Пройдя большой зал, где будут стоять стройные ряды кресел, мы оказались у стены, где среди вырезанных из дерева статуй святых добавилось
изображение Марии Магдалины. Свежее, недавно выструганное, пахнет лаком и недавно снятой стружкой, а само дерево еще не удалось
искусственно состарить, чтобы не выделялось из длинного ряда мужчин.
– Намек на исправившуюся блудницу? – спросил я.
Он покачал головой.
– Скорее, чисто житейское. Женщины должны видеть, что церковь их чтит так же, как и мужчин. Вообще, сын мой, в отношении их пока много
неправедного. Церковь старается это поправить.
– В смысле?
Он пояснил кротко:
– Женщина – первое человеческое существо, попавшее в рабство. Женщина стала рабой еще тогда, когда рабов не существовало. Но церковь
медленно поворачивает громоздкий корабль человеческого мнения в правильную сторону.
Я удивился:
– Церковь? А я думал… гм…
Он кивнул.
– Отцы церкви смотрели дальше нас. Святой Августин изрек: если бы Бог назначил женщину быть госпожой мужчины, он сотворил бы из головы,
если бы – рабой, то сотворил бы из ноги; но так как назначил быть подругой и равной мужчине, то сотворил из ребра. Так что, сэр Ричард,
нравится нам это или нет, но церковь уготовила в будущем женщине те же права, что и мужчине.
Я покрутил головой, сказал озабоченно:
– А про обязанности святой Августин ничего не говорил? А то женщины за права ухватятся охотно, эти лисы ничего из рук не упустят, но
обязанности брать на себя не восхотят.
Он развел руками.
– Привыкнут. Возьмут. Никуда не денутся. Прав без обязанностей не бывает.
– Жуткое будущее рисуете, – сказал я. – Не могу даже представить такой страх. Ишь, равные права… Как? Обращаться с нею надо с крайней
осторожностью, так как Господь сделал ее из кривого ребра. Не сумел или не захотел создать ее прямее, так что если захочешь выпрямить –
поломается, а оставишь в покое…
Отец Дитрих вздохнул и закончил:
– …станет еще кривее. Ты пришел, сын мой, сказать что-то тревожное о положении в Геннегау?
– Во всем королевстве, – уточнил я. – У меня странное ощущение, что активизировались некие силы… возможно, даже противоположные, с нашим
приходом сюда. Плюс приманка в виде Тоннеля в северные королевства. Я хочу съездить в Тараскон и посмотреть, как там продвигается
строительство порта.
– А Гандерсгейм?
Я скривился.
– Что мне все напоминают об этом маркизате? Там ждет не одиночное сражение, а длительное выдавливание противника с его мест, строительство
крепостей и новые осторожные наступления… пока не прижмем последних защитников к Хребту или не загоним по ноздри в океан. Войска выступят
не раньше, чем через неделю, а до первых соприкосновений с противником пройдет еще две.
– Если не больше, – согласился он. – Но все же не разбрасывайся, сын мой. Твои силы тоже не бесконечны.
– Не разбрасываюсь, – сказал я тоскливо. – Меня просто разрывает жажда все успеть и везде быть одновременно. Что делать, я слаб.
Он вскинул брови в безмерном удивлении.
– Почему так решил?
– Потому что это слабость.
Он покачал головой.
– У слабого нет слабостей. Слабости – качество сильных.
Из собора я вышел, заручившись обещанием отца Дитриха и с его стороны присматривать за ситуацией в Геннегау, а то энергичные лорды наломают
не только дров.
Меня ждали, я заверил, что все благополучно, добавочные меры по безопасности приняты, церковь отныне тоже на страже, возвращайтесь к делам,
хватит пировать.
Меня ждали, я заверил, что все благополучно, добавочные меры по безопасности приняты, церковь отныне тоже на страже, возвращайтесь к делам,
хватит пировать.
Барон Альбрехт вздохнул:
– Боже мой, я уже и забыл, какое оно вино на вкус!
Я покосился в его сторону с неодобрением.
– Эгоист.
Арчибальд посмотрел на барона, потом на меня, спросил с опаской:
– А… почему… эгоист?
– Вместо «Отче наш», – пояснил я, – говорит «Боже мой»!
Они шли со мной, кто сзади, прикрывая собой со спины, кто по бокам, Арчибальд снова покосился на барона Альбрехта, что и ухом не повел на
мое обвинение.
– А что потом? – спросил он осторожно. – После Гандерсгейма?.. Вы так и намерены довольствоваться временными королевами… турнира?
Я пожал плечами.
– Я заглядываю далеко во всем… кроме личных дел. Не знаю. Возможно, по возвращении даже женюсь. А то все только об этом и говорите. Так
подталкиваете, будто иначе мир рухнет.
Он покосился на молчаливых лордов, идут собранные, поглядывают искоса, но вроде бы поддерживают, такое чувствуется.
– На вас возлагают, – сказал он еще осторожнее, – большие надежды. Немалые. А это обязывает не только их, но и вас.
– В смысле?
– Чтобы удержать достигнутое, – пояснил он, – вам просто необходим наследник. Простите, сэр Ричард, но так поговаривают даже сенмаринцы.
Я изумился:
– Майордомство не передается по наследству!
– Майордомство не передается, – согласился он.
– Что вы хотите сказать? – спросил я настороженно.
Он посмотрел мне прямо в глаза.
– Большинство наших лордов уверены… да и местные так думают, как я уже сказал, что власть из ваших рук не вырвать. И королем все-таки
станете.
– Ого, – сказал я, – ого-го.
Он снова быстро взглянул на других за поддержкой, все промолчали, только барон Альбрехт пояснил негромко:
– Сэр Ричард, только не говорите, что вы сами не думали о таком. Никто не поверит.
– Разочарую?
– Еще как. И не только меня.
Я сказал нехотя:
– Барон, вы меня удивляете. Конечно, подумывал. И не раз. Но от мыслей… а это больше грезы, чем мысли, до воплощения в жизнь… гм… такая
дистанция, никакой конь не перепрыгнет.
Он кивнул, лицо довольное, даже складки на лбу чуть разгладились. Чуть прибавил шаг, я иду все быстрее, будто стараюсь убежать от
неприятных вопросов, сказал поспешно:
– Хорошо, что подумывали… и хорошо, что понимаете, какие на этом пути сложности. А сложностей стараетесь избегать не только вы, так что вас
понимаю. Есть кто-то на примете?
Арчибальд с облегчением приотстал в арьергард, еще рано вести щекотливые разговоры с сюзереном, Альбрехт старался не отставать.
Я взглянул с удивлением.
– Барон… мы говорим пока только о возможности! Я всего лишь примиряюсь с мыслью о неизбежности женитьбы, но это не значит, что вот прямо
щас суну голову в петлю!
Он примирительно выставил перед собой ладони.
– Никто от вас этого и не требует. Просто беспокойство лордов… или скажем мягче, заинтересованность, понять можно. Будете брать из местной
знати?.. Или вспомните кого-нибудь из Армландии?
Я покачал головой.
– Будем смотреть вперед. В Армландии у меня никого.
Он помолчал, голос его прозвучал совсем тихо:
– Все помнят, у вас было что-то с леди Беатриссой… Говорят даже о великой любви. Или сейчас осталась только… теплая дружба?
Я сцепил зубы, нахлынула сладкая боль, с трудом ответил:
– Любовь не пятнают дружбой.