(Аркадий отворотилсяи нахмурился.)
И эта зараза уже далеко распространилась. Мне сказывали, что в Риме наши художникив Ватиканниногой. Рафаэлясчитают чуть не дураком,
потому что это, мол, авторитет; а сами бессильныи бесплодны до гадости, а у самих фантазия дальше "Девушки у фонтана" не хватает, хоть ты
что!
И написана-то девушкапрескверно.По-вашему,они молодцы, не правда ли?
— По-моему, — возразилБазаров,— Рафаэль грошамедного не стоит, да и они не лучше его.
— Браво!браво!Слушай,Аркадий...воткак должнысовременныемолодыелюдивыражаться! И как, подумаешь, им не идти за вами!
Прежде молодымлюдям приходилось учиться; не хотелось им прослытьза невежд, так они поневоле трудились. А теперь им стоит сказать: все на
свете вздор! — и дело в шляпе. Молодые люди обрадовались. И в самом деле, прежде онипросто былиболваны, а теперьонивдруг
стали нигилисты.
— Вот и изменило вам хваленое чувство собственногодостоинства,— флегматическизаметилБазаров, между тем как Аркадий весь вспыхнул и
засверкал глазами. — Спорнаш зашелслишком далеко... Кажется, лучше егопрекратить.А я тогдабудуготов согласитьсясвами,— прибавил
онвставая,— когдавы представите мне хоть однопостановление в современномнашем быту, в семейном или общественном, котороебы не
вызывалополногоибеспощадного отрицания.
—Яваммиллионытакихпостановлений представлю,— воскликнулПавелПетрович,— миллионы! Да вот хоть община например.
Холодная усмешка скривила губы Базарова.
— Ну, насчет общины,— промолвилон,— поговорителучше с вашим братцем. Он теперь, кажется, изведална деле, что такое община, круговая
порука, трезвостьи тому подобные штучки.
— Семья, наконец, семья, так как она существует у наших крестьян! — закричал Павел Петрович.
— И этот вопрос, я полагаю, лучше для вас же самихне разбиратьвподробности.Вы,чай,слыхали о снохачах? Послушайте меня, Павел
Петрович, дайте себе денька двасроку, сразу выедва личто-нибудь найдете. Переберите все наши сословия да подумайте хорошенько над каждым,
а мы покасАркадием будем ...
— Надо всемглумиться,— подхватилПавел Петрович.
— Нет, лягушек резать. Пойдем, Аркадий; до свидания,господа!
Оба приятеля вышли.Братьяостались наедине и сперва только посматривали друг на друга.
— Вот,— начал, наконец, ПавелПетрович,— вот вамнынешняямолодежь!Вотони — наши наследники!
— Наследники,— повторил с унылым вздохом НиколайПетрович.
Братьяостались наедине и сперва только посматривали друг на друга.
— Вот,— начал, наконец, ПавелПетрович,— вот вамнынешняямолодежь!Вотони — наши наследники!
— Наследники,— повторил с унылым вздохом НиколайПетрович. Он в течение всего спора сидел как на угольях и только украдкой болезненно
взглядывал на Аркадия.— Знаешь, чтоя вспомнил, брат? Однажды я с покойницей матушкой поссорился: она кричала, не хотела меня слушать... Я,
наконец, сказал ей, что вы, мол, меня понять неможете; мы, мол, принадлежим к двум различным поколениям. Она ужасно обиделась, а я подумал:
что делать?Пилюля горька — а проглотитьеенужно. Воттеперьнасталнаша очередь, и наши наследники могут сказатьнам: вы, мол,
не нашегопоколения, глотайте пилюлю.
— Ты уже чересчур благодушен и скромен,— возразилПавел Петрович,— я, напротив, уверен, что мы с тобой гораздо правееэтихгосподчиков,
хотя выражаемся,можетбыть,несколькоустарелымязыком, vieilli, и не имеем той дерзкой самонадеянности... И такаянадутая эта нынешняя
молодежь! Спросишь иного: какого вина вы хотите, красного или белого? "Я имею привычку предпочитать красное!" — отвечает он басом и с таким
важным лицом, как будто вся вселенная глядитна него в это мгновение..
— Вам больше чаю неугодно? — промолвила Фенечка,просунув голову в дверь: она не решалась войти вгостиную,покавней
раздавалисьголоса споривших.
— Нет, ты можешьвелетьсамоварпринять,— отвечал Николай Петрович и поднялся к ней навстречу. Павел Петрович отрывисто сказалему:
bon soir (добрыйвечер (франц.).) , и ушел к себе в кабинет.
ХI
Полчаса спустяНиколайПетровичотправилсяв сад, в свою любимую беседку. На него нашли грустные думы. Впервые он ясно сознал свое
разъединение с сыном;он предчувствовал, что с каждым днем оно будет становиться всебольше и больше.Сталобыть, напрасноон, бывало,
зимою в Петербурге по целым дням просиживалнадновейшими сочинениями;напрасно прислушивался к разговорам молодых людей; напрасно радовался,
когда ему удавалось вставить и свое слово в ихкипучие речи. "Братговорит, чтомы правы,— думал он,— и, отложив всякоесамолюбие в
сторону, мне самому кажется, что они дальше от истины, нежелимы, а в то же время я чувствую, что за ними есть что-то, чего мы не имеем,
какое-то преимущество над нами... Молодость?Нет:неоднатолько молодость. Не в том лисостоитэтопреимущество,чтовних меньше
следов барства, чем в нас?"
Николай Петрович потупил голову и провел рукой по лицу.