И он далеко не глуп. Какие он мне давал полезные советы ... особенно... особеннонасчет
отношенийк женщинам.
— Ага! На своем молоке обжегся, на чужую воду дует. Знаем мы это!
— Ну,словом,— продолжалАркадий,— он глубоконесчастлив, поверь мне; презирать его — грешно.
— Дактоегопрезирает? — возразил Базаров.— А явсе-такискажу, чточеловек,который всю свою жизнь поставил на карту женской
любвии когда ему эту карту убили, раскис и опустился до того, что ни на что не стал способен, этакой человек — не мужчина, не самец. Ты
говоришь, чтооннесчастлив: тебе лучше знать; но дурь из него не вся вышла. Я уверен, что он не шутя воображает себя дельным человеком,
потому что читает Галиньяшку и раз в месяц избавит мужика от экзекуции.
— Да вспомни его воспитание, время, в котором он жил,— заметил Аркадий.
— Воспитание? — подхватил Базаров.— Всякий человексамсебявоспитатьдолжен — нухотькакя, например... Ачтокасается до
времени — отчего я от него зависеть буду? Пускай же лучше оно зависит от меня. Нет, брат, это все распущенность, пустота! И что за таинственные
отношения между мужчиной и женщиной?Мы, физиологи, знаем, какиеэто отношения. Ты проштудируй-каанатомиюглаза: откудатутвзяться, как
ты говоришь, загадочному взгляду? Это все романтизм,чепуха, гниль,художество. Пойдем лучше смотретьжука.
И оба приятеля отправились в комнату Базарова, в которой уже успел установиться какой-то медицинско-хирургическийзапах, смешанныйс
запахом дешевого табаку.
VIII
Павел Петрович недолго присутствовал при беседе брата с управляющим, высоким и худым человеком с сладким чахоточнымголосоми
плутовскимиглазами, который на все замечания Николая Петровича отвечал: "Помилуйте-с, известное дело-с" — и старался представитьмужиков
пьяницами и ворами. Недавно заведенное нановыйладхозяйство скрипело, какнемазаное колесо,трещало, как домоделанная мебель из
сырого дерева. Николай Петрович не унывал, но частенько вздыхал и задумывался: он чувствовал, что без денег дело не пойдет, а деньги у него
почти все перевелись. Аркадий сказал правду: Павел Петрович не раз помогал своему брату; не раз, видя, как он бился и ломал себе
голову, придумывая, как бы извернуться, Павел Петрович медленноподходил к окну и, засунув руки в карманы, бормоталсквозьзубы: "Mais je
puis vous donner de l'argent" ("Но я могу дать тебе денег" (франц.).)— и давал ему денег; но в этот день у него самогоничего не было, и он
предпочел удалиться.
Хозяйственныедрязгинаводилина него тоску; притом ему постоянно казалось, что Николай Петрович, несмотря на все свое
рвение и трудолюбие, не так принимается за дело, как бы следовало; хотя указать, в чем собственно ошибается Николай Петрович, он не сумел бы.
"Брат не довольно практичен,— рассуждал он сам с собою,— егообманывают". НиколайПетрович, напротив, был высокогомнения о практичности
Павла Петровича и всегда спрашивал его совета. "Я человек мягкий, слабый,вексвойпровелвглуши,— говаривалон,— а ты недаром так много
жил с людьми, ты их хорошо знаешь:у тебя орлиный взгляд". Павел Петрович в ответ на эти слова толькоотворачивался, но не разуверял брата.
Оставив Николая Петровича в кабинете, он отправилсяпо коридору, отделявшему переднюю часть дома от задней, и, поровнявшись с низенькою
дверью, остановилсяв раздумье, подергалсебеусы ипостучался в нее.
— Кто там? Войдите,— раздался голос Фенечки.
— Это я,— проговорил Павел Петрович и отворил дверь.
Фенечка вскочила со стула, на котором она уселась с своим ребенком, и, передав его на руки девушки, котораятотчас же вынесла его вон из
комнаты, торопливо поправила свою косынку.
— Извините,еслияпомешал,— началПавел Петрович, не глядя на нее,— мне хотелось только попроситьвас... сегодня, кажется, в
город посылают... велитекупить для меня зеленого чаю.
— Слушаю-с,— отвечалаФенечка,— сколько прикажетекупить?
— Да полфунта довольно будет, я полагаю. А у вас здесь, явижу, перемена,— прибавилон,бросив вокругбыстрыйвзгляд, который
скользнули по лицу Фенечки.— Занавески вот,— промолвил он, видя, что она его не понимает.
— Да-с, занавески; Николай Петрович нам их пожаловал;да уж они давно повешены.
— Да и я у вас давно не был. Теперь у вас здесь очень хорошо.
— ПомилостиНиколаяПетровича,— шепнула Фенечка.
— Вам здесь лучше, чем в прежнем флигельке? — спросил ПавелПетрович вежливо, нобезмалейшей улыбки.
— Конечно, лучше-с.
— Кого теперь на ваше место поместили?
— Теперь там прачки.
— А!
Павел Петрович умолк."Теперь уйдет",— думала Фенечка, но он не уходил, и она стояла перед ним, как вкопанная, слабо перебирая пальцами.
— Отчеговывелеливашегомаленького вынести?—заговорил,наконец,ПавелПетрович.