С минуту мы молчали. Вдруг по воде пробежала рябь, и у меня на глазах серо-белая масса поднялась к поверхности и обрела форму. Я тронула маму за плечо и одними губами спросила: "Ламантин?"
Она кивнула. Ламантин отвернул от нас свою морщинистую морду и медленно ушел обратно в глубину.
- Подумать только, они и вправду существуют, - выдохнула я.
Мае протянула ко мне руки и крепко обняла.
Слушать маму в тот день было все равно что слушать, как дошкольникам на прогулке читают ужастик. Ничто в окружавшем меня пейзаже и живых существах не перекликалось с рассказываемой историей.
- Я заманила его в ловушку, - говорила она. Рядом на цветущий куст садились бабочки. - Он не хотел ребенка. Я говорила ему, что пользуюсь двумя способами контрацепции, так что ему не надо. Я солгала ему.
Впервые у меня возникло ощущение, что я и впрямь слышу больше, чем хочу знать.
Казалось, она почувствовала мою неловкость.
- Поэтому, когда я узнала, что беременна, я почувствовала себя победителем - ненадолго. Потом мне сделалось плохо.
О беременности она узнала в ноябре - пиковый сезон депрессий в Саратога-Спрингс.
- Погода стояла ужасная, и я сидела дома. Он ненавидел себя за то, что уступил мне, и поэтому старался быть безупречным. То есть изображал идеального мужа - нет, скорее сиделку, - заботился обо мне, изучал вопросы ведения беременности и приема родов на дому, следил за моим питанием, брал анализы крови. Они с Деннисом кудахтали надо мной, будто две наседки. Мне из-за них хотелось визжать.
Две сойки - самцы, хвосты и крылья у них были ярко-синие - опустились на камни у реки и уставились на нас. Внезапно, совершенно неожиданно мне стало жаль папу. Он старался делать то, что считал правильным, учитывая обстоятельства. А мама жадничала.
Она наблюдала за мной и теперь кивнула.
- Он старался поступать правильно. И думал, что иметь нам ребенка - неправильно. Что ж, Ариэлла, хотя бы в этом я победила.
Я набрала побольше воздуха.
- Мама… Мае, я хочу знать, почему ты нас бросила.
- Это просто, - сказала она. - Я хотела стать такой же, как вы. Я устала оставаться за бортом.
По мере развития беременности мама отмечала все больше признаков того, что ребенок внутри нее - то есть я - не является обычным человеком. Жуткая тошнота и крайняя степень анемии считались необычными, но не ненормальными - к такому выводу пришли отец с Деннисом и недавно присоединившаяся к ним Рут.
- Я возненавидела эту женщину с первого взгляда, - сказала мае. - И она меня явно терпеть не могла.
Кошмары тоже не считались чем-то из ряда вон выходящим.
- Но мне снились не просто страшные сны. Проснувшись, я не могла их вспомнить, и это само по себе было ужасно для того, кто всегда уделял большое внимание сновидениям. Я просыпалась с разинутым от крика ртом на мокрых простынях, обоняние у меля обострилось настолько, что я чувствовала вкус крахмала на наволочках. Я слышала голоса - совершенно незнакомые и определенно не принадлежавшие ни тебе, ни твоему отцу, - твердившие мне, что я проклята. Я хотела крикнуть в ответ: "Кто проклинает меня?!" Но крик умирал у меня в горле. У меня постоянно подскакивала температура. Я слышала, как они говорили, что у меня горячка.
Налетел ветерок и погнал по воде косые полосы ряби. Воздух проходил прямо сквозь меня. Я сомневалась, стоило ли мне вообще появляться на свет.
- Ариэлла, я рассказываю тебе все это, поскольку хочу, чтобы ты поняла, почему я ушла.
Она наклонилась ко мне, между нами оставалось только крохотное пространство на теплом камне, но я не подалась ей навстречу.
- Расскажи мне остальное, - произнесла я напряженно.
- Я просила его сделать меня "иной". Такой, как он. Как ты. А он отказался.
И она рассказала мне об их спорах, о которых я не люблю думать, а писать здесь и того меньше. Слушать родительские ссоры… есть ли что-нибудь хуже для ребенка, за исключением варианта услышать о них спустя годы и знать, что он сам был их причиной?
Отец не собирался никого делать вампиром. Мама, чувствуя, что я (еще в утробе) уже вампир, не собиралась оставаться единственным стареющим смертным в семье.
- Подумай об этом, - сказала она мне. - Стареть, болеть. Утрачивать силу и интеллектуальную мощь в компании других, которые все это сохраняют. Крайняя степень унижения.
Я глубоко вздохнула.
- Вы оба были слишком гордые.
В итоге, или вначале, я родилась. И мама ушла.
Отец осматривал меня в подвальной лаборатории. Что он делал помимо того, что пересчитал пальчики у меня на ногах? Я не знала. Должно быть, провел анализы крови, но что еще?
Мама спала наверху. Она помнила, как ее укрыли желтым кашемировым одеялом.
Она проснулась, когда ее, по-прежнему завернутую в одеяло, поднимали в автомобиль. Она слышала шум двигателя и запах выхлопа. За закрывающейся дверью мелькнуло лицо Денниса.
- Кто вел машину? - Мне не хватало терпения. - Это был папа?
Мае сидела, наклонившись вперед и водила пальцем по узорам на камне. Потом выпрямилась и посмотрела на меня.
- Твой отец? Разумеется, нет. Это был его лучший друг. По имени Малкольм.
Мама знала Малкольма много лет, с тех пор как встретила отца в Саванне, и когда он сказал, что Рафаэль попросил его отвезти ее в реанимацию, она не стала его расспрашивать. Она была слаба и измучена. Всю дорогу в машине проспала.
Проснувшись, она обнаружила, что лежит в кровати - но не в больнице, а в доме.
- Большой такой дом, где-то в Катскильских горах, - сказала она. - В комнате были высокие окна в свинцовых переплетах. Это я помню лучше всего: лежишь и смотришь в окна алмазной прозрачности, а там ничего, кроме пустых зеленых полей и холмов.
Малкольм принес ей еду, а потом сел рядом с кроватью.
- Он сказал мне, что ты родилась с уродствами, - негромко продолжала она, - что ты, скорее всего, не выживешь. Что Рафаэль страшно подавлен и в глубине души винит меня. Ненавидит. Малкольм излагал все это спокойно и разумно. Он сказал, что мне предстоит сделать кое-какой выбор, первый из которых очевиден: вернуться и встретить ужас лицом к лицу - "держать ответ", как он выразился, - или жить своей жизнью и позволить Рафаэлю жить его собственной. Твой отец, по его словам, весьма предпочитал последнее.
Я встала. Меня колотило.
- Это неправда! Отец рассказывал мне совсем другое.
Мае посмотрела на меня снизу вверх. Она плакала. Но голос ее оставался ясным и ровным.
- Ты не можешь знать, как я себя чувствовала: гнилой изнутри, слабой и глупой. Он часами разговаривал со мной об этической стороне ситуация. Как я ненавижу это слово! Этика - всего лишь оправдание поведения.
Я была не согласна, но сейчас было не время для споров.
- Почему ты не позвонила папе?
- Он не хотел со мной разговаривать. Малкольм сказал мне, что для всех будет лучше, если я уеду, начну новую жизнь, забуду о причиненных мной "страданиях", как он выразился.
По ее лицу текли слезы, мне хотелось утешить ее, но что-то не пускало.
- И он сделал мне предложение. В обмен на то, что я оставлю Рафаэля в покое, он даст мне то, чего я хотела.
- Что именно?
- Жить вечно. Быть как вы.
- То есть ты оставила нас - бросила - ради этого?
Она выглядела так жалобно, что утешить ее мне хотелось не меньше, чем ударить или сломать что-нибудь. Я подняла камень и швырнула его в реку, а потом вспомнила про ламантина, метнулась к краю и заглянула вниз.
- Все в порядке. - Она подошла и встала у меня за спиной. - Смотри. - Она указала вниз по течению, водовороты углублялись, а потом расступались, когда ламантин выныривал на поверхность. Мы некоторое время наблюдали за ним.
- Не знаю, что и думать, - хрипло произнесла я.
Она кивнула. Мы вернулись на камень и сели. Солнце пекло, и я передвинулась в отбрасываемую деревом тень. Где-то спел замысловатую песенку пересмешник, а потом повторил еще шесть раз. Высоко в небе парила кругами большая птица.
- Кто это?
- Короткохвостый ястреб. Разве не здорово было бы уметь летать? - мечтательно произнесла она.
- Папа тоже мечтал летать. - Я мысленно перенеслась в гостиную, в тот вечер, когда слушала его рассказ. - Знание правды не делает человека свободным.
- А по-моему, делает, если вовремя. - Слез больше не было.
Солнце начало клониться к западу, и я заметила, что она не отбрасывает тени.
- Стало быть, ты одна из нас?
- Если ты имеешь в виду то, что я думаю, то да.
Она рассказала, что Малкольм выполнил свою часть соглашения. После чего ухаживал за ней в течение месяца, пока она не окрепла достаточно, чтобы самой о себе позаботиться.
- Это был худший месяц в моей жизни, - произнесла она без всяких эмоций. - Иногда мне казалось, что я слышу твой плач, и груди у меня болели. Мне хотелось умереть.
- Но ты не пришла за мной.
- Я не пришла за тобой. Малкольм сказал, что я не должна… что тебе нужен особый уход. А Рафаэлю была бы ненавистна мысль, что я стала вампиром. Малкольм твердил, что я и так причинила достаточно горя, если стану вмешиваться и дальше, то окончательно сломаю Рафаэля. Он убедил меня в своей правоте: в конечном итоге значение имели только Рафаэль и его исследования. Будь мы счастливее вместе, все могло бы сложиться иначе. Малкольм сказал, что, если ты выживешь, в чем он сомневался, он будет приглядывать за тобой, станет твоим невидимым стражем. Он хотел, чтобы твой отец сосредоточился на работе, и не доверял Деннису присматривать за тобой. Он полагал, что тот каким-то образом все испортит.
И я согласилась. Но я никогда не забывала о тебе. Мои друзья время от времени забегали взглянуть на тебя и рассказывали мне, что с тобой все в порядке, что ты постепенно крепнешь.
- К нам крайне редко кто-нибудь заходил.
Я смотрела на расхаживавшую по воде неподалеку птицу с невозможно плоской головой, янтарным клювом и длинными ногами, которые гнулись назад, а потом вперед. Вид у нее был совершенно мультяшный.
- Эти посетители были невидимы, - буднично пояснила она.
- Почему ты не пришла сама?
- Это было бы слишком больно. - Она протянула ко мне руки. Я не шелохнулась. - Я пыталась посылать тебе весточки. Посылала тебе сны.
Я вспомнила кроссворды и песню.
- "Синева".
- Значит, получилось! - Она просияла.
- Песня дошла, - сказала я. - А кроссворды были совсем перепутаны.
- Но они привели тебя ко мне.
Вообще-то не они. Но для мамы они были невидимой ниточкой, что привела меня домой.
- На самом деле разыскать Хомосасса-Спрингс мне помогла буква "С", - сказала я. - Отец и Софи говорили, что ты считала букву "С" счастливой.
- Так и есть. - Она сорвала с ближайшего куста листик и сунула в рот. - Форма латинского "С" символизирует прибывание и убывание луны. Но я полюбила ее задолго до того, как узнала об этом. С тех пор как я научилась писать буквы, форма и звук "С" казались мне особенными.
Мимо проплыла змея, и я застыла.
- Это птица, - сказала мае. - Смотри.
Под поверхностью воды виднелось тело птицы - это ее длинная шея создавала иллюзию змеи.
- Она называется змеешейка. Ты и про птиц не учила?
- Немножко. Мы больше занимались насекомыми. - Я напряженно обдумывала все рассказанное ею. - По-моему, Малкольм - тайная пружина всей этой истории.
- В общем и целом, он обошелся со мной по-доброму.
- Он похитил тебя. Он лгал тебе. - Я все больше и больше убеждалась в этом. - Отец не рассказывал тебе, как обошелся Малкольм с ним?
- Малкольм был его другом.
- Он не рассказывал тебе, кто сделал его вампиром?
Взгляд ее сделался настороженным.
- Никогда. Я полагала, что это был кто-то из его преподавателей.
"Почему отец рассказал мне, но не рассказал ей?" - недоумевала я.
- Как это похоже на него, такая осмотрительность. - В голосе ее звучала горечь.
- Ты слышишь мои мысли?
Она кивнула.
- Я не все время слушаю, честно.
- Почему я не слышу твои?
- Я привыкла их блокировать.
Затем она убрала защиту, и я услышала, как она думает: "Я люблю тебя. Я всегда любила тебя".
Я подумала: "Он до сих пор любит тебя. И никогда не переставал".
Она покачала головой. "Он разлюбил в тот день, когда я солгала, когда соблазнила его. Когда он после смотрел на меня, я видела стыд в его глазах".
- Я видела его глаза, когда он говорит о тебе, - сказала я. - Он тоскует по тебе. Он так одинок.
- Он предпочитает свое одиночество, - возразила она. - В конечном итоге Малкольм был прав. Так лучше для всех.
Я скрестила руки на груди.
- Позволь рассказать тебе о Малкольме.
И я рассказала маме о том, как отец "изменил статус" и что за этим последовало. Я пересказала ей все, что он говорил мне. Когда я закончила, она не проронила ни слова.
Мы поехали обратно в конюшни - сначала шагом, потом перешли на рысь, потом в галоп. Я вцепилась в седло, боясь оказаться сброшенной, но мне удалось усидеть. Мае на Оцеоле летела впереди.
Вернувшись в стойла, мы обиходили и накормили коней. Когда мае отвернулась, я чмокнула Джонни Кипариса в шею на ночь.
Наконец она произнесла:
- Я собираюсь прогуляться. Хочешь со мной?
ГЛАВА 14
Парковка оказалась забита, и маме пришлось поставить фургон на улице. Мы направились к длинному белому зданию с неоновой вывеской в окне "У Фло".
Внутри все столики были заняты, и возле стойки остались только стоячие места. Бармен крикнул: "Привет, Сара!" Мае то и дело останавливалась поздороваться, пока мы пробирались к угловой кабинке.
Там сидела Дашай с мускулистым мужчиной в черной ковбойской шляпе. Они пили что-то красное. Мама скользнула в кабинку, а я уселась с краю.
- Ариэлла, это Беннет, - сказала Дашай. - Мой друг.
Я пожала ему руку. У него было крепкое рукопожатие и красивая улыбка.
- Мне нравится ваша шляпа, - сказала я.
- Слышали?! Ей нравится шляпа, - воскликнул он. - А Дашай всегда велит мне ее снять. Избавься, мол, от нее.
- А у тебя есть бойфренд?
- Типа того.
- А какой он?
- Тихий. Волосы длинные. - Я подумала, есть ли возлюбленный у мамы.
Она взглянула на меня и сказала:
- Нет.
Официант принес нам два бокала пикардо, и мама подняла тост.
- За справедливость, - провозгласила она.
Дашай с Беннетом озадаченно переглянулись, но выпили.
Я отпила глоток. Вкус был уже привычен: на сей раз мне понравился его дымный оттенок. Оглядевшись, я заметила, что большинство посетителей тоже пьет пикардо. Там и сям виднелась то кружка пива, то бокал белого вина, но стаканов с красной жидкостью было вдвое больше. Почему почти все пьют одно и то же?
- Люди привычки, - сказала мае.
- Почему оно такое красное?
- Считается, что это секретный рецепт, - сказал Беннет.
- Я где-то читала, что цвет дают давленные насекомые. - Дашай подняла стакан, и в проникших в окно лучах заходящего солнца жидкость засияла темно-красным светом.
- Очень аппетитно. - С момента нашего с ней разговора мама ни разу не улыбнулась, и я только теперь поняла, как часто она это делала прежде. - Ариэлла, мне надо поговорить с друзьями. Ты можешь слушать, но речь пойдет о том же, что мы с тобой обсуждали несколько часов. Или можешь поиграть на музыкальном автомате. - Она порылась в кармане и извлекла горсть мелочи.
Я не хотела слушать всю историю по второму разу. В любом случае, мне тоже надо было подумать. Я взяла деньги и свой стакан и направилась к музыкальному автомату - блестящему красно-желто-лиловому механическому чудовищу. Единственный музыкальный автомат, виденный мною прежде, стоял в кафе в Саратога-Спрингс, а этот был в три раза больше.
Я не нашла ни одного знакомого названия, поэтому выбрала песни наугад: "Поздно вечером на Модлин-стрит" Морисси, "Брошен на острове пианино" "Блад бразерс", "Огненное озеро", "Мит паппетс", "Город-призрак США", "Мис-фитс". Я скормила машине четвертаки. Когда музыка заиграла, это оказалась не одна из выбранных мною песен, а баллада в стиле кантри о кольце огня. Похоже, все в баре ее знали: все подпевали в припеве, кроме мамы и ее друзей, погруженных в беседу в угловой кабинке.
Я села на табуретку возле автомата и смотрела на посетителей, которые время от времени поглядывали на меня. Были ли они все вампирами? Или просто этот уголок Флориды питает необычайную страсть к красным напиткам?
Они выглядят как "нормальные люди", подумалось мне. Разного возраста, роста и цвета кожи, одеты в самую обычную одежду. Двое мужчин были в комбинезонах механиков, пара была в деловых костюмах. Так могла выглядеть публика в баре любого маленького города, за исключением преобладания красных напитков и песен в музыкальном автомате… и только теперь до меня дошло, что никто здесь не страдал излишней полнотой.
Наблюдая за народом у стойки - официант массировал плечи одному из завсегдатаев, бармен напевал и прихлебывал из собственного темно-красного стакана, - я думала об отце, сидящем в своем зеленом кожаном кресле и попивающем вечерний коктейль в одиночестве. Интересно, какого цвета сорочка у него сегодня? И хотя я устала от размышлений о его прошлом, оно начало снова прокручиваться у меня в голове.
Когда я была совсем маленькая, еще говорить толком не умела, отец принес мне книжку с картинками под названием "Найди шесть отличий". Разумеется, заголовок я прочесть не могла, но принцип уловила моментально: два почти одинаковых рисунка (обычно животные или инопланетяне) располагались рядом, отличаясь только в мелких деталях - например, отсутствием тени или хвоста у кошки. Хотя я не могла сказать, в чем разница, я тыкала пальчиком, а папа одобрительно кивал.
Размышляя об историях отца и матери, я все четче видела разницу между ними. Из всех расхождений меня больше всего заботил эпизод с Деннисом - то, что он закрывал дверь Малкольмовой машины. Я знала, насколько папа доверял Деннису, как зависел от его преданности.
Я приняла решение: пора позвонить домой.
В телефонной будке в задней части бара, возле уборных, я набрала Саратога-Спрингс и опустила нужное количество монеток. Я понятия не имела, что скажу, когда он снимет трубку.
Но я не услышала даже гудков. Механический голос сообщил мне, что набранный номер больше не обслуживается, посоветовал проверить, верно ли он у меня записан, и повторить попытку. Мне не надо было проверять записи, но я набрала номер снова, опустила монетки и прослушала ту же запись.
В полном недоумении я повесила трубку.
Когда я снова присоединилась к маме и ее друзьям, Дашай как раз заканчивала длинную фразу словами: "…должно быть, влияние сангвинистов".
Я знала, что они говорили о папе - мама позволила мне послушать ее мысли.
- Кто такие сангвинисты?
Они посмотрели на меня.
- Ну, - сказала Дашай, - тут надо рассказать о сектах.
Беннет засмеялся.