Ну, конечно, знаю яего.
Пристает к людям, чтобы они из города уехали. Кому-то очень надо, чтобы мы
все из города уехали. Нас, понимаешь,вХармонтеитакедваполовина
осталась от прежнего, так им нужно совсем место от нас очистить. Отодвинул
я карточку ногтем и говорю ему:
- Нет, - говорю,-спасибо.Неинтересуюсь.Мечтаю,знаетели,
умереть на родине.
- А почему? - живо спрашивает он. - Простите за нескромность, ночто
вас здесь удерживает?
Так ему прямо и скажи, что меня здесь держит.
- А как же! - говорю. - Сладкие воспоминания детства. Первыйпоцелуй
в городском саду. Маменька, папенька. Как в первыйразпьяннадралсяв
этом вот баре. Милый сердцу полицейскийучасток...-Тутядостаюиз
кармана свой засморканный носовой платок и прикладываю к глазам. - Нет,-
говорю. - Ни за что!
Он посмеялся, лизнул свой бурбон и задумчиво так говорит:
- Никак я вас, хармонтцев, не могу понять. Жизньвгородетяжелая.
Власть принадлежит военным организациям.Снабжениеневажное.Подбоком
Зона,живетекакнавулкане.Влюбоймоментможетлибоэпидемия
какая-нибудь разразиться, либо что-нибудь похуже... Я понимаю, старики. Им
трудно сняться с насиженного места. Но вот вы...Скольковамлет?Года
двадцать два -двадцатьтри,небольше...Выпоймите,нашеБюро-
организация благотворительная, никакой корыстимынеизвлекаем.Просто
хочется, чтобы люди ушли с этого дьявольскогоместаивключилисьбыв
настоящую жизнь. Ведь мы обеспечиваем подъемные, трудоустройство нановом
месте... молодым, таким, как вы,-обеспечиваемвозможностьучиться...
Нет, не понимаю!
- А что, - говорю я, - никто не хочет уезжать?
- Да нет, не то чтобы никто... Некоторые соглашаются, особенно люди с
семьями. Но вот молодежь, старики... Ну что вамвэтомгороде?Этоже
дыра, провинция...
И тут я ему выдал.
- Господин Алоиз Макно! - говорю.-Всеправильно.Городишконаш
дыра. Всегда дырой был и сейчас дыра. Только сейчас, - говорю, - этодыра
в будущее. Через эту дыру мы такое в ваш паршивый мирнакачаем,чтовсе
переменится. Жизнь будет другая, правильная,укаждогобудетвсе,что
надо. Вот вам и дыра. Через эту дыру знания идут. А когда знание будет, мы
и богатыми всех сделаем, и к звездам полетим, и куда хочешь доберемся. Вот
такая у нас здесь дыра...
На этом месте я оборвал, потому что заметил, чтоЭрнестсмотритна
меня с огромным удивлением, и стало мне неловко. Я вообще нелюблючужие
слова повторять, даже если эти слова мне, скажем, нравятся. Тем болеечто
у меня это как-то коряво выходит. Когда Кирилл говорит, заслушаться можно,
рот забываешь закрывать. А я вроде бы то же самое излагаю,нополучается
как-то не так. Может быть, потому, что Кирилл никогда Эрнесту под прилавок
хабар не складывал. Ну ладно...
Тут мой Эрни спохватился иторопливоналилмнесразупальцевна
шесть: очухайся, мол, парень, чтоэтостобойсегодня?Авостроносый
господин Макно снова лизнул свой бурбон и говорит:
- Да, конечно.
Ну ладно...
Тут мой Эрни спохватился иторопливоналилмнесразупальцевна
шесть: очухайся, мол, парень, чтоэтостобойсегодня?Авостроносый
господин Макно снова лизнул свой бурбон и говорит:
- Да, конечно... Вечные аккумуляторы, "синяя панацея"... Новыив
самом деле верите, что будет так, как вы сказали?
- Это не ваша забота, во что я там на самом деле верю, - говорю я.-
Это я про город говорил. А про себя я так скажу:чегояувастам,в
Европе, не видел? Скуки вашей не видел? День вкалываешь,вечертелевизор
смотришь, ночь пришла - к постылойбабепододеяло,ублюдковплодить.
Стачки ваши, демонстрации, политика раздолбанная... В гробу я вашуЕвропу
видел, - говорю, - занюханную.
- Ну почему же обязательно Европа?..
- А, - говорю, - везде одно и то же,авАнтарктидеещевдобавок
холодно.
И ведь что удивительно: говорил я ему и всеми печенками верилвто,
что говорил. И Зона наша, гадина, стервозная, убийца, во сто раз милее мне
в этот момент была, чем все ихние Европы и Африки. И ведь пьян еще не был,
а просто представилось мне намгновение,какя,весьизмочаленный,с
работы возвращаюсь в стаде таких же кретинов, как меня в ихнем метро давят
со всех сторон и как все мне обрыдло, и ничего мне не хочется.
- А вы что скажете? - обращается востроносый к Эрнесту.
- У меня дело, - веско отвечает Эрни. - Я вам не сопляк какой-нибудь!
Я все свои деньги в этоделовложил.Комнеинойразсамкомендант
заходит, генерал, понял? Чего же я отсюда поеду?..
Господин Алоиз Макно принялся ему что-то втолковывать с цифрами, но я
его уже не слушал. Хлебнул я как следует из бокала, выгреб из кармана кучу
мелочи, слез с табуретки и первым делом запустилмузыкальныйавтоматна
полную катушку. Есть там одна такая песенка -"Невозвращайся,еслине
уверен". Очень она на меня хорошо действуетпослеЗоны...Ну,автомат,
значит, гремит и завывает, аязабралсвойбокалипошелвуголк
"однорукому бандиту" старые счеты сводить. И полетело время, как птичка...
Просаживаю это я последний никель, итутвваливаютсяподгостеприимные
своды Ричард Нунан с Гуталином. Гуталин уже на бровях, вращаетбелкамии
ищет, кому бы дать в ухо, а Ричард Нунаннежнодержитегоподрукуи
отвлекает анекдотами. Хороша парочка!Гуталинздоровенный,черный,как
офицерскийсапог,курчавый,ручищидоколен,аДик-маленький,
кругленький, розовенький весь, благостный, только что не светится.
- А! - кричит Дик, увидев меня. - Вот и Рэд здесь! Иди к нам, Рэд!
- Пр-равильно! - ревет Гуталин. - Вовсемгородеестьтолькодва
человека - Рэд и я! Все остальные - свиньи,детисатаны.Рэд!Тытоже
служишь сатане, но ты все-таки человек...
Я подхожу к ним со своим бокалом, Гуталин сгребаетменязакуртку,
сажает за столик и говорит:
- Садись, Рыжий! Садись, слуга сатаны! Люблю тебя.