Ненавижуяэтоголекаришку; по—моему,онпростошарлатан;яуверен,чтосо всемисвоими
лягушкамионивфизикенедалеко ушел.
— Нет, брат, ты этого не говори: Базаров умен и знающ.
— И самолюбие какое противное, — перебил опять Павел Петрович.
— Да,— заметилНиколайПетрович,— он самолюбив. Но без этого, видно, нельзя; только вот чего я в толк не возьму. Кажется, я все делаю,
чтобы не отстать от века: крестьян устроил, ферму завел, так что даже менявовсейгуберниикраснымвеличают;читаю, учусь, вообще
стараюсьстатьв уровеньс современнымитребованиями,— а они говорят, что песенка моя спета. Да что, брат, я самначинаюдумать, что
она точно спета.
— Это почему?
— А вот почему. Сегодня я сижу да читаю Пушкина ... Помнится, "Цыгане" мне попались... Вдруг Аркадийподходит ко мне и молча, с этаким
ласковым сожалениемна лице,тихонько, какуребенка,отнял у меня книгу и положил передо мной другую, немецкую ... улыбнулся и ушел, и
Пушкина унес.
— Вот как! Какую же он книгу тебе дал?
— Вот эту.
И Николай Петрович вынулиззаднегокармана сюртукапресловутуюброшюруБюхнера,девятого издания.
ПавелПетрович повертел ее вруках.
— Гм! — промычалон.— Аркадий Николаевич заботитсяо твоем воспитании. Что ж, ты пробовал читать?
— Пробовал.
— Ну и что же?
— Либоя глуп,либоэтовсе — вздор.Должно быть, я глуп.
— Да тыпо-немецки не забыл? — спросилПавел Петрович.
— Я по-немецки понимаю.
Павел Петровичопятьповертелкнигу в руках и исподлобья взглянул на брата. Оба помолчали.
— Да, кстати,— начал Николай Петрович, видимо желая переменитьразговор. — Яполучилписьмо от Колязина.
— От Матвея Ильича?
— От него. Он приехал в *** ревизовать губернию. Он теперь в тузы вышел и пишет мне, что желает, по-родственному, повидатьсяс нами и
приглашаетнас с тобой и с Аркадием в город.
— Ты поедешь? — спросил Павел Петрович.
— Нет; а ты?
— И я не поеду.
Очень нужно тащиться за пятьдесятверст киселя есть. Mathieu хочет показаться нам во всей своей славе; черт с ним! будет
с него губернского фимиама, обойдетсябезнашего. Ивелика важность, тайный советник! Если б я продолжал служить, тянуть эту глупую лямку, я
бы теперь был генералом. Притом же мы с тобой отставные люди.
— Да, брат; видно, пора гроб заказывать и ручки складыватькрестом на груди,— заметилсовздохом Николай Петрович.
— Ну, я такскоро не сдамся,— пробормоталего брат.— У нас еще будет схватка с этим лекарем, я это предчувствую.
Схватка произошла в тот же день за вечерним чаем. Павел Петрович сошел в гостиную уже готовый к бою, раздраженный и решительный. Он ждал
только предлога,чтобы накинуться на врага; но предлог долго не представлялся. Базароввообщеговорилмалов присутствии"старичков
Кирсановых"(таконназывал обоихбратьев), а в тот вечер она чувствовал себя не в духе и молча выпивал чашку за чашкой. Павел Петрович
весь горел нетерпением; его желания сбылись наконец.
Речьзашлаободномизсоседнихпомещиков. "Дрянь, аристократишко",— равнодушно заметил Базаров,который встречался с ним в
Петербурге.
— Позвольте вас спросить,— начал Павел Петрович,игубыегозадрожали, — повашимпонятиям слова: "дрянь" и "аристократ" одно и то
же означают?
— Ясказал: "аристократишко",— проговорил Базаров,лениво отхлебывая глоток чаю.
— Точнотак-с; но яполагаю, что вытакогоже мненияоб аристократах, как иобаристократишках.
— Я считаю долгом объявить вам, что я этого мнения не разделяю. Смею сказать, меня все знают за человека либерального и любящего прогресс;
но именно потому я уважаюаристократов — настоящих. Вспомните, милостивыйгосударь (при этих словах Базаровподнял глаза на Павла Петровича),
вспомните, милостивый государь, — повторилонс ожесточением,— английских аристократов. Они не уступают йоты от прав своих, и потому они
уважают права других; они требуют исполненияобязанностей в отношении к ним, и потому они сами исполняют свои обязанности. Аристократия
дала свободу Англии и поддерживает ее.
— Слыхали мы этупеснюмногораз,— возразил Базаров,— но что вы хотите этим доказать?
— Яэфтимхочудоказать, милостивыйгосударь (Павел Петрович, когда сердился, с намерением говорил:"эфтим" и "эфто", хотя очень
хорошо знал, что подобныхслов грамматика не допускает. В этой причуде сказывалсяостатокпреданийАлександровского времени. Тогдашние тузы,
в редких случаях, когда говорилина родном языке, употребляли, одни — эфто, другие— эхто: мы, мол, коренные русаки, и в то же время мы
вельможи,которымпозволяетсяпренебрегать школьнымиправилами), я эфтимхочудоказать, что без чувства собственного достоинства,без
уважения ксамомусебе,— аваристократеэтичувства развиты, — нет никакогопрочногооснования общественному .