельсиновым цветом.
- Ты живешь в чудесном мире, - сказала я.
Она рассмеялась, и звук ее смеха, казалось, искрился в темном воздухе.
- Я старательно его выстроила, - сказала она. - В Саратоге я оставила свое сердце. - Лицо ее не было печально, просто задумчиво. - Нам столько нужно рассказать друг другу - за один день не управишься.
Лодка вышла на открытую воду, и впереди я увидела огни гостиницы, где провела предыдущую ночь, и тонкий луч маяка на Обезьяньем острове.
- Бедные обезьяны, - вздохнула я и рассказала ей, как смотрела на них из гостиницы.
Глаза у матери вспыхнули.
- Знаешь их историю? Первые обезьяны были выпущены на остров после того, как их использовали для разработки вакцины против полиомиелита. Это были уцелевшие - кто не умер и кого не парализовало. Так что в награду их сделали аттракционом для туристов.
Мы подплыли ближе. Боб сидел на камне, глядя в никуда. Другая обезьяна, помельче, висела на ветке дерева и наблюдала за нашим приближением. Мае издала языком странный цокающий звук, и Боб встал. Он подошел к камням на краю острова. Вторая обезьяна спрыгнула со своего дерева и заковыляла следом.
То, что произошло дальше, описать трудно. Мама с Бобом как будто побеседовали через разделяющую их полоску воды, хотя не было произнесено ни слова. Вторая обезьяна в беседе не участвовала, как и я.
- Хорошо, - сказала мае спустя несколько минут и снова посмотрела на Боба.
Затем она направила велосипед к невидимому со стороны гостиницы краю острова. Мы коснулись дна в нескольких метрах от берега. Она дошла до суши вброд, двигаясь так изящно, что вода даже не плеснула. Я сидела и смотрела, мне очень хотелось крикнуть что-нибудь ободряющее, но я не издала ни звука.
Когда мае добралась до берега, Боб уже ждал ее. Он обхватил ее руками за шею, а ногами за талию. Вторая обезьяна взобралась ей на плечи и тоже уцепилась за шею. Она двинулась по воде обратно, на сей раз медленнее. Обезьяны таращились на меня своими яркими любопытными глазками. Мне хотелось поприветствовать их, но, пока они забирались в лодку, я помалкивала. Они уселись на полу в кормовой части.
Мы покинули заводь так же тихо, как и прибыли сюда.
Меня охватил невыразимый трепет. Я обрела не только мать - я нашла героиню и двух обезьян в придачу.
Оказалось, на самом деле его звали не Боб, а Харрис.
Позже в тот же вечер мама с Харрисом сидели в гостиной, дорабатывая детали. Вторая обезьяна, Джоуи, перекусила яблоками и подсолнечными семечками и отправилась спать в гостевой домик.
Мае с Харрисом общались жестами, движениями глаз, хрюканьем и кивками. Закончив обсуждение, они обнялись, и Харрис кивнул мне, направляясь в гостевой домик.
- Как ты научилась разговаривать с обезьянами? - спросила я.
- Ну, у нас здесь и раньше бывали обезьяны. - Она поднялась и потянулась. - Одни - брошенные домашние питомцы, другие - с Обезьяньего острова. Ты же понимаешь, гостиница пришлет Харрису и Джоуи замену. Всегда присылает.
Об этом я не думала.
- Тогда мы сможем спасти и новых?
- Смотря от чего это зависит. - Она потерла глаза. - Некоторым на острове нравится. Джоуи мог бы быть там совершенно счастлив. Но Харрис ненавидел остров, а Джоуи не хотел оставаться один.
- Ты научишь меня разговаривать с ними?
- Конечно. Это займет некоторое время, но не столько, сколько требуется, чтобы выучить французский или испанский.
- Я хочу, чтобы Харрис был моим другом. - Я представила, как бы мы прогуливались, держась за руки и беседуя, может, даже катались на водном велосипеде.
- Он обязательно будет - некоторое время. - Мае пристально посмотрела на меня. - Ты же понимаешь, что он не может здесь остаться.
- Почему?
- Во-первых, это небезопасно. Кто-нибудь может их увидеть, и тогда нам придется разбираться с гостиницей. Ты еще не знаешь, насколько маленький этот город. - Она прошла по комнате, выключая лампы. - А главное, Харрису и Джоуи будет лучше в заказнике для приматов. В Панаме существует заповедник, куда мы посылали обезьян и раньше. Там они проходят реабилитацию и обучаются снова жить в дикой природе.
Я обдумала услышанное. Как ни печально, это имело смысл.
- Я правда хотела, чтоб он был моим питомцем.
- Может, однажды и появится обезьяна, которая захочет остаться, - мама зевнула, - но не Харрис. Он совершенно не выносит Флориду.
"Как можно не выносить Флориду?" - удивлялась я позже. Я лежала в своей мягкой белой кровати, глядя, как напоенный ароматом апельсиновых цветов ветерок колышет белые занавески, и прислушивалась к ритмичной песне трех лягушек, оттеняемой перкуссией стукающихся друг о друга бамбуковых стеблей, И более чем когда-либо чувствовала себя близкой к полному счастью.
Наутро, покончив с дневниковыми записями, я вышла на кухню, но там никого не оказалось. Я уселась за большой дубовый стол, не зная, чем заняться. На краю стола лежала газета из Тампы, и я принялась снизу вверх читать заголовки на первой странице. Затем взяла газету и пролистала ее, статью за статьей. Войны. Наводнения. Глобальное потепление.
В нижнем правом углу внутренней страницы я прочла: "В деле убийцы-вампира никаких зацепок". В статье подводилась единая база под убийство Роберта Риди в Эшвилле и некоего Эндрю Паркера в Саванне. Полиция просила общественность сообщать по телефону любую информацию об убийствах. Семья Паркера обещала вознаграждение за сведения. Я старательно сложила газету, не представляя себе, как рассказать матери о том, что я убила человека.
Она вошла спустя несколько минут, разговаривая с высокой женщиной, у которой была самая необычная прическа из всех мною виденных: волосы были скручены, уложены и заколоты в замысловатые узелки наподобие махровой розы. И у нее были огромные глаза цвета карамели.
- Дашай, это Ариэлла.
Я застенчиво поздоровалась. Раньше я не представляла, насколько красивыми и живыми могут быть женщины. В Саратога-Спрингс не водилось женщин, подобных этим двоим. Я уставилась в стол, прислушиваясь к их голосам.
Дашай рассказывала о виденных на аукционе лошадях, об их продавцах и покупателях. Искушения поучаствовать в торгах у нее не возникло, но она познакомилась с несколькими заводчиками, заинтересованными в скрещивании своих кобыл с Оцеолой.
Стоя у плиты и готовя овсянку, мае подробно расспрашивала ее об этих заводчиках. Она поставила перед нами дымящиеся миски, и Дашай передала мне стеклянную банку с медом в форме улья.
- Накапай в кашу, - посоветовала она.
Мы ели, и я наслаждалась каждой ложкой. Мед имел вкус цветов и весеннего воздуха, а овсянка была такая нежная и совсем без комочков. Вчерашний ужин - печеный махи-махи с цитрусовым соусом и пюре из сладкого картофеля - был такой же вкусный. Я совершенно не скучала по своему тонику и протеиновым батончикам, но гадала, когда мне снова понадобится кровь.
Мама вопросительно посмотрела на меня.
- Ага, значит, ты спозаранку возилась с пчелами, - сказала Дашай. - Думаю, я после обеда покопаюсь в саду, а потом свезу немного меда в магазин.
Мае продолжала смотреть на меня.
- Две коробки апельсинового цвета готовы к отправке, - сказала она. - А я тем временем собираюсь дать Ариэлле урок верховой езды.
В скором времени я узнала, как подтянуть седло, подогнать стремена, как садиться и спешиваться, как держать поводья. Я попросила покататься на Джонни Кипарисе, и мае согласилась.
- Он самый ласковый из всей компании, - сказала она. - Наверное, потому, что так благодарен нам. Его прежний владелец обращался с ним плохо. Видела бы ты Джонни, когда мы его только взяли к себе, бедный малыш.
Мы направились по тропинке к реке, кони ступали резво, наслаждаясь прогулкой. Я быстро приспособилась к ритму и позволила себе расслабиться.
- Ты хорошо держишься в седле, - сказала мама. Это была ее первая похвала в мой адрес, и я широко улыбнулась. - Но езда не всегда такая мягкая. Потом мы наберем скорость.
Утоптанная тропа вела сквозь мангровые заросли, мимо маленьких прудов и заболоченных лужков к реке, широкой и синей, пахнущей солью. Здесь мы спешились и уселись на большом плоском камне в тени мангровых деревьев.
- Здесь мы устраиваем пикники, - сказала мае.
Некоторое время мы обе молчали. Ветер играл нашими волосами, а мы смотрели на пасущихся лошадей. Оцеола был истинным красавцем: высокий, мускулистый и прекрасный во всех отношениях. Джонни Кипарис был маленький и веселый, как раз для меня.
- Я хочу кататься на нем каждый день, - прошептала я, не сознавая, что говорю вслух, пока мае не откликнулась:
- Разумеется, так и будет.
- Мае, мне надо рассказать тебе кое-что. - И снова я не собиралась этого говорить. А затем слова хлынули потоком.
- Я убила одного человека, я не хотела, ты не знаешь, кто я, все произошло так внезапно… - Неуклюжие слова, но каким облегчением было их произнести.
Она подняла ладонь - жест, заставивший меня умолкнуть и вспомнить о папе.
Взгляд ее голубых глаз был ясен и безмятежен.
- Не торопись и расскажи все по порядку.
Я поведала ей историю безвременной гибели Роберта Риди в лесах близ Эшвилла. Она перебила меня дважды, чтобы спросить, видел ли кто-нибудь, как я садилась в машину (этого я не знала), и оставила ли я какие-нибудь улики (не оставила, к тому же я была в перчатках).
- Тогда, по-моему, беспокоиться не о чем, - сказала она, когда я закончила.
- Но это же убийство.
- Скорее самооборона, - возразила она. - Он бы изнасиловал тебя.
- Тогда почему мне так плохо? - Я обхватила себя руками за плечи. - Почему я все время об этом думаю?
- Потому что у тебя есть совесть. То, чего он, по всей видимости, был лишен. Ариэлла, судя по тому, что ты мне рассказала, я сильно сомневаюсь, что ты была первой девушкой, которую он отвез туда. Радуйся, что ты последняя.
Я помотала головой.
- Тебя даже не шокировало, что я… что я…
Она рассмеялась.
- Ты так похожа на своего отца, - сказала она. - Вся эта озабоченность вещами, с которыми ничего не поделать. Нет, я не шокирована. С чего бы? Я знала, что ты вампир - хотя не люблю употреблять это слово, - с самого начала.
Если быть точной, сказала она, она с первого триместра поняла, что беременность у нее не "нормальная".
- Я чувствовала себя ужасно. - Она потерла лоб и запустила пятерню в волосы. - Меня все время рвало, а по отношению к твоему отцу я вела себя отвратительно. Я во всем винила его. Но на самом деле беременность была моей затеей.
- Для этого обычно требуются двое. - Это прозвучало так чопорно, что она снова рассмеялась, и я наконец улыбнулась.
- В нашем случае движущей силой была я, - сухо сказала она. - Он тебе ничего об этом не рассказывал?
- Кое-что. Он сказал, что беременность протекала тяжело. И он сказал, что это ты хотела меня. - Я смотрела на реку.
- И это тоже не совсем верно. Посмотри на меня. Ты уверена, что хочешь это услышать?
Я больше не была в этом уверена, но сказала:
- Я должна знать. Такое ощущение, будто от моего знания зависит все.
Она кивнула и рассказала мне свою историю.
Вообразите, что вы нашли любовь своей жизни, а потом потеряли ее. Да, люди постоянно теряют любимых во время войн или эпидемий, в результате аварий или убийств. Но представьте, каково смотреть, как любимый меняется у вас на глазах, превращаясь в некое иное существо, и вы бессильны его вернуть.
Мама рассказала мне, как она встретила Рафаэля, об их первых неделях вместе, о том, как собиралась в Англию словно на медовый месяц. Она описала их воссоединение: ужас видеть, что в теле Рафаэля поселился совсем другой человек, и тщетное желание восстановить того, кем он был прежде.
- Он был потрясающе умный, - сказала она. - И веселый. Он умел танцевать, и рассказывать анекдоты, и, разумеется, был красив…
- Он до сих пор красивый, - вставила я.
- Но кое-чего ему не хватает, - сказала мама. - Того, что делало его моим Рафаэлем.
Она надеялась, что время и любовь помогут ему стать прежним.
- Самое странное, это то, что он сам навязал себе новую личность. Это не было результатом его так называемого "недуга". Он был охвачен чувством вины. Сделался в некотором роде монахом, настолько озабоченным тем, чтобы не совершать ошибок, что казался застывшим, запрограммированным.
- Когда-нибудь ты узнаешь меня как следует, - сказала она мне, - но ты уже видела достаточно, чтобы понимать, что я импульсивна и порой даже глуповата.
- Мне нравится.
- И отцу твоему тоже нравилось когда-то. В любом случае, пожениться была моя идея. Он считал, что неэтично вампиру жениться на смертной. А я заявила, что любовь не есть предмет этических построений!