– Да, знаю я этот бабский синдром. Утонченная красавица, на которую пялит глаза все мужское население горнолыжной базы. Этот призрак лишает сна всех девиц. Чаще всего она именуется мадемуазель Мистик де Харизма.
– Роуг, будь, пожалуйста, посерьезнее.
– А какая мне нужна серьезность? Вот смотри, с копами из Болоньи разобралась Одесса Партридж, они отпадают. После коронации отпала и эта группка моих собственных террористически настроенных подданных. А наш ребенок – какую бы там странную штуку мы ни произвели – будет принцем. Либо принцессой. Отличный зачин веселых приключений.
– Вот странность-то меня и пугает. Все это впервые, внове, так что даже мама ничего не может посоветовать, а мне нужен совет… очень нужен. Помоги мне, Роуг, найди кого-нибудь, кто сможет.
Уинтер кивнул и задумался; думал он так долго, что перепуганная было пси-кошка успокоилась, снова вспрыгнула к нему на колени и блаженно вытянулась.
– Томас Янг, – решительно объявил он. – Вот кто нам нужен.
– Врач?
– Даже лучше. Томас руководит кафедрой экзобиологии университета. Занимается природой и генезисом любых возможных форм жизни, сечет в них, как никто. Я работал однажды над статьей по совершенно сдвинутым живым конструкциям, которые состряпал Том на пару со своим, тоже совершенно сдвинутым, компьютером. Если ты и вправду копала все мои материалы, когда вознамерилась меня подцепить, попадалась, наверное, и эта статья.
– И ты попросишь, чтобы он помог?
– Ты не знаешь Тома, он обожает заковыристые задачи, а уж тут придет в полный восторг. Завтра утром найду его и все устрою. Да, должен предостеречь: сам-то Том – настоящий джентльмен – это я на случай, если тебе придется раздеваться для осмотра, – но поосторожнее с его компьютером. Бабник, каких еще поискать.
– У-у-у.
– А теперь, пожалуй, самое время в постель.
– Я думала, ты поедешь домой, вещи распакуешь.
– А почему, думаешь, я приехал из порта прямо сюда?
– Унга-унга-унга.
– Это еще что такое?
– Это «у-у-у» на маори. – И Деми начала преображаться в малолетнюю террористку – как она ее себе представляла.
[35]
я также все еще пребывала в первозданном состоянии, однако никому в этом Не признавалась. Воспитанные юноши – а только с такими мы, увы, и общались – в своих отношениях с приличными девушками никогда не преступают рамок дозволенного.
Мы совершали обход баров Нью-Йорка, причем слишком много пили и при своей робости и неуклюжести не были способны не то что поклеить какого-нибудь мужика, но даже понять, что нас хотят поклеить. Наивные малолетки, крепкие, чистые и здоровые, что твои кобылы.
Как бы там ни было, Мардж твердо решила избавиться от «этого» в некоем шикарном борделе наоборот, рекламную листовку которого сунули нам на улице, только вот капиталы наши к этому времени сильно истощились. Капиталы истощились, зато сохранилось достаточно бравады, так что мы решили добыть денег под залог. В ломбардах я понимала приблизительно столько же, сколько в мужчинах, однако мы бесстрашно направились на поиски, этакие тебе юные маркитантки, и что-то – случайность, судьба, а может, и сам Великий Ростовщик иже еси на небесах – что-то привлекло нас к ломбарду Сохо Янга, под самое закрытие.
В ломбардах я понимала приблизительно столько же, сколько в мужчинах, однако мы бесстрашно направились на поиски, этакие тебе юные маркитантки, и что-то – случайность, судьба, а может, и сам Великий Ростовщик иже еси на небесах – что-то привлекло нас к ломбарду Сохо Янга, под самое закрытие.
Выглядел он что твой Иван Грозный: позднее я задавалась вопросом – не является ли «Янг» сокращением какой-нибудь совершенно невообразимой монгольской фамилии. Столь позднее оживление деловой активности не вызвало у него особого энтузиазма, но мы объяснили, задыхаясь и перебивая друг друга, что должны сегодня же ночью вернуться в свой колледж, однако остались без денег на билеты, и не может ли он, пожалуйста, помочь нам добыть полсотни.
– Полсотни? – Сохо слегка приподнял бровь. – Вы из Чикаго? Северо-западный?
– Нет, мистер Янг, – быстро сориентировалась я. – Мэн. Университет штата Мэн.
– Морем, наверное, добираетесь, – сказал Сохо. – Что у вас есть?
Наши «недорогие, но приличные» украшения, то немногое, что родители дозволяли нам носить, Сохо отверг с первого взгляда, однако его палец тронул мои наручные часы.
– Это – старинный Патек. Мужские. Вашего отца?
– Да, мистер Янг.
– Зря он дал их вам. Чересчур хороши для первокурсницы.
– А почему вы решили, что мы… – вскинулась Мардж.
Один взгляд Сохо – и она смолкла.
– Вот за них я могу дать полсотни, – повернулся он ко мне, а затем положил на прилавок квитанцию, показал, как ее заполнять, и объяснил, каким образом я получу свои часы обратно. Затем выдал две двадцатки и десятку.
– Все ясно?
Я кивнула. Сохо помедлил, еще раз окинул нас взглядом и не то, чтобы улыбнулся, но чуть приподнял, один угол рта. А потом открыл миниатюрный шкафчик, висевший за кассовым аппаратом. Шкафчик оказался полон лекарств, Сохо выбрал маленькую белую коробочку и вручил ее мне.
– Подарок фирмы. В целях установления сердечных отношений с клиентами.
– Спасибо, мистер Янг, – ошалело промямлила я. – А что это?
– Таблетки от морской болезни, – объяснил он, выпроваживая нас из своего ломбарда. На улице я первым делом открыла коробочку: в ней лежали четыре senza's, венуччианские оральные противозачаточные таблетки.
Ну каким, спрашивается, образом мог этот поразительный человек догадаться? Я отдала таблетки Мардж, а сердце – Сохо Янгу.
Часы свои я получила при следующем же посещении Нью-Йорка и только значительно позднее обнаружила, что Сохо проявил неожиданное великодушие – он отдал их в чистку и реставрацию. Все мои попытки выказать благодарность он просто отмел.
– Я сделал это не для тебя, а для них. Ведь ты еще ребенок и не представляешь себе, какая это драгоценность – такие часы. Их надо беречь и лелеять, наравне со старинными картинами, так что снимала бы ты их лучше, когда лупишь в этот свой дурацкий теннис.
Последнее замечание типично для Сохо и показательно: он провел небольшое тихое расследование и знал обо мне буквально все.
Ростовщик – тот же психиатр. Такой тебе папаша, о котором мечтает каждая девушка – умудренный, опытный, никогда и ни перед чем не пасующий, никого и ни за что не осуждающий, никогда не теряющий своего едковатого юмора. Я просто прилипла к этому ломбарду и – если только Сохо был на месте – околачивалась там часами, смотрела, слушала, набиралась образования. Возможности такие представлялись, к сожалению, довольно редко – по большей части он отсутствовал, передоверяя все дела клеркам.
Хорошо помню морщинку, чуть искривившую угол рта Сохо, когда он сказал, что лучше бы мне учиться в Йейле.