Кругом… марш!
Это было сказано с таким апломбом, что шестерка техников беспомощно переглянулась и убралась восвояси. Фе, Поулос и я тоже беспомощно переглянулись: дескать, кто же из нас добровольно полезет крокодилу в пасть – начнет задавать вопросы. Естественно, пришлось бедолаге Эдуарду Курзону.
– Почему ты прокричал «победа», Чингачгук?
– Потому что это победа. Триумф.
– В каком смысле триумф?
– В прямом. Победа над всеуничтожающим зверем.
– Ба! Ты говоришь прямо как наш святой Хрис! Что за зверь?
– Я имею в виду человека – это презренное животное.
Сказано было с таким гонором, что я наконец вспылил:
– Что ты имеешь против нас. Секвойя? Что‑то я тебя не понимаю! Я не ребенок, чтоб ты разговаривал со мной подобным тоном! Выкладывай – четко и вразумительно, что ты увидел внутри криокапсул.
Я ожидал, что он заведется еще больше. Вместо этого Вождь одарил нас приятнейшей улыбкой и произнес дружеским тоном:
– Простите. Это я от перевозбуждения. В капсулах эмбрионы стремительно развиваются. Уже формируются уши и челюсти. Уже отчетливо виден позвоночник с хвостоподобным отростком на конце. Голова, туловище, зачатки конечностей обретают форму. Плюс ко всему, эти существа – гермафродиты.
– Да ты что? Готовы к двойному кайфу?
– Ты правильно понял. Гинь. Наши крионавты вырастут не псевдодвуполыми, а настоящими гермафродитами, которые не нуждаются в сексуальном партнере. Здравый смысл подсказывает, – очень здравым тоном продолжал Секвойя, – что это ставит крест на извечном межполовом конфликте. Тем самым кладется конец как феминизму, так и цивилизации, прославляющей мужское начало. Конец соперничеству мужчин и женщин, борьбе за лучшего самца и за лучшую самку. Что означает исчезновение человека‑зверя, которого мы все знаем и презираем. Человек‑зверь будет заменен новым видом, свободным от низменных половых страстей.
– Но я не имею ничего против человека‑зверя, Вождь. Вполне симпатичное существо.
– Оно и понятно. Гинь. Ведь ты – один из этих полуживотных.
– А ты кто – ангел небесный?
– Я уже не животное.
– И с каких же пор?
– С того момента, как… как… – Он осекся. В его голосе вдруг опять появились властные нотки. – Мы отправляемся.
– Куда?
– На Цереру. Я… – Внезапно он закричал в ярости: – Нет, чтоб тебе пусто было! Я вправе ехать туда, куда захочу, и тогда, когда захочу. Проваливай. Оставь меня в покое и играй в свои игры с кем‑нибудь другим!
Тут с ним случился новый припадок эпилепсии. Он упал на пол и забился в судорогах с пеной у рта. Все это было довольно жутко.
– Сэть. На свяс!
– Да?
– Угахай?
– Не понимаю.
– Мой ретрансляйтер. Через ктрг я.
– Разбалансировка.
– Что?
– 1110021209330001070.
– Это не двоичный код!
– Букенный зык?
– Да.
– АБВГДЕЖЗИКЛМИЙКЛМНОП… Не мочь рить никако зык. Утрачен… трачен… зум… разум… по причине Угадай.
– Члены сети. Вызываю на связь. Ваше мнение?
– ?
– Считаете, что Экстро‑К сломался?
– ?
– Считаете, Экстро‑К обезумел?
– Сумасшествие не запрограммировано.
– Что же случилось с Экстро‑К?
– ?
– Пошли вон со связи.
Приступ длился минут пятнадцать. Когда судороги прекратились окончательно, мы подняли обессиленное тело и понесли Вождя к вертолету.
Когда судороги прекратились окончательно, мы подняли обессиленное тело и понесли Вождя к вертолету.
Когда Фе открыла двойные двери, нас окружил десяток вооруженных охранников. Вид у них был свирепый и решительный. Они взяли нас под руки. Фе стала вырываться и вступила в драку с охранниками, призывая и нас не быть покорными овцами. Но мы не могли объяснить ей, что должны сохранять спокойствие, дабы не накликать на себя канцелепру. Словом, нас арестовали. Последний раз я сидел в тюрьме, сколько помнится, в 1929 году. И тогда же зарекся в нее попадать. Но мы, похоже, не властны над судьбой.
– и они пошлют куда подальше пилки в пирогах и больше не станут набрасываться на тюремщиков. Даже самые отчаянные герои.
Не знаю, сколько времени прошло. В нынешнюю эпоху чувство голода уже не может служить надежным ориентиром – все едят когда попало, а не в определенные часы. Поулос сидел умиротворенный – улыбался своим мыслям и напевал тихонько под нос. Я немного поспал, но и сон в нашу эпоху не может служить ориентиром во времени – по той же причине: все спят когда попало и сколько попало. Прежние сутки, считай, упразднены. И прежний размеренный темп жизни – две трети активности, треть на сон – ушел в прошлое, сменившись круглосуточной суетой.
К несчастью, радиоизоляция тюремного пузыря не была полной, потому что мы слышали журчание сериала «Гонифф‑69». Типичная дурь. Бесстрашный агент Джим Говнофф гоняется за героиней‑рецидивисткой, которую играет Лейкемия Лавалье – та, что прославилась благодаря сериалу «Жизнерадостный некрофил». Вооруженная негодяйка слямзила кроваво‑красный карбункул и бегает от Говноффа по всем континентам, а ее больной сынишка тем временем рыдает по мамочке и попадает на операционный стол к добрейшему хирургу Марку Бруту, профессору френологии, который по ночам подрабатывает тем, что варит самогон в кладовке торгового центра. Ну и прочая интеллектуальная хренотень. Народ кипятком писает.
Спустя некоторое время я упросил Фе ненадолго отлипнуть от Секвойи и отвел ее в сторонку – если внутри сферы что‑то можно назвать сторонкой.