Пока отец разговаривал с Деннисом в лаборатории, я старалась не слушать. Но в кондоминиуме тонкие стены. Время от времени доносился голос Денниса, сначала угрожающий, затем извиняющийся. Потом он умолк. Отца я вообще не слышала. Иногда самые тихие звуки - самые могущественные.
Чтобы убить время, я принялась исследовать кладовки у себя в комнате. Первая была пуста. Вторая оказалась набита картинами в рамах и высокими вазами с искусственными растениями. Я быстро захлопнула дверь.
Когда отец присоединился ко мне, он выглядел как обычно: лицо собрано, взгляд отсутствующий, костюм отутюжен, рубашка накрахмалена до хруста. Только скорость, с которой он передвигался, позволяла заподозрить, что происходит нечто необычное. Рут в полном изумлении носилась следом за ним.
- Нам и самим надо подготовиться к шторму, - сказал папа. - Мэри Эллис, вы позаботитесь, чтобы у нас были соответствующие запасы еды и питья? Не говоря уже о вспомогательных средствах.
- Я заготовила свежую партию, - ответила она. - И могу сделать еще. "Зеленый крест" доставил сыворотку нынче утром. Повторно. Наверное, какая-то ошибка.
Я могла объяснить, но промолчала.
- Я все подготовлю перед уходом, - продолжала Рут. - Я сегодня ночую у подруги в Брандентоне.
"У Рут есть подруга?!" - изумилась я.
- Ари, у тебя есть все, что нужно?
"Что - все?" - не поняла я. Я ела и пила то же, что и он, за исключением мяса. Затем я сообразила, что он, вероятно, имел в виду тампоны. Это была единственная особая моя потребность.
- Может понадобиться еще.
- Аптека в торговом центре за углом, - сказал он. - Лучше не тянуть и сходить сегодня. - Он протянул мне деньги и ключ. - Когда ты вернешься, Денниса здесь уже не будет.
"Скатертью дорога", - подумала я. Но маленькая часть меня задумалась, а не начну ли я со временем скучать по нему.
В аптеке я тянула время, исследуя журнальные и косметические отделы. Я не хотела столкнуться с Деннисом по дороге обратно.
Очередь в рецептурный отдел была длинная: люди запасались лекарствами и бутилированной водой. У фармацевта работало радио, и диктор объявил, что урагану Барри присвоена пятая категория. Это означало "ветер более ста пятидесяти метров в секунду, или штормовой нагон воды на шесть метров выше нормы". У меня не было достаточного опыта общения со штормами, чтобы знать, что есть норма, по беспокойство на лицах покупателей пугало.
Оплачивая свои покупки, я вдруг осознала, как смешно, но при этом не удивительно, что отец, который столько знал о крови, не мог заставить себя произнести слово "тампоны".
Я направилась домой по боковой улочке. Теперь "Ксанаду" выглядел иначе. Белые металлические противоураганные ставни закрывали большую часть окон. Наша квартира оставалась одной из немногих, чьи "глаза" были еще открыты.
На перекрестке я дождалась зеленого света. Когда я стала переходить по Миднайт-пасс-роуд, от противоположного тротуара отделился человек с тростью. Он был скорее плотный, нежели толстый, в темном костюме, черных очках и шляпе. По мере продвижения он постукивал тростью перед собой, очерчивая собственный конус неопределенности. Затем он улыбнулся мне, и я поняла, что он вовсе не слепой.
Ощущение присутствия зла возникает в основании черепа и быстро прокатывается вверх и вниз по позвоночнику. Я покачнулась от отвращения, но каким-то образом продолжала двигаться. Дойдя до тротуара, я припустила бегом.
Дух я перевела только в лифте "Ксанаду". Затем вошла в квартиру и отнесла аптечный пакет к себе в комнату. Из гостиной доносились голоса. Я старательно прислушалась, пытаясь понять, не принадлежит ли один из них Деннису, но вместо этого услышала голос Малкольма.
Мне нравится думать, что вампиры ведут себя более разумно и этично, чем смертные, но, как и все обобщения, это спорно. Да, я подслушивала. Как я уже говорила, стены в кондоминиуме были тонкие.
- Я мог убить её, - говорил Малкольм. - Я мог убить их обеих.
Затем папин голос, тише, но одновременно резче, чем я когда-либо слышала.
- Ты говоришь мне, что ты пощадил их из альтруистических побуждений? Сомневаюсь.
- Я никогда не считал себя альтруистом. - Я могла представить себе его ухмылку. - Я пощадил их, дабы ты увидел, что они собой представляют, и пришел в себя.
- И что же они такое?
- Обуза. Постоянное напоминание о твоей слабости.
Кровь бросилась мне в лицо. Мне пришлось сдерживаться, чтобы не ворваться в комнату и…
"И что? Что ты можешь поделать с таким, как он?"
- Вся эта ложь, которую ты наворотил. - Отец говорил теперь еще тише, и мне приходилось напрягаться, чтобы расслышать слова. - Сколько раз ты утверждал, что пытался помочь моей семье. На самом деле ты старался ее разрушить.
Малкольм рассмеялся - уродливый звук без малейшего веселья в нем.
- Только послушай себя! Что ты знаешь о "семье"? Ты такой же, как я, и тебе это известно. Женщины всегда были для тебя не более чем помехами. Они отвлекали тебя от важных вещей - от твоей работы.
- Напротив. - Слова звучали отрывисто. - Ариэлла и ее мать подарили мне больше озарений, чем ты можешь себе вообразить.
- Но заботиться о ней, учить ее. Все эти часы, потраченные впустую. Знаешь, в Кембридже считают, что ты так и не оправдал надежд, которые подавал в юности. Но я нашел систему доставки, которая тебе нужна. Мы сумеем изготовить заменитель лучше, чем человеческая кровь. Подумай, что это будет значить для нас. Подумай о жизнях, которые будут спасены.
- Что тебе до спасения жизней? Ты убивал людей без причины. Ты убил даже соседскую кошку.
"Он убил Мармеладку". Я почувствовала себя виноватой оттого, что хотя бы заподозрила в этом папу.
- Кошка путалась под ногами. Что до людей, каждый умер по уважительной причине. Знаешь, сколько женщин изнасиловал Риди? А тот мужик в Саванне… он убил трех подростков и закопал их у себя в подвале.
- А девочка? - Голос отца был почти не слышен. - Кэтлин?
- Она меня достала.
Я не думала - я просто вошла в гостиную.
- Ты убил ее.
Малкольм стоял у окна, руки в карманах, льняной костюм выгодно оттеняло серое небо.
- Она просила об этом. - Похоже, он не удивился, увидев меня. Вероятно, знал, что я подслушиваю. - Она просила меня укусить ее.
- Ты не должен был! И не должен был убивать ее.
Он вынул левую руку из кармана и принялся разглядывать свои ногти.
- Она умоляла меня сделать ее вампиром. В этом виноваты вы с папочкой. Она хотела быть такой, как вы. - Тут он обернулся к отцу. - Она мечтала выйти за тебя. Только представь: она - вампир! Мне дурно при одной мысли об этом. Она была такая дура.
Кэтлин хотела выйти за папу? Я помотала головой, готовая защищать ее.
Отец поднял ладонь, предупреждая, чтобы я не отвечала.
- Мы теряем время попусту, - сказал он мне и обратился к Малкольму: - Ты разглагольствуешь как психопат. Убирайся.
Тут я заметила, что глаза у Малкольма налиты кровью. Но тон его оставался спокоен и рассудителен.
- Ты готов пожертвовать миллионами жизней из-за девчонки и кошки? Что же это за этика?
- Это моя этика, - сказал отец, - основанная на добродетелях, которые дороги мне.
Я подошла и встала рядом с ним.
- Которые дороги нам.
Малкольм отвел глаза, полуоткрыв рот. Выходя из комнаты, он взглянул на отца еще раз, и я с трудом поверила тому, что увидела в его глазах. То была любовь.
ГЛАВА 18
Однажды вечером в Саратога-Спрингс, когда я собиралась ехать на велосипеде от Макгарритов домой, я случайно подслушала ссору их соседей. Отец семейства орал, жена умоляла, а их сын-подросток кричал в ответ:
- Вы меня не хотели! Лучше бы я вообще не родился!
Иногда я чувствовала себя также. А вы? Учитывая все обстоятельства, мое рождение положило начало череде событий, которым лучше бы не происходить вовсе. Каждый раз, когда я делала выбор, оставалось бесконечное множество других вариантов, которые могли оказаться лучше. И когда я представляла себе эти варианты, как тени моих поступков - тени, определявшие мою личность не меньше, чем то, что я делала.
Бертран Рассел писал: "Все несчастье зависит от некой разновидности разъединения или недостатка единения". Недостаток включенности, говорил он, не дает человеку быть счастливым. Но как только этот человек ощутит себя частью "потока жизни", почувствует себя причастным культуре и ее ценностям, он становится "гражданином мира".
День противостояния отца и Малкольма стал первым днем, когда я почувствовала, что могу претендовать на такое гражданство. Мы с папой объединились, и благодарить за это надо Малкольма.
Мы с отцом ужинали гаспаччо, копченой лососиной и салатом, сидя в гостиной и следя по телевизору за приближением урагана Барри. Гигантская оранжево-красная спираль снова и снова прокладывала конус неопределенности на разворачиваемых метеостанциями картах. Прогнозировали, что буря достигнет широты Сарасоты сегодня поздно вечером, а завтра рано утром выйдет на берег к северу от Хомосассы.
Мы не говорили о Малкольме, хотя я пыталась. Когда ужин подходил к концу, я сказала:
- Как он мог творить такие вещи?
- Малкольм так и не приобрел нравственных навыков, - ответил отец и взглядом дал понять, что тема закрыта.
Пока отец мыл посуду, я позвонила мае. Она с лошадьми, а также Дашай, Беннет, Харрис, Джоуи и Грэйс благополучно добрались до Киссими. Мама тоже смотрела погоду по телевизору.
- Скажи ей, чтобы до завтра не выезжала, - крикнул папа из кухни.
Я передала.
- Посмотрим, - ответила мама. - Спроси его, как он смотрит на то, чтобы жить в обществе обезьян.
Повесив трубку, я снова принялась смотреть прогноз погоды. Пятая категория являлась максимальной по шкале Саффира - Симпсона, и перечень разрушений, причиняемых ураганами этого уровня, выходил далеко за пределы сильного ветра и поднятых волн. Диктор излагал подробности с неподобающим смаком. Начинался он так: "С множества жилых домов и промышленных зданий срывает крыши. Некоторые сооружения обрушиваются полностью, тогда как мелкие служебные строения ветер переворачивает или уносит прочь. Все кусты, деревья и дорожные знаки вырывает с корнем".
Папа вернулся и выключил телевизор.
- На сегодня достаточно мелодрамы, - сказал он.
Я собиралась рассказать ему о "слепом" на перекрестке. В голове уже созрела фраза: "По-моему, я сегодня встретила дьявола". Но он был прав: в этот вечер нам не нужны были лишние переживания.
Мы вышли на балкон, но снаружи было слишком ветрено и сыро, чтобы долго там оставаться.
Воды раскинувшегося внизу залива неслись к берегу в пенных барашках, зарядил мелкий, колючий дождь.
Мы вернулись внутрь, и папа запер дверь. Затем нажал кнопку на стене, и металлические противоураганные ставни дюйм за дюймом опустились, отрезав нас от внешнего мира. Другие окна он уже закрыл.
- Я сейчас пойду спать, - сказала я. - Но хотелось бы знать, зачем Рафаэлю Монтеро понадобилось умереть?
Он нахмурился.
- На самом деле все просто. Я не имел веских причин продолжать жить так, как мы это делали. Ты и твоя мать покинули меня. Зачем мне был дом в Саратога-Спрингс? А этот тип Бартон все ходил да расспрашивал. Его приставания утомили меня.
- И как же ты это сделал?
Он уселся на диван.
- Осуществить всю затею не составило труда. Доктор Уилсон - помнишь, он лечил тебя от солнечного ожога? - один из нас, и он подписал свидетельство о смерти. А старина Салливан (тоже один из нас) кремировал пустой гроб и предал пепел земле. Деннис, - он произнес это имя без тени неприязни, - организовал продажу дома и перенос лаборатории сюда. Все твои вещи, кстати, на складе.
Я набрала побольше воздуха.
- Это был жестокий трюк. Мы видели фотографии твоей могилы.
Казалось, он удивился.
- Я рассчитывал, что ты их увидишь, и предполагал, что эпитафия тебя повеселит и определенно подскажет, что моя смерть - обман.
- Полагаю, так и вышло. В итоге. - Я зевнула. - А также пикардо и розы.
Он посмотрел на меня в недоумении. Я рассказала ему о полупустой бутылке и цветах, оставленных на его могиле.
- Разве не ты оставил их - как знак?
- Нет, - ответил он. - Интересно, кто это сделал.
У меня оставался еще один вопрос.
- Можно я расскажу о Малкольме Майклу?
- Не думаю, что это хорошая идея, Ари. Во всяком случае, не сейчас. Разумеется, Макгарриты заслуживают знать, кто убил Кэтлин, но подумай о последствиях для нас. Этот Бартон опять станет нас преследовать. Артуру Пиму придется исчезнуть или умереть, а я уже умирал в этом году.
- Когда мы сможем им сообщить? - не отставала я.
- Когда переедем. Сомневаюсь, что мы останемся здесь. - Он нахмурился. - "Ксанаду". Это место совершенно не в моем вкусе. Как только мы подыщем новый дом, ты сможешь рассказать Майклу правду. Пусть агент Бартон немножко посидит у Малкольма на хвосте.
Мне не трудно хранить секреты. В тот вечер я хотела позвонить Майклу и рассказать, что узнала.
Вместо этого я отправилась в кровать, но сон не шел. Снаружи бушевал ветер, словно взбесившийся локомотив, заставляя здание скрипеть и вздыхать под его напором. Мои мысли вертелись по кругу. Я гадала, когда приедет мама. С кем я в итоге буду жить - с ней или с папой? Можно ли сделать так, чтобы когда-нибудь мы стали жить все вместе? Какой была бы эта жизнь?
Наконец я забылась, но спала беспокойно. Мне снились тени высотой с "Ксанаду", солнечные затмения, благовония, лед и музыка. Потом реальные вещи, памятные по Саратога-Спрингс: фарфоровая лампа в моей старой спальне, напольные часы в библиотеке, витрина в гостиной. Но в моем сне птицы в витрине были настоящие. Я слышала, как их крылья бьются о стекло.
Я проснулась от дыма, клубившегося в комнате. Окон у меня в спальне не было, а когда я открыла дверь в коридор, дым повалил еще гуще. У него был странный сладкий запах. Лицо обдало волной жара. Кондиционеры не работали, свет не горел.
Я позвала папу. Со стороны кухни доносился треск пламени. Я окликнула его снова и закашлялась.
В ванной я намочила полотенце и обвязала им голову. Сделала пару глотков из крана, но струйка воды быстро истончилась, а потом и вовсе пропала.
В ванной окна тоже отсутствовали. Вся центральная часть кондоминиума была без окон - стандартная планировка для приморских районов многоквартирных домов, как я тогда выяснила. "Прямой вид на воду" - главный козырь продавцов, хотя квартиры там напоминают собачью конуру.
Я набрала побольше воздуха в легкие и помчалась в папину комнату. Дверь ее была открыта, и в комнате, насколько я могла видеть в дыму, никого не было.
Задержав дыхание, я метнулась в гостиную, чтобы отпереть балконную дверь. Я дернула ручку, но она не подалась. Я нажала кнопку, чтобы открыть противоураганные ставни. Ничего не произошло.
"Думай, думай медленно", - сказала я себе. Но сознание ускорялось вместе с пульсом. Легкие пылали, я начала задыхаться. На четвереньках я выбралась из гостиной, проползла в кабинет и попыталась открыть ставни там. Ничего.
"Просто электричество отключили, - уговаривала я себя. - В шторм электроэнергию всегда отключают. Нет ничего особенного в том, чтоб остаться без электричества".
Я поползла в конец комнаты, расположенной дальше всех от двери, а в голове у меня вертелось: "Ничего особенного. Ничего особенного. Ничего".
- Мы рождаемся только раз.
Мае говорит, что это были мои первые слова в больнице. И она говорит, что в ответ спросила:
- Разве он не рассказывал тебе о реинкарнации?
Но я сомневаюсь, чтобы она на самом деле так ответила. Не до шуток ей было. Я почти неделю пролежала в барокамере на ПВЛ (принудительной вентиляции легких). Процедуры проводились через определенные промежутки времени, и в течение первых двух я была без сознания. В процессе третьей пришла в себя, проснувшись в чем-то наподобие прозрачного цилиндрического гроба.
Тело мое окружал стопроцентный кислород, всасывающийся в кровь и ткани тела в концентрациях гораздо выше нормальных. Все это мне рассказывала во время третьей процедуры медсестра, медленно и четко произнося слова в подсоединенный к барокамере микрофон.
Когда вновь обрету способность соображать и говорить, подумалось мне, я задам сотни вопросов по поводу этого способа лечения. Я гадала, знает ли о нем пана. А вдруг кровь нам станет вовсе не нужна, если у нас дома будут собственные стеклянные гробы? Потом я задумалась, где наш дом.
- Глаза у нее открыты, - услышала я голос медсестры. - Она пытается что-то сказать.
А затем на той стороне палаты появилось мамино лицо.
Ее голубые глаза смотрели весело и устало.
- Не пытайся говорить сейчас, солнышко, - сказала она. - Просто дыши.
"Что случилось? - послала я ей мысль. - Где папа?"
"Был пожар", - начала она.
"Уж это-то я знаю!" - Если она видит слова, эти должны быть багровыми.
"Не язви, - откликнулась она. - Похоже, тебе полегчало".
Я открыла рот, но она сказала:
- Цыц. Твой отец жив.
В том, что мы называем "кино", доктор Ван Хельсинг делает заявление, которого вы не найдете в романе Брэма Стокера: "Сила вампира в том, что люди в него не верят".
Для многих вампиров это утверждение больше, чем любимый афоризм, - это ключевой догмат философии бессмертных. Несмотря на все доказательства противоположного, людям спокойнее изобретать самые запутанные теории, отрицающие наше существование, нежели признать тот факт, что мы делим с ними планету. Мы здесь и не собираемся никуда деваться.
Отец, восстанавливаясь после ожогов третьей степени, перенес трахеотомию и пересадку кожи, в которых вовсе не нуждался. Доктора не могли принять то, что видели их глаза: обнаруженный без сознания и сильно обгоревший в ревущем химическом пламени, он отделался минимальными повреждениями легких и кожи и стремительно выздоравливал. Однако его держали под наблюдением в реанимации и никого к нему не пускали.
День рождения я отпраздновала в больнице. Торт со свечками мне привезли на каталке.
В качестве подарка мне позволили впервые после пожара повидать папу. Мама вкатила меня к нему в палату, уставленную подсоединенными к его телу мониторами. Очертания его тела под покрывалом были слишком тонкими для такого высокого мужчины. Он спал. Я никогда прежде не видела его спящим. Ресницы, длинные и темные, лежали у него на щеках - как крылья бабочки, подумала я.
Он открыл глаза.
- Крылья бабочки? - недоверчиво произнес он.
Мы с мае рассмеялись, и он улыбнулся - своей настоящей улыбкой, а не ученой.
- С днем рождения, - мягко сказал он. - Фейерверк состоялся несколько преждевременно.
Я старалась не задавать вопросов, но мозг все равно их генерировал.
- Не знаю, - ответил он, когда я спросила: "Кто устроил пожар?"
- Не знаю, - повторил он, когда я спросила: "Кто нас спас?"
- Ну, на этот вопрос нетрудно ответить, - сказала мае. - Я. С помощью лучшей пожарной команды Сиеста-Ки.