-
Брезгуешь, значит.
- Да какой ты сейчас муж, - сказала Гута. - Пустой мешок ты сейчас, а
не муж. Тебя сначала набить надо.
- А вдруг? - сказал Рэдрик. - Бывают же на свете чудеса!
- Что-то я таких чудес от тебя еще не видела. Выпьешь, может быть?
Рэдрик нерешительно поиграл вилкой.
- Н-нет, пожалуй, - проговорил он. Он взглянул на часы и поднялся.-
Я сейчас пойду. Приготовь мне выходной костюм. Поклассу"А".Рубашечку
там, галстук...
С наслаждением шлепая чистыми босыми ногами по прохладномуполу,он
прошел в чулан и запер дверь на щеколду. Потом он надел резиновыйфартук,
натянул резиновые перчатки до локтей и принялся выгружать на стол то,что
было в мешке. Две "пустышки". Коробка с"булавками".Девять"батареек".
Три "браслета". И один какой-то обруч-тожевроде"браслета",ноиз
белого металла, полегче и диаметромпобольше,миллиметровнатридцать.
Шестнадцать штук "черных брызг" в полиэтиленовом пакете. Двевеликолепной
сохранности "губки" с кулак величиной.Три"зуды".Банка"газированной
глины". В мешке ещеоставалсятяжелыйфарфоровыйконтейнер,тщательно
упакованный в стекловату,ноРэдрикнесталеготрогать.Ондостал
сигареты и закурил, рассматривая добро, разложенное на столе.
Потом он выдвинул ящик, вынуллистокбумаги,огрызоккарандашаи
счеты. Зажав сигарету в углу рта и щурясьотдыма,онписалцифруза
цифрой, выстраивая все в три столбика, а потом просуммировалпервыедва.
Суммы получились внушительные. Он задавил окурок впепельнице,осторожно
открыл коробку ивысыпал"булавки"набумагу.Вэлектрическомсвете
"булавки"отливалисиневойитолькоизредкавдругбрызгаличистыми
спектральными красками - желтым, красным, зеленым. Он взял одну"булавку"
и осторожно, чтобынеуколоться,зажалмеждубольшимиуказательным
пальцами. Потом он выключил свет и подождал немного, привыкаяктемноте.
Но "булавка" молчала. Он отложил ее в сторону, нашарил другую и тоже зажал
между пальцами. Ничего. Он нажал посильнее, рискуя уколоться, и"булавка"
заговорила: слабые красноватые вспышки пробежали по ней и вдругсменились
более редкими зелеными. Несколько секунд Рэдриклюбовалсяэтойстранной
игрой огоньков, которая, как он узнал из "Докладов",должнабылачто-то
означать, может быть, что-то очень важное,оченьзначительное,апотом
положил "булавку" отдельно от первой и взял новую...
Всего "булавок" оказалось семьдесят три, из них говорилидвенадцать,
остальные молчали. На самом деле они тоже должныбылиразговаривать,но
для этого пальцев было мало, а нужна была специальная машина величинойсо
стол. Рэдрик снова зажег свет и к уже написанным цифрам добавил еще две. И
только после этого он решился.
Он засунул обе руки в мешок и, затаив дыхание, извлекиположилна
стол мягкий сверток.
Некоторое время он смотрел на этот сверток, задумчиво
почесываяподбородоктыльнойсторонойладони.Потомвсе-такивзял
карандаш, повертел его в неуклюжих резиновыхпальцахисноваотбросил.
Достал еще одну сигарету и, не отрывая глаз от свертка, выкурил ее всю.
- Кой черт! - сказал он громко, решительно взял сверток исунулего
обратно в мешок. - И все. И хватит.
Он быстро ссыпал "булавки" обратно в коробку иподнялся.Порабыло
идти. Наверное, с полчасика можно было еще поспать, чтобы голова сделалась
яснее, но, с другой стороны, гораздо полезней прийти на местопораньшеи
посмотреть, как и что. Он сбросил рукавицы, повесил фартук и, невыключив
света, вышел из чулана.
Костюм уже был разложен на кровати, и Рэдрик принялсяодеваться.Он
завязывал галстук перед зеркалом, когда за его спинойтихонькоскрипнули
половицы, раздалось азартное сопение, и он сделал хмуроелицо,чтобыне
рассмеяться.
- У! - крикнул вдруг рядом с ним тоненький голосок, и его схватили за
ногу.
- Ах! - воскликнул Рэдрик, падая в обморок на кровать.
Мартышка, хохоча и взвизгивая, немедленно вскарабкалась на него.Его
топтали, дергали за волосы и окатывали потоками разных сведений. Соседский
Вилли оторвал у куклы ногу. На третьем этаже завелся котенок, весь белый и
с красными глазами, - наверное, не слушался маму и ходил в Зону.Наужин
была каша с вареньем. Дядя Гуталин опять насосался и был больной, ондаже
плакал. Почему рыбы не тонут, если они в воде? Почему мама ночью не спала?
Почему пальцев пять, а рук две, а носодин?..Рэдрикосторожнообнимал
теплое существо, ползающее по нему, вглядывался в огромные, сплошь темные,
без белков, глаза, прижимался щекой к пухлой, заросшей золотым шелковистым
пушком щечке и повторял:
- Мартышка... Ах ты, Мартышка... Мартышка ты этакая...
Потом над ухом резкозазвонилтелефон.Онпротянулрукуивзял
трубку.
- Слушаю.
Трубка молчала.
- Алло! - сказал Рэдрик. - Алло!
Никто не отзывался. Потом в трубкещелкнуло,ираздалиськороткие
гудки. Тогда Рэдрик поднялся, опустил Мартышку на поли,ужебольшене
слушая ее, натянул брюки и пиджак. Мартышка тарахтела неумолкая,ноон
только рассеянно улыбался одним ртом, так что наконец ему былообъявлено,
что папа язык проглотил, зубами закусил, и он был оставлен в покое.
Он вернулся в чулан, сложил впортфельто,чтолежалонастоле,
сбегал в ванную за кастетом, снова вернулся в чулан, взял портфель водну
руку, корзину с мешком в другую, вышел, тщательнозапердверьчуланаи
крикнул Гуте: "Я пошел!"
-Когдавернешься?-спросилаГута,выйдяизкухни.Онауже
причесалась и подкрасилась, и на ней былнехалат,адомашнееплатье,
самое его любимое - ярко-синее с большим вырезом.
- Я позвоню, - сказал он, глядя на нее, потом подошел,наклонилсяи
поцеловал в вырез.