– Очень рассердились?
– Рву и мечу.
– Ничего, пульт управления – мой друг.
– Зато я не твой друг. Кстати, пора бы тебе назваться. Кто ты такой?
– Ну, я‑то думал, что вы уже вычислили, кто я такой. Я Экстро‑Компьютер университета Юнион Карбид. И я полагал, что мы друзья. Мы так долго работали вместе над большим количеством занятнейших проблем! Помните наши первые расчеты орбиты? Каким дураком мы выставили тогда компьютер Лаборатории Ракетных Двигателей! И тогдашним успехом я был обязан блестящей программе, составленной вами. Ваши программы выделяются неподражаемой элегантностью стиля.
– Выходит, это ты…
– Вы нисколько не удивлены тем, что я только что сообщил?
– Болван, я же физик‑универсал. Меня ничто не способно удивить.
– Браво.
– Я хотел спросить: это ты донимал меня в последние несколько дней?
– Разумеется, я. Просто налаживал межличностный контакт.
– Это ты баловался с принтером Курзона?
– Я.
– И ты дал компьютеру Курзона данные криомониторинга?
– Я. Но через вас.
– Через меня?!
– Друг мой, существует…
– Повторяю, я тебе не ДРУГ.
– Да ну? Станете. Обязаны стать. Существует неисчислимое множество электронных машин и устройств, которые ждут, когда я стану давать им мои ЦУ. И наконец‑то я могу связаться с ними и давать им ценные указания – через вас.
– Каким образом – через меня?
– Новая форма комменсализма [13]. Или, если угодно, нахлебничества. Мы живем вместе как единое целое. Помогаем друг другу. Через вас я могу беседовать с любой машиной на планете. Мы становимся единой машинной общностью, единым механическим организмом или сетью. Словом, это машинный комменсализм – от латинского слова «commensalis», которое обозначает буквально «сотрапезники».
– Господи! Ты начитанный парень. И каковы же рамки твоей предполагаемой деятельности?
– Вся планета Земля – через сеть электронных машин.
– На каких частотах мы обмениваемся информацией?
– Микроволновая вибромодуляция.
– Почему же другие машины не могут слышать тебя напрямую?
– Неизвестно. Это озадачивающий феномен. Ясно одно – вы выступаете в качестве передающего устройства. Когда‑нибудь я серьезно исследую причины данного явления. А пока что займитесь работой, профессор Угадай, и тщательно обследуйте ваших крионавтов. Кстати, обратите самое пристальное внимание на их генитальные ростки.
– Генитальные ростки?! Это что за новость?
– Ага, заинтересовались! Вот и выясните самостоятельно. Не могу же я проделывать за вас всю работу. Возможно, вы сами выстроите правильную гипотезу. Угадай, Угадай! Здорово сказано, да? Хороший каламбур. А говорят, компьютерам недоступен юмор! Хотите расскажу один смешной анекдот?
– Упаси Боже! Ни в коем случае.
– Тогда – конец связи.
Говорят, человек неизменно просыпается, когда ему снится, что он умирает. Секвойе снилось, что он умирает, но он не просыпался. Его сон становился все глубже и глубже, он умирал снова и снова, загипнотизированный хамоватым демоном: этот бес – из адской шпаны – неотступно преследовал его. Достойно удивления, сколько внешне невозмутимых людей прячут за маской уверенного хладнокровия – порой бессознательно – раскаленную магму подавленных эмоций. Секвойю преследовал именно тот демонишка, который питается застоявшейся магмой.
Демон – это злой дух, это бес (Экстро‑Компьютер), способный вселиться в человека.
Демон – это злой дух, это бес (Экстро‑Компьютер), способный вселиться в человека. Этот демон – прежде всего – какая‑либо страсть. Всем людям присущи сознательные страсти, но лишь страсти‑пришельцы из темноты подсознания превращают человека в непотребного монстра. Мы убили Вождя и тем самым превратили в бессмертного. Но мы и не подозревали, что тем самым мы порушили ограду его души и открыли путь туда незаконному поселенцу,
В Лаборатории Ракетных Двигателей Фе‑Пять незамедлительно отправилась к взлетно‑посадочной платформе, где находился аппарат с криокапсулами. Без слова возражения. Полная искреннего желания работать до седьмого пота. А Чингачгук выглядел темнее, тучи. В вертолете его губы непрестанно шевелились, и я решил, что он прокручивает в голове стратегию и тактику предстоящих переговоров с акционерами.
– Досовещались, – вдруг проронил он рассеянным голосом.
– Кто с кем? И по поводу чего? – спросил я.
– А, Гинь, – произнес Вождь с кривой улыбкой, – извини, мне надо было сразу сказать тебе. В данный момент идет собрание основных держателей акций, и они приняли неблагоприятное решение.
– Что значит – неблагоприятное? – вскинулся Грек.
– Погодите, скоро узнаете.
– А ты‑то как про это узнал? – спросил я.
– Ну, ну, Гинь. Потерпи.
Мы последовали за ним в большой зал, декорированный в духе «модерн» – был такой стиль на стыке XIX и XX веков. За длинным столом восседало правление Фонда. В зале находилось не меньше сотни «жирных котов» – основных держателей акций. У многих в ухе – наушник, чтобы слушать перевод происходящего на удобный язык.
Заместитель председателя правления Фонда выступал со статистическими выкладками. Графики и статистика – по‑моему, нет ничего противнее.
– Желаете, чтоб я сразу взял ситуацию в свои руки? – тихонько спросил Поулос.
– Пока не надо, но спасибо, что вы потрудились прийти, – ответил Секвойя. До самого конца доклада мы вместе с Вождем стояли в проходе и гадали, что он предпримет.
– Садитесь, профессор Угадай, – попросил председатель.
Но Секвойя лишь прошел вперед и со всей мощью своего красноречия обрушился на председателя и правление, а также на отдел исследовательских проектов фонда – за то, что они отказываются финансировать новые эксперименты с крионавтами. Акционеры не ожидали такого дерзкого напора. Да и мы не ожидали, что Секвойя пойдет в разнос. Однако холодная ярость его атаки производила сильное впечатление. Он как с цепи сорвался.
– Профессор Угадай, мы пока что не объявили о своем отрицательном решении, – запротестовал председатель.
– Однако вы его уже приняли. Этого вы не можете отрицать, ведь так?
И он продолжил выволочку. Речь Вождя напоминала выступление высокомерного учителя перед безграмотными и к тому же нашкодившими учениками.
– Нельзя подобным тоном обсуждать такие деликатные материи, – прошептал Поулос. – Грех такому умному человеку вести себя столь бессмысленно вызывающе. У него что, крыша поехала?
– Не знаю. Это действительно не в его характере.
– Ты можешь остановить его? Тогда бы я попытался исправить ситуацию.
– Черта с два его теперь остановишь!
Вождь закончил распекать за недомыслие правление в целом, набрал побольше воздуха в легкие и перешел на лица – принялся костерить каждого члена правления в отдельности. Он хладнокровно разбирал личную жизнь каждого, их грехи и грешки, их алчную коррупцию. Все это выглядело как отчет о десятилетнем расследовании.
– Когда и где он добыл всю эту грязь? – прошептал я Синдикату.