— Надо было прежде... Здравствуй,пузырь, — проговорил онс
внезапным оживлениеми, приблизившиськребенку,поцеловалегов щеку; потом он нагнулся немногоиприложилгубы к Фенечкиной руке,
белевшей, как молоко, на красной рубашечке Мити.
— Николай Петрович! чтовыэто? — пролепетала она и опустилаглаза, потомтихонькоподнялаих... Прелестно было выражение ее глаз,
когда она глядела как быисподлобья дапосмеиваласьласковои немножкоглупо.
Николай ПетровичпознакомилсясФенечкой следующимобразом. Однажды, года три тому назад, ему пришлось ночевать на постоялом дворев
отдаленном уездномгороде.Его приятнопоразилачистота отведеннойему комнаты, свежесть постельного белья. "Уж не немка ли здесь хозяйка?"
— пришло ему на мысль; но хозяйкой оказалась русская, женщина лет пятидесяти,опрятно одетая, с благообразным умным лицом и степенноюречью.
Он разговорилсяснейзачаем; оченьона емупонравилась.НиколайПетрович в то время только что переселился в новую свою усадьбу и, не
желая держать при себе крепостных людей, искал наемных; хозяйка, с своей стороны, жаловалась на малоечисло проезжающих в городе, на тяжелые
времена; он предложилей поступить к немув домвкачестве экономки; онасогласилась.Муж у ней давноумер, оставивей одну только дочь,
Фенечку. Неделичерез две Арина Савишна (так звали новую экономку) прибылавместесдочерьювМарьино и поселилась во флигельке. Выбор
Николая Петровича оказался удачным. Арина завела порядок в доме. О Фенечке, которойтогда минул уже семнадцатый год, никто не говорил,и
редкий ее видел: она жила тихонько, скромненько,и только по воскресеньям Николай Петрович замечалв приходской церкви, где-нибудь в
сторонке, тонкийпрофиль ее беленькоголица. Такпрошло более года.
В одно утро Арина явилась к нему в кабинет и, по обыкновению,низкопоклонившись, спросилаего, не может ли он помочь ее дочке, которой
искра из печки попалав глаз. НиколайПетрович, как все домоседы, занимался лечением и даже выписал гомеопатическую аптечку. Он тотчасвелел
Аринепривестибольную.
Узнав, что баринеезовет, Фенечка очень перетрусилась,однакопошла заматерью.НиколайПетрович подвел ее к окну и взял ее обеими
руками за голову. Рассмотрев хорошенько еепокрасневший и воспаленный глаз, он прописал ейпримочку, которуютут же сам составил, и, разорвав
на части свой платок, показалей, как надо примачивать. Фенечка выслушала его и хотела выйти. "Поцелуй же ручку у барина, глупенькая", —
сказала ей Арина. Николай Петровичне дал ей своейруки и, сконфузившись, сампоцеловал ее в наклоненнуюголову, впробор. Фенечкинглаз
скоро выздоровел, но впечатление, произведенное ею на НиколаяПетровича, прошло не скоро.
Фенечкинглаз
скоро выздоровел, но впечатление, произведенное ею на НиколаяПетровича, прошло не скоро. Ему все мерещилосьэто чистое, нежное, боязливо
приподнятое лицо; он чувствовал под ладонями рук своих эти мягкие волосы,виделэтиневинные,слегкараскрытыегубы, из—за которых влажно
блистали на солнце жемчужные зубки. Он начал с большим вниманием глядеть на нее в церкви, старалсязаговариватьс нею. Сначалаона его
дичилась и однажды, перед вечером, встретив его на узкойтропинке,проложеннойпешеходамичерез ржаное поле, зашла ввысокую, густую
рожь, поросшуюполынью и васильками, чтобы только не попасться емуна глаза. Он увидалее головкусквозьзолотую сетку колосьев, откуда она
высматривала, как зверек, и ласково крикнул ей:
— Здравствуй, Фенечка! Я не кусаюсь.
— Здравствуйте,— прошепталаона, не выходяиз своей засады.
Понемногу она стала привыкать к нему, но все еще робела в его присутствии, как вдругеематьАрина умерла от холеры. Куда было деваться
Фенечке? Она наследовала от своей матери любовь к порядку, рассудительностьистепенность; но онабыла так молода, так одинока; Николай
Петрович был сам такой добрый и скромный... Остальное досказывать нечего...
— Так-таки брат к тебе и вошел? — спрашивалее Николай Петрович.— Постучался и вошел?
— Да-с.
— Ну, это хорошо. Дай-ка мне покачать Митю.
И Николай Петрович начал его подбрасывать почти под самый потолок, к великому удовольствию малютки и к немалому беспокойствуматери,
которая при всяком его взлете протягивала руки к обнажавшимся его ножкам.
А Павел Петрович вернулся в свой изящный кабинет,оклеенный по стенамкрасивымиобоямидикого света, с развешанным оружием на пестром
персидском ковре, с ореховою мебелью, обитой темнозеленым трипом,с библиотекой renaissance (в стиле Возрождения (франц.).) изстарого
черного дуба, с бронзовыми статуэтками на великолепном письменномстоле, с камином... Он бросился на диван, заложилруки за голову и остался
неподвижен, почти с отчаяньемглядя в потолок. Захотел ли он скрыть от самыхстен, что у него происходило на лице, по другой ли какой причине,
только он встал, отстегнул тяжелые занавескиокон и опять бросился на диван.
IX
В тот же день и Базаров познакомился с Фенечкой. Он вместе с Аркадием ходил по саду и толковал ему, почему иные деревца, особенно дубки,
не принялись.
— Надо серебристыхтополейпобольшездесь сажать,даелок, да, пожалуй, липок, подбавивши чернозему.