Я тоже долженстряхнутьс
себя оцепенение, в котором прозябаю здесь, в этом унылом и холодном замке.
Не кажется ли тебе, что эти старые, почерневшие стены,некогдаслужившие
орудием деспотизма и оставшиеся символом его, - очень верный образ угрюмой
зимы? Для меня они то же, что зима для моего дерева.
Вчера вечером, в половине восьмого, я пришел к каштану,и-поверишь
ли, Джина? - на нем были листья, красивые зеленые листочки,ужедовольно
большие! Я целовал листочки тихонько,стараясьнеповредитьим.Потом
осторожно вскопал землю вокруг моего милого дерева.Итотчасже,снова
преисполнившись восторга, я пошел горной тропинкой в Менаджио, - ведьмне
нужен паспорт, чтобы пробраться через границу в Швейцарию.Времялетело,
был уже час ночи, когда я подошел к дверям Вази. Я думал, что мне придется
долго стучаться, чтобы его разбудить. Но он не спал, он беседовал стремя
друзьями. При первых же моих словах он бросился обнимать меня ивскричал:
"Ты хочешь присоединиться к Наполеону!" И друзья его тоже горячообнимали
меня. Один из них говорил: "Ах, зачем я женат!"
Г-жаПьетранеразадумалась;онасчиталасвоимдолгомвыставить
какие-нибудь возражения.БудьуФабрициохотьсамыймалыйопыт,он
прекрасно понял бы, чтографинясаманеверитблагоразумнымдоводам,
которые спешит привести. Но взамен опыта он обладал решительным характером
идаженеудостоилвыслушатьэтидоводы.Вскореграфинепришлось
ограничиться просьбами, чтобы он сообщил о своем намерении матери.
- Она расскажет сестрам, и _эти женщины_, сами того неведая,выдадут
меня! - воскликнул Фабрицио с каким-то высокомерным презрением.
- Говорите, сударь, о женщинах более уважительно,-сказалаграфиня,
улыбаясь сквозь слезы. - Ведьтолькоженскийполпоможетвамдостичь
чего-нибудь в жизни; мужчинамвыникогданебудетенравиться:ввас
слишком много огня, - это раздражает прозаические души.
Узнавонеожиданныхзамыслахсына,маркизазаплакала,онане
почувствовала, сколь они героичны, и всячески старалась удержать его дома.
Но убедившись, что никакие препятствия, кроме тюремныхстен,неудержат
Фабрицио, она отдала ему все деньги, какие у нее были,-оченьскромную
сумму; потом вспомнила, что накануне маркиз доверил ей восемьилидесять
бриллиантов, стоивших около десяти тысяч франков, поручив заказать для них
оправу у миланского ювелира. Когда графиня зашивала бриллианты в подкладку
дорожного костюма нашего героя, в комнату материпришлиегосестры;он
вернул бедняжкам ихскудныесбережения.НамерениеФабрициовызвалоу
сестер такойбурныйвосторг,онистакойшумнойрадостьюбросились
целовать его, что он схватил те бриллианты, которые еще не былизашитыв
подкладку, и решил отправиться в путь без промедления.
- Вы невольно выдадите меня, - сказал он сестрам. - Раз уменятеперь
так много денег, совершенно лишнее брать с собою всякие тряпки: их повсюду
можно купить.
Он обнял на прощанье своих близких и милых сердцу и тотчаспустилсяв
путь, даже не заглянув к себе в комнату. Боясь, что за ним пошлют в погоню
верховых, он шел так быстро, что в тот же вечер достиг Лугано. Слава богу!
Он уже в Швейцарии. Теперь нечего бояться, что напустынныхдорогахего
схватятжандармы,отцовскиенаемники.ИзЛуганооннаписалотцу
красноречивое письмо, - ребяческая слабость, письмо этотолькораспалило
гнев маркиза. Затем он перебрался на почтовых через Сенготардский перевал;
все путешествие он совершил очень быстро и вскоре приехал во Францию через
Понтарлье. Император был в Париже. Но тут началисьзлоключенияФабрицио.
Он ехал с твердым намерением лично поговорить с императором;никогдаему
не приходило в голову, что это нелегко осуществить. В Милане он раз десять
на дню видел принца Евгения и, если б захотел, мог бы заговорить с ним.В
Париже он каждое утро бегал во двор Тюильри(*31),видел,какНаполеон
делал смотр войскам, но ни разу не удалось ему приблизиться кимператору.
Герой наш воображал, что всех французов, так же какегосамого,глубоко
волнует крайняя опасность, угрожающая их родине. Обедая за общим столомв
той гостинице, гдеоностановился,Фабрициооткрытоговорилосвоих
намерениях и своей преданности Наполеону. Среди сотрапезников онвстретил
чрезвычайноприятныхиобходительныхмолодыхлюдей,ещеболее
восторженных, чем он, и за несколько дней очень ловковыманившихунего
вседеньги.Ксчастью,онизскромностиникомунерассказывало
бриллиантах, которые дала ему мать. Как-то утром, после ночного кутежа, он
обнаружил, что его основательно обокрали; тогда он купилдвухпрекрасных
лошадей, нанял слугу - отставного солдата, служившего конюхом у барышника,
- и с мрачнымпрезрениемкмолодымпарижанам-краснобаямотправилсяв
армию. Он ничего не знал о ней, кроме того, что войскасобираютсягде-то
около Мобежа (*32). Но, прибыв на границу, он счелсмешнымустроитьсяв
каком-нибудь доме игретьсяукамелька,когдасолдатыстоятвполе
бивуаками. Как его ни отговаривал слуга,человек,нелишенныйздравого
смысла, Фабрицио безрассудно отправился на бивуаки, находившиесяусамой
границы, на дороге в Бельгию.
Едва только онподошелкближайшемуотдорогибатальону,солдаты
уставились на него, находя, что в одеждеэтогомолоденькогобуржуанет
ничего военного. Смеркалось, дул холодный ветер. Фабрицио подошел к одному
изкостровипопросилразрешенияпогреться,пообещавзаплатитьза
гостеприимство. Солдаты переглянулись, удивляясь его намерениюзаплатить,
но благодушно подвинулись и дали ему место у костра. Слуга помогФабрицио
устроить заслон от ветра. Ночасспустя,когдамимобивуакапроходил
полковой писарь, солдаты остановили его и рассказали, что книмзаявился
какой-то человек в штатском и что он плохо говоритпо-французски.Писарь
допросил Фабрицио, тот принялся говоритьосвоейвосторженнойлюбвик
Наполеону, но изъяснялсяонсподозрительныминостраннымакцентом,и
писарь предложил пришельцу отправиться с ним кполковнику,помещавшемуся
на соседней ферме.