— Слушай, будь другом, сгоняй за сигаретами, — я протягиваю ему деньги.
— Вам, как всегда, «Родопи»?
Я киваю, и Костин убегает в соседний корпус, где работает ночной киоск. Парень сам мечтает стать летчиком, но не прошел комиссию из-за
какого-то незначительного дефекта со зрением. Летчиков он просто боготворит и никогда не отказывается оказать им услугу, даже в нарушение
своих обязанностей.
Пока он бегает, провожу Веру на второй этаж в свою комнату. Это обычная комната, какими бывают одноместные номера в гостиницах средней
руки. Обстановка почти спартанская. В прихожей — санузел с душем. В комнате — кровать, письменный стол, два стула, кресло, тумбочка с
телевизором, встроенный шкаф, полка с книгами и небольшой холодильник. На стене у дверей — селектор громкой связи.
Зайдя в комнату, я первым делом нажимаю на селекторе клавишу. На панели загорается зеленый огонек. И только после этого я включаю ночник.
— Что это? — спрашивает Вера.
— Селектор. Я включил его, теперь у дежурного горит сигнал, что я дома. В случае тревоги он может меня вызвать. Что будем пить: чай или
кофе? У меня и то и другое лучших сортов.
— Кофе, — немного подумав, отвечает Вера. — Мы ведь спать не собираемся.
Достаю из тумбочки кофеварку, наполняю ее водой, засыпаю кофе и включаю в сеть. На стол выставляю сахар и пачку печенья.
— Извини, больше угощать нечем.
— Этого вполне достаточно, — успокаивает меня Вера.
Она уже устроилась в кресле и сняла свою жилетку. В розоватом свете ночника ее груди весьма соблазнительно просвечивают сквозь тонкую ткань
блузки. Как в дискотеке, когда она расстегнула жилетку. Тогда в мерцающих огнях цветомузыки ее блузка время от времени как бы исчезала, и
мне отчетливо были видны заостренные груди, вздрагивающие в такт движениям.
Стук в дверь. Это Костин принес сигареты. Благодарю его и запираюсь на ключ. Снимаю китель и галстук и начинаю колдовать с кофеваркой.
Через пару минут ароматный напиток готов. Наливаю две чашки. Одну подаю Вере, а с другой присаживаюсь на подлокотник кресла. Вера обнимает
меня левой рукой. Мы пьем кофе и болтаем о всяких мелких пустяках.
Допив чашку, Вера ставит ее на стол и тихо просит меня:
— Помоги туфли снять.
Я опускаюсь на колени, расстегиваю пряжки широких ремешков и снимаю туфельки, задерживая в руках маленькие теплые лапки, обтянутые
бархатистыми на ощупь колготками. Пока я занимаюсь этими манипуляциями, Вера расстегивает поясок юбочки, и, когда она встает из кресла,
юбочка падает к ее ногам. Теперь в кресле устраиваюсь я, а Вера присаживается ко мне на колени. В мягком розовом свете ночника черноволосая
девушка в черной блузке и черных колготках выглядит каким-то сказочным существом.
Мы долго целуемся и ласкаем друг друга. При этом я освобождаю Веру от блузки, а она меня — от рубашки. Почувствовав близость высшей точки,
я поднимаю Веру на руки и отношу в постель. Она кладет свои ладони поверх моих, и мы с ней вместе медленно-медленно снимаем с нее колготки.
Первые секунды близости Вера держится несколько скованно. Но внезапно она как бы просыпается, раскрепощается и целиком погружается в стихию
взаимной страсти.
Через полчаса мы лежим обнявшись, и тихо и нежно ласкаемся. Нам обоим явно мало одного раза, и мы постепенно разогреваем друг друга на
следующий заход. Вдруг Вера приподнимается и спрашивает:
— А кофе остался еще?
— Да.
Вдруг Вера приподнимается и спрашивает:
— А кофе остался еще?
— Да. Разогреть?
— Я сама.
Она спускает ноги с постели и тут же поджимает их.
— Ой! Какой пол холодный! — Она начинает обуваться и ворчит: — Сразу видно, что здесь холостяк живет. Коврик черт знает где, тапочек нет…
— Вот теперь ты и исправишь все недостатки. Наведешь здесь семейный уют.
— А разве здесь разрешают жить семейным? — спрашивает Вера, включая кофеварку.
— Здесь много молодых пар живет.
— А у вас здесь хорошо, — говорит Вера, подойдя к окну. — Чисто, много зелени и, главное, тихо.
— Подожди до утра. Услышишь, как здесь тихо бывает. Аэродром всего в двух километрах. Скажи еще спасибо, что сейчас ночью не летают.
Вера приносит две чашки кофе и присаживается на край кровати.
— Да, я совсем забыла, что здесь авиационный гарнизон.
— Ничего. Снимем квартиру в городе.
Мы допиваем кофе, и я уношу чашки на стол. Вера все еще сидит. Я подхватываю ее за лодыжки и запрокидываю на постель. Ее ноги оказываются
прижатыми к моей груди. Оставляя ножки в красных туфельках на своих плечах, я медленно подаюсь вперед и медленно вхожу в нее. Вера протяжно
охает и закрывает глаза. Ее губы приоткрываются в такт моим движениям, обнажая ровные блестящие зубки.
— Это было здорово! — шепчет она, отдышавшись. — Я и не подозревала, что так могу. А чему ты так странно улыбаешься?
— Да вспомнил этот дурацкий фильм. Ты сейчас лежишь нагишом и в туфельках. Сюда бы еще чулки добавить, тогда совсем…
— Вот этого удовольствия тебе не смогу доставить. Никогда не ношу чулок. Только колготки и гольфы. Причем гольфы всегда подбираю под цвет
туфель. Издали кажется, будто я в сапожках иду. Представляешь? Лето, все цветет, а я в мини-юбке и сапожках.
— Представляю.
Вера смотрит на меня влюбленными глазами и осторожно гладит меня мягкими теплыми ладошками. Мы долго лежим довольные друг другом и лениво
обсуждаем, как бы насладиться любовью еще. Внезапно в наш мир любви грубо вторгается реальная жизнь.
— Боевая тревога! Боевая тревога! — оживает селектор. — Третьей эскадрилье срочно прибыть на аэродром!
Я вскакиваю и нажимаю клавишу отзыва. На пульте у дежурного загорается лампочка с моим номером, и селектор умолкает. А я быстро одеваюсь.
— Что случилось? — спрашивает Вера с дрожью в голосе.
— Ты же слышала: боевая тревога. Нас вызывают на аэродром.
— Но ты говорил, что это случается очень редко.
— Нам не повезло. На этот раз случилось.
— И что же там случилось?
— Откуда я знаю? Скорее всего, кто-то хулиганит возле границы. Или американцы, или китайцы, или японцы. А может быть, все вместе.
— Значит, вы сейчас полетите?
— Не исключено. Но, скорее всего, нет. Чаще всего бывает достаточно поднять в воздух дежурное звено, и хулиганы уходят восвояси. Вот оно
уже и взлетает. А нас вызывают на всякий случай, вдруг произойдет что-то непредвиденное.
В ночи слышится шум идущих на взлет истребителей. Рев и грохот турбин нарастают. Вот уже дрожат, позванивая, стекла окон. Достигнув
невыносимого максимума, шум резко стихает, удаляется и постепенно замирает.