Вначале мальчишки, которые работали на Маленького Карина, обходили меня стороной. Они перешептывались, передавая друг другу, как я пригрозила их хозяину ножом. Некоторых отталкивали мои шрамы. Они гадали, что же я натворила. Все считали, что меня изуродовал какой-нибудь мстительный судья или деревенский староста. Я нарочно показала всем свой нож; его стальное лезвие было гораздо прочнее, чем лезвия их дешевых, зазубренных ножичков. И все равно я относилась к новым знакомым с опаской.
Вскоре они начали мне досаждать. Один мальчик, Рави, толкнул меня, когда мы несли Маленькому Карину ужин. От неожиданности я выронила горшок с теплой пшенной кашей; мне пригрозили поркой. Позже я подкараулила Рави, когда тот вышел помочиться, и ткнула его в затылок черенком ножа. Он упал в собственную лужу, а я за волосы приволокла его к нашему костерку.
- Карин, Рави так напился, что не удержал в себе жидкость! - объявила я, швыряя мальчишку на землю и переворачивая его носком сапога.
Все, кроме Карина, засмеялись. Карин же смерил меня задумчивым взглядом, а затем приказал швырнуть Рави в сточную канаву. На три дня он отстранил Рави от работы.
Мальчишки не перестали приставать ко мне, но их нападки стали хитрее и злее. Дважды в темноте меня валили с ног. Рави подбил двоих дружков отколотить меня, но я успела убежать. За это я ножом прорезала подошвы их сандалий, и они стерли ноги в кровь.
Маленький Карин все больше мрачнел.
- Одно дело, когда мальчишки просто задирают друг друга, - заявил он как-то вечером, когда мы ели полусырую бледную рыбу с резиновым мясом. Тамошняя еда оставляла желать лучшего, хотя специи частенько были божественными. - И совсем другое дело, когда между товарищами зреет ненависть. - Он повернулся ко мне: - Зелёный, выйди вперед!
Я сделала, как было велено.
Хозяин кивнул, и кто-то сильно толкнул меня в спину и повалил на землю. Рави, его дружки, а за ними и остальные мальчишки набросились на меня всем скопом. Меня били кулаками и ногами, а я не могла ни уклониться, ни достать нож. Скоро я стала захлебываться кровью и едва могла дышать - так мучительно болели ребра.
Свернувшись калачиком, я плакала. В то же время я понимала, что меня не убьют. Если бы они хотели меня убить, то убили бы уже давно. Лежа в грязи, избитая, окровавленная, я дала себе слово, что больше никогда не позволю себя унижать и не вступлю в бой с толпой противников.
- Хватит, - распорядился Карин. - Зелёный, ты прощен. Ты прощаешь своих друзей?
Я с трудом поднялась на ноги. Каждый вдох отдавался мучительной болью в груди; похоже, мне разбили коленку. Мне хотелось закричать: "Нет, во имя всех спящих богов, пусть они сгорят на Колесе!" Но даже у меня не хватило бы сил устоять против того, что ждало бы меня в таком случае.
- Я всех прощаю, - солгала я, опустив глаза, чтобы Маленький Карин ничего не смог в них прочитать.
- Тогда одолжи мне свой нож, - сказал он. - Он будет мне нужен на какое-то время.
- Я… - Я со всхлипом вздохнула. - Ты ведь сам запрещал мне обнажать нож в твоем присутствии!
- Рави, принеси мне его нож! - распорядился Маленький Карин.
Рави выхватил нож у меня из-за штанины и осторожно подал главарю рукояткой вперед.
Меня вырвало; потом я пошла спать за компостную кучу - в ней мы иногда прятали ценности, чья принадлежность оказывалась спорной.
На два дня меня оставили в покое. Все как будто забыли про меня; никто не удосужился принести мне еды, и за водой я тоже ковыляла в одиночестве.
На третий день я снова явилась к Маленькому Карину. Никого из мальчишек в его палатке не было; они собирали дань с приезжих и грабили несчастных нищих. Чуть раньше меня разбудил Рави; он издали заорал, чтобы я в полдень явилась к главарю. Увидев, что солнце на палец не доходит до зенита, я направилась к хозяину.
Маленький Карин сидел на троне, сделанном из старой винной бочки. Его сиденье было устлано парчой, явно привезенной из заморских краев: по выделке парча совсем не походила на калимпурские ткани. Не обращая внимания на солнце, которое пекло ему голову, он следил за движущейся, толкающейся очередью людей и повозок у меня за спиной. Челюсти у него были плотно сжаты. Потом он повернулся ко мне и закатил глаза. Некоторое время мы оба молчали.
- Будь я поумнее, я бы, наверное, убил тебя сейчас. - Маленький Карин пошевелил обрубками пальцев на искалеченной руке, как будто собирался меня задушить. - К сожалению, я слишком мягкосердечен. Настоящий болван!
Я понимала, что он себя переоценивает, но держала язык за зубами. В крайнем случае, я всегда могу от него убежать, хотя у меня и болит все тело.
- Но… - он замолчал и поерзал на своем троне, - я не обладаю Правом смерти. Те, кто подталкивают души к Колесу, ревностно охраняют свои привилегии. - Маленький Карин наклонился вперед. - Ты ведь никогда не жил среди своих сверстников?
- Да, - призналась я. Хотя я ни слова не рассказывала о себе, каким-то образом он догадался.
- Сразу видно. Ты не умеешь завоевывать доверие. Ты не понимаешь, как надо себя вести, чтобы не настроить против себя остальных… - Карин вздохнул. - Поверь, я не видел мальчишки ужаснее тебя после того, как сам вырос в полный рост. Работаешь ты хорошо; ты умеешь убедить глупцов и припугнуть несогласных. Но ты не умеешь отключаться и быть просто мальчишкой среди других мальчишек. Боюсь, ты не дорастешь до того времени, когда станешь мужчиной среди других мужчин.
Я, разумеется, знала, почему это невозможно, ведь я - совсем не мальчишка и никогда не стану мужчиной. Но мне интересно было узнать, каков ход его мыслей.
- Что ты имеешь в виду, господин?
- Кто-нибудь гораздо раньше убьет тебя из злости или защищаясь. При таком характере, как у тебя, твоим врагам легко будет преодолеть запрет на Право смерти. Они даже не усомнятся в том, что имеют право убить тебя! - Маленький Карин достал из-за пояса мой разбойничий нож. - Я отпускаю тебя. Как можно скорее беги за ворота, в город. Иначе Рави и его дружки непременно попытаются тебя убить.
Как ни странно, мне не хотелось уходить. Я сама себе удивлялась. Впервые после того, как я рассталась со Стойким, мною овладели не отчаяние и злость, а какое-то другое чувство. Я наслаждалась им, как редкой, изысканной пряностью. Поклонившись Маленькому Карину, я взяла у него нож - он подал мне его черенком вперед.
- Ответь мне, пожалуйста, на вопрос. - Он понизил голос. - Я уже угадал, что ты вырос один за морем. Ты как тигр, рожденный в неволе. Твои зубы и когти очень сильны, но ты не умеешь охотиться и ладить с другими кошками… Признайся, ты мальчик или…
Взяв нож, я выпрямилась и посмотрела на него.
- Право смерти применяется к женщинам?
- Вот оно что… - Карин широко улыбнулся. - Значит, ты все-таки еще поживешь… Зелёная! Нет, в нашем городе к женщинам Право смерти не применяется.
Нож я сунула на прежнее место, под трико. Стараясь не показывать, как у меня болит все тело, я кивнула на прощание Маленькому Карину, взяла свою сумку, в которой лежал шелк, расшитый колокольчиками, смешалась с толпой и устремилась к воротам. Я знала теперь, как двигаться в такой неразберихе, когда можно угрожать, а когда лучше тихо отойти в сторону. Маленький Карин был прав - мне не хотелось снова встречаться с Рави, тем более вдали от главаря, который защитил бы меня.
За несколько недель я откормилась; в моем кошеле звенели несколько медных монет - да-да, я обзавелась и кошельком, и одеждой, более пригодной для здешней невыносимой жары. Чтобы с успехом начать новую жизнь в Калимпуре, мне не хватало одного: мужского полового члена.
Внутри город оказался таким же многолюдным, как и у ворот. Правда, никто не требовал платы за проход, зато меня постоянно окружала толпа. В Медных Холмах люди ходили размашисто, как будто каждый из них видел перед собой отдельную тропу. Здесь все толкались и рвались вперед, текли, как вода в реке, а жили так тесно, что все слышали, чем занимаются соседи.
Сначала здешние дома показались мне странными до нелепости. Кроме того, множество народу жило просто на улице. Я видела целые семьи, которые располагались на циновках в окружении горшков и узлов; они как будто не замечали бурлящую вокруг толпу, как, впрочем, и толпа не замечала их. Здесь имелись и повозки, которые возили буйволы, но сами повозки сильно отличались от тех, какие я встречала по дороге. Калимпурские повозки не покидали пределов города. Они двигались по улицам медленно и как будто бесцельно. Сзади в раздернутых полотнищах виднелись полки, на которых лежали люди. Представители низших классов платили вознице половину медной монеты, влезали на повозку и устраивались там поспать.
Такие, с позволения сказать, гостиницы передвигались по всему городу, не останавливаясь. Хотя они и казались странными, они, вне всяких сомнений, были и практичными.
Так же - странно, но по-своему практично - калимпурцы обращались и с домашней птицей. Куры сидели в плетеных корзинах, поставленных одна на другую; такие пирамиды занимали совсем небольшое пространство. Птицы, можно сказать, жили друг у друга на головах и гадили друг на друга. По улицам носились шелудивые одноухие псы. Рядом с тощими мулами и надменными верблюдами шагали женщины, несшие змей на длинных шестах с рогульками на концах; на другом конце шеста висело ведерко, в которое прохожие бросали монеты.
На улицах я встретила представителей всех слоев местного общества. Правда, многих я видела и раньше, у городских ворот. Гордо шествовали красивые вельможи в прозрачных покрывалах; сзади их шлейфы придерживали слуги, согнувшись в три погибели. Шли торговцы в свободных блузах; за ними бежали глашатаи, которые что-то выкрикивали, размахивая над головой грифельными досками - вскоре я поняла, что посреди этого хаоса функционирует настоящая товарная биржа. В толпе попадались портовые грузчики, конторские служащие с грудами свитков, служанки с покупками, военные в парадных мундирах, в тюрбанах с перьями, с мечами за спиной.
Казалось, все здесь знают свое место и знают свою тропу, но мне неведомы были знаки, которым они следовали.
Я позволила толпе затянуть меня в свой водоворот. Казалось бессмысленным куда-то пробиваться - ведь я все равно не знала, куда мне идти. Несмотря на изуродованное лицо и надрезы на ушах, по калимпурским меркам я была одета достаточно прилично, чтобы не возбуждать подозрений. Карманные воришки пугались моего бешеного взгляда.
Ну а пахло в Калимпуре… То и дело я закрывала глаза, стараясь рассортировать разные запахи. Ноздри улавливали едкую чайную смесь, острый аромат карри, влажный мрак кардамона, человеческий пот, навоз различных видов, дым от костров. В Медных Холмах пахло камнем, соленой водой, углем и древесиной; в Калимпуре преобладали запахи еды, людей и скота.
Я шла на запахи, гадая, когда же решу, что мне делать с собой.
Целый день я бродила по городу. За две пайсы я купила жареного голубя, завернутого в банановые листья, кучку красноватого риса и щепотку странного оранжевого порошка, который едва не сжег мне губы. Я понимала, что торговец взял с меня за еду втридорога, да еще и посмеялся надо мной, но готова была заплатить за свое обучение.
Дорога шла вдоль городской стены и вела к порту. Там я наконец увидела что-то знакомое: склады во всем мире строятся примерно одинаково, как бы ни хотели выделиться строители. В порту я увидела множество чужестранцев. Передо мной проходили люди с Каменного Берега, из Ханьчу, люди с кожей красной как помидор, оборотни, огромные, неуклюжие твари, и злобные меднокожие матросы, которые носили кинжалы в складках кожи, прорезанных на лбу.
Мне не встретился ни один соплеменник Танцовщицы. И все же в толпе моих смуглокожих земляков то и дело попадались чужестранцы, и мой глаз сразу отличал их, как специи в похлебке.
Хотя мне трудно было судить на глаз, калимпурский порт занимал огромное пространство: примерно двадцать фарлонгов из конца в конец. И торговля здесь велась более оживленная, чем в гавани Медных Холмов - правда, там я побывала всего два раза. И почему Каменный Берег считает себя центром мировой торговли?
В другой части города улицы были уже; по местным меркам, их даже нельзя было назвать многолюдными, хотя по ним все равно двигались толпы народу. Зато я любовалась стоящими с обеих сторон богатыми домами. Они как будто старались перещеголять друг друга пышностью, красотой и необычностью. Я любовалась высокими куполами, винтовыми лестницами и непонятными завитушками из железного дерева и разноцветного стекла.
Пройдя весь город из конца в конец, я повернула назад, к центру, и скоро снова очутилась в толпе. Перед тем как я вернулась к тому месту, откуда утром начала свой обход, я прошла мимо четырех городских ворот.
Полдня я в изумлении кружила по городу и к вечеру прошла более пятидесяти фарлонгов. С наступлением сумерек я попросилась ночевать в спальную повозку; свободное место оказалось лишь в четвертой по счету. Я не знала, где еще можно безопасно отдохнуть. Каждый участок земли, по которому не шли толпы народу, кому-то принадлежал, как Маленькому Карину принадлежал клочок земли за воротами.
К концу следующего дня я пришла в отчаяние. Деньги у меня почти закончились. Я не знала, как грабить прохожих в большом городе, не привлекая к себе внимания. За мной самой повсюду следовали карманные воришки. Вскоре я догадалась, что все не просто так.
Кто-то за мной следил!
Может, снова наняться на корабль? Но я ничего не умею; могу только готовить. Неизвестно, удастся ли мне скрывать от матросов свой пол в течение всего путешествия. Да и потом, куда мне плыть? Уж точно не назад в Медные Холмы! Как только все поймут, что Правитель сгинул из-за меня, мне наверняка отрубят голову… Куда мне податься? В страну красных людей, мимо которых я только что прошла? Там я буду чужестранкой, не знающей языка и не имеющей никакой цели.
Правда, и в Калимпуре я не знала, что делать, хотя была здесь не совсем чужой. На селю я изъяснялась уже вполне сносно.
Вдруг я вспомнила слова старой паломницы: "Если тебе понадобится помощь, приходи к храму богини Лилии и спроси матушку Мейко". Может, они принимают на работу преступников и хулиганов, которые защищают алтарное золото и гоняют попрошаек? Старуха сразу догадалась, что я - женщина. Рано или поздно мне придется кому-то открыться. Лучше сделать это в храме богини - покровительницы женщин, чем на людной улице. Маленький Карин довольно быстро разгадал мою тайну; значит, не так уж хорошо я маскируюсь.
Голова болела от трудных мыслей; кишки тоже взбунтовались. Меня сильно мутило. Может, съеденный голубь оказался несвежим, а может, сказывались старые раны, растравленные долгой прогулкой.
Я начала расспрашивать, как пройти к храму богини Лилии. Прохожие не отвечали; наконец ко мне обратился один из карманных воришек - целая стайка их следовала за мной по пятам:
- Он называется храмом Серебряной Лилии. Иди прямо до статуи Кабана Маджа. Там поверни на север и иди до Кровавого фонтана.
- Спасибо, - поблагодарила я.
- Ты мне надоел, - пожаловался воришка. - Иди в свой храм, а я пойду домой.
Я решила не спрашивать, кто приставил его следить за мной. Работая на Маленького Карина, я успела понять, как делаются дела в Калимпуре. Я пошла к храму, гадая, что за жидкость наполняет Кровавый фонтан и является ли он священным для богини Лилии.
"Может, она - покровительница, за которой я могу последовать", - подумала я. Руки мои были обагрены кровью двух человек, не считая праха Правителя и его приспешников.
* * *
Кровавым фонтан назвали потому, что чаши его были сделаны из ярко-красного мрамора. Прежде чем попасть в чашу, вода стекала по семи мраморным ступеням, сплошь покрытым резьбой. Резьбу, впрочем, сгладила вода; красные плитки издали казались маленькими пухлыми подушками.
Фонтан воздвигли посреди площади, которую огибали бесконечные толпы. От площади лучами, как спицы в колесе, расходились пять улиц, которые вели в разные части города. Площадь обступали многочисленные строения. Не привыкшая к особенностям местной архитектуры, я не сразу поняла, которое же из них - храм.
В толпе я прошла мимо постоялого двора; издали могло показаться, что на первом его этаже начался мятеж. С трудом протолкавшись по запруженным людьми и повозками улицам, я очутилась перед базаром, который закрывался на ночь. Судя по запаху и немногочисленным клеткам, в которых что-то звенело и гремело, здесь торговали домашней птицей и мелким рогатым скотом. Чуть поодаль стояли лотки, уже закрытые навесами.
Базарная вонь заставила меня вспомнить о протухшем голубе. Меня снова замутило; я брела дальше, еле сдерживаясь. Неподалеку заметила лавку, где торговали тканями и готовым платьем. В другое время мне, наверное, захотелось бы в нее заглянуть. Перейдя еще одну улицу, я увидела здание с остроконечным куполом, похожим на гигантскую головку чеснока. Может быть, это и есть храм? Верхние ярусы серебрились на солнце. Нижние этажи, деревянные и кирпичные, как будто выстраивали как попало. Мельком я увидела кусок величественной мраморной лестницы того же цвета, что и чаша Кровавого фонтана; недавно выстроенные стены почти целиком заслоняли ступени.
Здание показалось мне многообещающим. Я поднялась по ступеням, переступая через нищих. Они спали ближе к верхней площадке, рядом со скругленным дверным проемом, в котором я не увидела самих дверей. Снаружи казалось, что в залах царит полный мрак.
Я вошла, и у меня сразу стеснило грудь от запаха благовоний, густого и насыщенного. Снова замутило; я упала на колени у небольшой скамеечки, и меня вырвало на мраморный пол.
Ко мне подошла женщина в светлых одеждах и, поджав губы, осмотрела меня. В тусклом освещении она гораздо больше походила на ханьчуйку, чем на селистанку. Возраста она была среднего, ни молодая ни старая, с благородной внешностью.
- Матушка Мейко так и говорила, что ты придешь, - обратилась она ко мне. - Правда, я бы предпочла, чтобы твое появление оказалось не таким… ярким. - Она помогла мне встать и отряхнуться. - Пусть ты и не слишком хитра, дорогая моя, зато умеешь входить с шиком!
На следующее утро я проснулась на узкой кровати под высоким треугольным окном. Солнечный свет проникал внутрь вместе с птичьим гомоном. Рядом со мной на низком табурете, опираясь на клюку, сидела матушка Мейко.
- Зря ты наелась сушеного оранжевого перца, - заметила она. - Его называют "гномьим колпаком". Так и умереть недолго!
Я задышала открытым ртом - в нем как будто поместилось содержимое птичьей клетки, стоящей в самом низу пирамиды.
- Я пока жива, матушка.
- Да, девочка. - Матушка Мейко помолчала, поджала губы, а потом уверенно объявила: - Ты ведь девочка, кого бы ты ни убила!
Сон мигом слетел с меня. Я стала озираться по сторонам. Непонятно, где дверь; как выбраться отсюда? Только бы выйти, а там как-нибудь убегу по крышам… Но в такое узкое окошко не пролезла бы даже я.
Матушка Мейко коснулась меня своей клюкой:
- Послушай-ка, ты. Я пришла не для того, чтобы вершить правосудие.