– Неделю?! Ты хочешь сказать…
– Ну да, неделю, – пожал плечами доктор. – А ты думал, такой тяжелый бронхит, какой был у тебя, в три минуты лечится? Нет, мужик, тут ты пальцем в небо попал. Не будь рядом меня, ты бы вообще вряд ли выжил.
– Так мне спасибо, что ли, тебе сказать? – проворчал Петр.
– А это как знаешь. Хочешь – скажи, а не хочешь – оставайся свиньей неблагодарной. Я, знаешь ли, не обидчивый… Ладно, хватит языки чесать. Мне на смену пора, я сегодня в ночь. Сейчас я тебя покормлю – и адью. Один остаешься, за хозяина. И нечего на меня волком смотреть, я ведь тебя как‑никак целую неделю выхаживал.
– Я тебя об этом не просил, – мрачно отозвался Петр. Он и сам не мог понять, откуда бралось то спонтанное раздражение, которое вызывал у него доктор. Этот чудаковатый бородач был ему симпатичен, чего уж душой кривить, однако… однако ситуация, в которой он оказался по воле своей непутевой судьбы, была ему явно не по нутру.
– Потом поговорим, – как ни в чем не бывало, сказал доктор. – Некогда мне сейчас, понял? Вот вернусь к утру – тогда и обсудим.
Он скрылся на кухне и вскоре вернулся со стаканом крепкого чая и тарелкой, на которой ароматной горкой возвышалась жареная картошка, увенчанная двумя толстыми, разбухшими сардельками.
– На вот, поешь, – сказал он, ставя тарелку на тумбочку. – А я ушел. Все. Пока.
Он хлопнул входной дверью и закрыл ее на два оборота ключа. Петр остался один. Взглянув на принесенную доктором еду, он внезапно почувствовал такой острый голод, что чуть было не захлебнулся собственной слюной. В считанные минуты он съел все, потом в блаженстве растянулся в постели и крепко заснул.
Проснулся он уже утром. Яркий солнечный луч бил ему прямо в глаза. Он невольно зажмурился. Вновь открыв глаза, он видел улыбающегося доктора. На изможденном лице Петра невольно скользнула ответная улыбка.
– Так‑то лучше, – кивнул доктор. – Больной идет на поправку, а это значит, что не зря меня шесть лет в мединституте знаниями накачивали. Ну как, мужик, настроение? Все еще хандришь, или готов к новым трудовым свершениям?
Петру, действительно, стало лучше. Этой ночью он впервые за прошедшую неделю как следует выспался: это было не полуобморочное состояние человека, находящегося на грани между жизнью и смертью, а нормальный, крепкий, здоровый сон человека выздоравливающего. Пропало и вчерашнее раздражение.
– Извини, – сказал он, – я вчера сболтнул лишнее. Спасибо тебе.
– Лучше поздно, чем никогда, – весело отозвался доктор. – Ладно, забыто. Голоден?
– Как волк, – невольно вырвалось у Петра. Он, действительно, чувствовал себя так, словно готов был сейчас проглотить целого быка.
Доктор рассмеялся.
– Обожаю голодных людей. Голодный – значит здоровый. Ладно, лежи, сейчас чего‑нибудь сварганю.
Они позавтракали.
– Водки не предлагаю, – подытожил трапезу доктор. – Рано тебе еще, на ноги сначала встань. Да и сам я в последнее время все больше в трезвенниках хожу – не до нее, проклятой, будь она трижды неладна. И курить я тебе не дам. С таким бронхитом тебе вообще лучше забыть об этом дерьме, понял?
Странно: ни пить, ни курить у Петра желания не было.
– А теперь давай о деле, – продолжал доктор.
– О каком еще деле?
– Сейчас узнаешь. – Доктор с минуту чесал в затылке. – Понимаешь, мужик, какая странная история с тобой приключилась. С тем, что у тебя полная потеря памяти, я еще как‑то могу смириться – как‑никак, а такие случаи науке известны.
Странно здесь другое. Я никак не могу понять, что же послужило причиной твоей амнезии?
Петр дотронулся рукой до своего затылка.
– Рана на голове, – пояснил он. – В драке, видно, кто‑то шарахнул меня по темечку. Вот память и выключилась.
– Да слышал я эту твою легенду о какой‑то мифической драке, – махнул рукой доктор, – от твоих же корешей по бомжатнику и слышал. Не то все это, не то. Понимаешь, рана твоя на голове пустяковая, даже и не рана это вовсе, а так, царапина, ссадина. От таких царапин людям память не отшибает. Нет, здесь что‑то другое.
Петр почувствовал сильное смятение. Он давно уже оставил попытки установить истину о своем прошлом, понимая, что без посторонней помощи все равно ничего не добьется, но сейчас… Сейчас доктор, может быть, сам того не ведая, затронул самую потаенную, наиболее глубоко запрятанную струнку в его душе, которая вдруг зазвенела, заныла, задребезжала… Он вдруг понял: не может человек жить без своего прошлого. Не может. Потому и запил он, и в бродяги попал поэтому, и с жизнью своей кончать хотел – и все из‑за того, что не было у него корней в этой жизни, корней, уходящих в прошлое, прочно удерживающих человека на плаву, служащих опорой в трудную минуту, питающих душу целительными токами матери‑земли.
Он приподнялся на локте и впился взглядом в бородатое лицо своего собеседника.
– Не береди рану, доктор, – прошептал он, – говори что знаешь. Не томи.
Тот кивнул.
– О том и речь. Хотя знаю я, честно говоря, не много. Можно сказать, почти ничего. Что касается твоей амнезии, то тут я в тупике. Дело сейчас не в ней. Я тут, понимаешь ли, осмотрел тебя, пока ты в беспамятстве валялся. Вспомнилось мне тогда, что жаловался ты на боль в боку. А от деда Евсея слышал о твоей непутевой истории и якобы полученной тобою ножевой ране во время какой‑то пьяной драки. Вот и решил взглянуть: как‑никак, а я все‑таки хирург, и притом неплохой, заметь.
– Ну и?.. – не выдержал Петр.
– Да никакая это не ножевая рана.
Петр выпучил глаза.
– Как так не ножевая?..
– Да так. Я ножевых ран на своем веку знаешь сколько повидал? Не счесть. Я ведь в Чечне врачевал, когда там заварушка случилась, в полевом госпитале. Так вот, брюхо тебе вспорол не нож пьяного собутыльника, а скальпель опытного хирурга. Именно опытного, уж я‑то руку своего собрата по ремеслу в миг узнаю. Вот только зашили тебя наспех, неаккуратно, словно торопились шибко. Потому и беспокоит тебя твой бок.
У Петра голова шла кругом. Так, значит, память сыграла с ним злую шутку? Теперь он уже совсем ничего не понимал: как, каким образом он вообще мог вспомнить то, чего с ним никогда не было ?
Доктор продолжал, в упор глядя на Петра:
– А теперь, мужик, после всего, что я тебе сообщил, подумай и скажи: никаких проблесков, озарений или чего‑нибудь подобного мои слова в твоей непутевой башке не вызвали? Ведь все, что ты якобы вспомнил до сего момента, – откровенная туфта. Истина‑то, она глубже зарыта, понимаешь?
Петр с минуту молчал. Потом медленно покачал головой.
– Ни‑че‑го. Полная пустота. Абсолютный ноль.
– Этого я и боялся.
Доктор машинально закурил, потом, спохватившись, затушил сигарету.
– Извини, забылся…
Он прошелся по комнате, запустив руки в свою густую шевелюру. Затем остановился напротив кровати, где лежал больной.
– Но и это еще не все, мужик.
Петр усмехнулся, хотя в глубине души ощущал приступ все возрастающей тревоги.
– Что, еще один сюрприз приготовил?
– Сюрприз не сюрприз, а некоторое наблюдение имеется. Словом, когда ты тут в отключке лежал, то в бреду такое нес, что я, сказать по чести, решил было, что нахожусь не иначе как на ученом совете где‑нибудь в Академии Наук или, на худой конец, на совещании совета директоров какой‑нибудь шибко продвинутой компании.