Этипоездкибыли
очаровательны; дамы приглашали на обед старых друзей и утешалисьвсвоих
горестях, смеясь надо всем, как дети. Итальянская веселость, полная огня и
непосредственности, заставляла их забывать, какое мрачное уныниесеялив
Грианте хмурые взгляды маркиза и егостаршегосына.Фабрицио,которому
недавно исполнилось шестнадцать лет, прекрасно справлялся с рольюхозяина
дома.
7 марта 1815 года дамы, вернувшиеся за день до того из чудесной поездки
в Милан, прогуливались по красивой платановой аллее, недавно удлиненной до
самого крайнего выступа берега. Со стороны Комо показалась лодка, и кто-то
внейделалстранныезнаки.Лодкапричалила,наплотинувыпрыгнул
осведомитель маркиза: Наполеон только что высадился вбухтеЖуан(*30).
Европа простодушно изумилась такому событию, номаркизадельДонгооно
нисколько не поразило; он тотчас же написал своему монарху письмо,полное
сердечных чувств, предоставил в его распоряжение свои таланты инесколько
миллионов и еще раззаявил,чтоминистрыеговеличества-якобинцы,
орудующие в сговоре с парижскими смутьянами.
8 марта, в 6 часов утра, маркиз, надевкамергерскиймундирсовсеми
регалиями, переписывал под диктовку старшего сына черновик третьейдепеши
политического содержания и сважностьювыводилсвоимкрасивым,ровным
почерком аккуратные строчки на бумаге, имевшей в качествеводяногознака
портрет монарха. А в это самое времяФабрицио,велевдоложитьосебе,
входил в комнату графини Пьетранера.
- Я уезжаю, - сказал он. - Я хочу присоединиться к императору,-ведь
он также и король Италии, ионбылтакрасположенктвоемумужу!Я
отправлюсь через Швейцарию. Нынче ночью мой друг Вази, - тот, чтоторгует
в Менаджиобарометрами,-далмнесвойпаспорт;даймненесколько
наполеондоров, - у меня всего два золотых; но если понадобится, я и пешком
пойду.
Графиня заплакала от радости и смертельной тревоги.
- Боже мой! Как тебе пришла в голову такая мысль?-воскликнулаона,
сжимая руки Фабрицио.
Она встала с постели и вынула из бельевого шкафа тщательнозапрятанный
кошелечек, вышитый бисером, - в нем лежало все ее богатство.
- Возьми, - сказала она Фабрицио. - Но ради бога береги себя. Что будет
с несчастной твоей матерью и со мной, еслитебяубьют?Анадеятьсяна
успех Наполеона невозможно, бедный дружокмой:этигосподасумеютего
погубить. Разве ты не слышал в Милане неделю тому назадрассказаотом,
как его двадцать три раза пытались убить, и все в этих покушениях было так
хорошо обдумано и слажено, что он уцелел только каким-то чудом. А ведьон
был тогда всемогущим. И ты же знаешь,чтонашиврагитолькоотоми
думают, как бы избавиться от него. Франция впала в ничтожествопослеего
изгнания.
Графиня говорила об участи, ожидавшей Наполеона, с глубоким,страстным
волнением.
- Позволяя тебе отправиться кнему,яприношуемувжертвусамое
дорогое для меня существо на свете, - сказала она.
- Позволяя тебе отправиться кнему,яприношуемувжертвусамое
дорогое для меня существо на свете, - сказала она.
Глаза Фабрицио наполнились слезами, и он заплакал, обнимая графиню,но
воля его не поколебалась ни наоднуминуту.Онсгорячностьюизложил
своему дорогому другу все основания, побудившие его принять такое решение;
мы позволим себе смелость признать их весьма забавными.
- Вчера вечером, в шесть часов без семиминут,мы,кактыпомнишь,
прогуливались по платановой аллее на берегу озера, под КазаСоммарива,и
шли мы по направлению к югу. Как раз в этовремяязаметилвдалекету
лодку, что плыла со стороны Комо и везла нам великую весть. Ясмотрелна
лодку, совсем не думая об императоре, я только завидовал судьбе тех людей,
которые могут путешествовать, и вдруг япочувствовалглубокоеволнение.
Лодка причалила, агент отца что-то тихо сказал ему, отец вдругпобледнел,
отвел нас в сторону и сообщил нам _ужасную новость_. Я отвернулсяистал
смотреть на озеро только для того, чтобы скрыть слезырадости,хлынувшие
из глаз моих. И вдруг на огромной высоте - и притом с правой стороны-я
увидел орла, птицу Наполеона; орел величественно летелпонаправлениюк
Швейцарии, а значит - к Парижу.Иясейчасжесказалсебе:"Ятоже
пересеку Швейцарию с быстротоюорла,яприсоединюськэтомувеликому
человеку и принесу ему то немногое, что могу дать ему,-поддержкумоей
слабой руки. Он хотел возвратить нам родину, он любил моегодядю!"Когда
орел еще не совсем скрылся из виду, у меня вдруг почему-то высохлислезы,
и вот тебе доказательство, что эта мысль была ниспослана мнесвыше:лишь
только я безотчетнопринялрешение,втотжемигяувидел,какими
способами можно осуществить его. И мгновенновсяпечаль,которая-ты
знаешь это - отравляет мне жизнь,особенноввоскресныедни,исчезла,
словно ее развеяло дыхание божества. Передмоимиглазамивсталвеликий
образ: Италия поднимается изтойтины,кудапогрузилиеенемцы;она
простирает свои израненные руки, еще окованные цепями, к своемукоролюи
освободителю[этипатетическиесловапередаютпрозойстрофыстихов
знаменитого Монти (прим.авт.)]. Иясказалсебемысленно:"Я,доселе
безвестный сын многострадальной нашей матери, пойду,чтобыпобедитьили
умереть вместе с человеком, отмеченным судьбоюижелавшимсмытьснас
презрение, с которым смотрят все на нас, даже самые подлые, самыерабские
души среди обитателей Европы".
Помнишь, - тихо добавил он, глядя на нее сверкающим взглядом, - помнишь
тот каштан, который в год моего рождения матушкасвоимирукамипосадила
ранней весной в нашем лесу на берегу ручья, в двухльеотГрианты?Так
вот: "Прежде чем приступить к каким-либо действиям, - подумал я,-пойду
посмотрю на свое дерево. Весна еще совсем недавно началась, и, если на нем
уже есть листья, - это хороший знак для меня". Я тоже долженстряхнутьс
себя оцепенение, в котором прозябаю здесь, в этом унылом и холодном замке.