- Уже более вечности, – он снова улыбнулся и качнул рукой висевшую петлю на дереве. – Убийственная тоска.
- Кто ты? – Я смотрел на него и не верил самому себе. Я более пятидесяти лет ни с кем не разговаривал, если не считать мысленные диалоги.
- Скоро узнаешь, – в момент его улыбка сползла с лица. Он подошел ближе. – Я не помню своего имени, я больше не считаю время, я давно смирился. Я здесь уже больше десяти веков. Называй меня Рэйн. Дождь – это все, что я помню в тот вечер. – Он спрятал свой взгляд, но я заметил, как ему неприятно. Я впервые вижу человека в этом мире, который стеснялся бы своей боли.
- Я тоже мало что чувствую из той прошлой жизни, но я помню, что недостойно ее прожил…
- Я знаю тебя, Анкэль, очень хорошо знаю, – резко оборвал меня Рэйн.
- Но… как? – Откуда он знает мое имя? В этом мире я никому его не называл.
- Приятно, когда тебя называют по имени, правда? – Он будто игнорировал мое удивление. – Тебя тут никто не называл по имени, скучал ведь? - Он не собирался мне ничего объяснять, он просто говорил как есть. – Запомни, Анкэль, никогда не забывай свое имя. Это единственная ниточка, которая будет связывать тебя с миром живых.
- Я не забывал его. Но как ты узнал? – Мне было странно, что он знает мое имя и не помнит при этом своего.
Рэйн хмыкнул и отошел от меня, снова к своему дереву. Взявшись за смертельную петлю руками, он начал покачиваться на ней. Ему было скучно, смертельная тоска пожирала его изнутри, видимо, это его наказание. Пара веков, которые он провел в заточении, заметно на него повлияли. Он прирос к этому месту, сад впитал его в себя смертельной хваткой.
Я смотрел на Рэйна, и меня охватывал ужас. Как он посмел себя убить? Молодой парень со светлыми волосами, чуть ниже плеч. Под растянутой тряпкой, в которую он был одет, было видно худенькое тельце, невысокого роста, и, что я еще отметил, – с красивыми пухлыми губами, которые всегда улыбались. Пусть улыбается грустью, но это так красиво, особенно в таком месте, где на людях нет лиц, одни мертвые силуэты.
- Ты сегодня спас того парня с крыши,- снова заговорил Рэйн. – Но зачем?
- Я должен был его спасти, никак иначе, – он многое знает, меня это уже не удивляет. – Почему ты спрашиваешь такое? – Я поднял на него взгляд, он смотрел на меня в упор и с явным любопытством.
- Мы не можем отказывать человеку в его правах. Ведь смерть - это неотъемлемое человеческое право. – Опять эта улыбка, только она теперь больше напоминала мне ехидство.
- Я бы не простил себе его смерть, - резко выпалил я, а затем, ощутив на себе удивленное выражение лица Рэйна, спрятал глаза.
- Я надеюсь, ты не запал на того мальчишку? Ты ведь знаешь, что это строго запрещено? В этом мире мы не имеем права на любовь к живым, мы их недостойны. Ты помнишь это? – В ужасе уставился на меня парень.
- Я не испытываю к нему никаких чувств, кроме жалости и сожаления, – отрешенным тоном ответил Рэйну. – Ведь Самоубийца — это тот, кто одним своим бездумным поступком убивает своих родителей и делает их жизнь пустой, мучительной и завершенной. Я не мог позволить ему совершить это.
Рэйн резко упал на колени и, взявшись руками за шею, начал судорожно кашлять.
- Прости, я не могу тут долго оставаться, – хрипло произнес он, не переставая кашлять.
- Что ты имеешь в виду? Куда ты собрался? – Мне не хотелось его отпускать, с ним я впервые почувствовал себя не таким одиноким. – Что с тобой? Я могу тебе помочь?
Парень встал с колен и направился к своему дереву.
- Я не могу долго без воздуха. Спустя столько времени я научился контролировать свое дыхание, но мне снова нужно умереть, чтобы почувствовать себя живым, – грустно произнес парень.
- Что? Но как? – Я начал паниковать, неужели он оставит меня? – Рэйн, я увижу тебя снова? - почти перехожу на крик, но мне нужно узнать ответ.
- У тебя еще есть возможность забрать парнишку к себе, тут вам никто не помешает быть вместе, - с улыбкой произнес Рэйн и повесился.
========== Часть 5 ==========
Смерть создает предвзятые мнения в пользу умерших
«Я рядом, неужели ты меня не чувствуешь? Неужели не ощущаешь мою любовь? Просто прислушайся к себе, я же тут, возле тебя, совсем близко, просто проникнись мной. Ты зовешь меня, ты отрываешь меня от вечного покоя, а я лечу к тебе, как только слышу, что ты произносишь мое имя. Мне плохо, мне безумно плохо, я не могу являться в мире людей, это не по правилам. Отпусти меня, прошу. Просто отпусти, и я обрету покой…»
Я подорвался с кровати в холодном поту и судорожно осмотрелся по сторонам в надежде вновь тебя увидеть. Ты только что стоял возле моей кровати, так близко ко мне. Такой реальный и такой живой. Мой светлый ангел, я так по тебе скучал. Ты редко снишься мне, или это я так редко сплю?
Кристиан, не покидай меня, прошу. Я гнию в этом мире заживо, но я не могу улететь к тебе, меня не пускают. Я не знаю, что меня так усердно держит, но я должен жить. Прости.
***
Меня зовут Майкл, мне семнадцать, и я мертв уже более двух лет. Я помню всё без исключения: легкий толчок в спину, секундный полет, легкие, переполненные водой, затем агония и непосредственно смерть.
Хотя то, что я умер, я понял не сразу. Я сумел спастись, выбрался на берег и звал на помощь, а спустя несколько часов я увидел тело, которое принес прибой. Это было мое тело.
В семье нас было трое – две младших сестры и я. Воспитывала и растила нас мать. Отец умер от заражения крови, когда мне было четырнадцать. Страшная и скоротечная смерть, мы не смогли ему ничем помочь. Да и в маленькой английской деревушке Уэстхей, что расположена на реке Брю, не так-то просто найти хорошего врача, а еще сложнее - медикаменты, чтобы помочь больному. В итоге матери пришлось одной поднимать нас на ноги. Причем Клариссе на тот момент и годика не было, а Мари всего шесть.
С горем пополам мы приучились жить по новым правилам. Матери часто не было дома. Она разъезжала по поселкам и зарабатывала там, где можно было заработать. Воспитание сестер в это время становилось моей обязанностью. Я очень любил девочек и безумно по ним скучаю. Если бы я только мог еще хоть раз прочесть им их любимую сказку Братьев Гримм про волка и семерых козлят. Увы, этого никогда больше не повторится.
Однажды мать приехала с огромными сумками в руках. Я увидел ее через окно моей маленькой комнатушки. Безумно обрадовавшись приезду, я выбежал ее встречать. Забрав сумки из ее уставших рук, я взглянул в глаза. Красивые карие зрачки были наполнены чем-то тоскливым и… новым? Я всегда умел понимать свою мать, я всегда различал ее состояние и мог без труда определить, что тревожит ее или, наоборот, радует. А тогда я даже ужаснулся, глядя на нее – заметно похудела, щеки обвисли, взгляд стал резким и диким. На мою вечно спокойную и добрую мать эта женщина совсем не походила.
Когда в тот же вечер мы сидели и разбирали подарки, которые привезла нам мать, я уже точно понимал, что что-то произошло. Сумки были наполнены едой и дорогой одеждой, очень дорогой. Этого всего мы не могли себе позволить, даже когда отец еще был жив. Мать отрицала, все мои худшие подозрения и говорила, что просто заработала и решила побаловать своих любимых детей. Я поверил ей, и поплатился жизнью.
***
Фиолетовое небо разрывают мощнейшие удары грома, ветер рвет выцветшую траву, деревья без листвы громко стонут от его дуновения, рыхлая земля еле удерживает их старые корни в себе. Такое иногда случается в нашем мире, когда Бездна забирает еще одну душу. Нужно хорошо потрудиться, чтобы исчезнуть в ней. Исчезнуть бесследно навсегда, будто тебя никогда и не было. Я мечтаю об этом, я жду, когда меня не станет. Я вновь хочу умереть, но на этот раз навсегда и наверняка.
Меня зовут Анкэль, я человек без судьбы, я неприкаянная душа, которая мечтает о покое, но его все нет. Я полвека бесцельно брожу по этому выжженному месту, где меня преследует вечная боль и мысли таких же обездоленных, как я сам. Над головой сгустились тучи, эти почерневшие великаны пугают меня. Я не смотрю больше вверх, я не вижу неба, мне страшно, как и всем остальным, чей взгляд навеки прикован к земле.
Бродя по обуглившемуся саду, я зову его. Рэйн иногда приходит ко мне, и мы разговариваем. Он моя отрада, а я - его. Нас не понимают здешние люди, тут каждый одинок наедине с собой, но мы вместе, и это правильно. Это единственный выход - оставаться здесь и ждать своей участи. Рэйн рассказал мне, что единственный способ попасть в Бездну - это спасти смертную душу. Кажется, всего одна душа - и ты свободен, но почему тогда я еще в клетке?
Перед глазами снова всплывает его решительный взгляд, когда он стоял на краю пропасти. Память никак не может отпустить этого юного мальчишку. Он будто преследует меня в этом мире, да чего ему нужно? Зачем он так рвется сюда? Ему еще так многое придется узнать, столько пережить, а он медленно дает умирать своей душе. Он не понимает, что жизнь – это дар. И если им пренебречь, то можно навсегда остаться в заточении, где ты просто обязан «жить» вечно. Я хочу ему помочь, я пытаюсь, но мои силы почти иссякли. Я часто слышу его крики по ночам, они в моей голове. Он будто связан со мной после его несостоявшегося самоубийства. Я слышу его мысли, я знаю, где он находится, я могу отыскать и узнать его среди тысячи всех остальных, я чувствую его пульс – еще жив, становится легче, я успокаиваюсь.
Мое существование будто поделилось на «до» и «после». Раньше я просто был трупом, а теперь я умею сожалеть и страдать. Хотя я точно не знаю, как называется то чувство, которое заставляет постоянно думать о том или ином человеке, но оно мне не нравится. Я попал в капкан и не могу из него выбраться. Я заложник иллюзии, которая дает мне надежду на что-то светлое и приятное. Я всё время чего-то жду, я в состоянии эйфории, как только в воздухе веет его мятным дыханием. Я чувствую его присутствие даже в ином мире. Я хочу покоя.
Нил Айви, отпусти мою душу.
***
Странные гости часто приходили в наш дом. Я сразу видел - это злые люди, и им что-то нужно от моей матери. Когда кто-то из них являлся к нам, мама велела уводить девчонок в другую комнату и запереться. В такие моменты меня ломило от страха, но я не смел ослушаться. Благо сестры не плакали, они вообще ничего не боялись, пока я был рядом и читал им сказки. Мать ничего не объясняла, она уверяла меня, что всё хорошо, но я видел по ней – она скрывала правду.
Время шло, а мать всё молчала. Визиты стали происходить чаще, к ним добавились угрозы различного характера. В один из таких дней я не выдержал и вышел из своего убежища. Картина, которая открылась мне, повергла меня в шок. Я никогда в жизни не испытывал столько ненависти и отвращения, как в тот момент.
На убитом полу нашего полуразваленного дома лежала обнаженная мать. На ее бедрах я отчетливо мог заметить следы укусов и темно-синих синяков. Она молча плакала, по ее щекам скатывались ручейки боли и страдания. Лежа на животе, она сжимала в руках перед собой край ковра и прятала в нем свое лицо.
- Убери мальчишку, - резко выкрикнул амбал, что стоял в проходе, - он не должен это увидеть. – В момент один из его дружков схватил меня сзади и скрутил мои руки в захват.
Я уже ничего не соображал. В моей голове перевернулись все мои мысли и чувства, я даже не сопротивлялся. Я не мог поверить, что это происходит на самом деле. Они надругались над матерью, и, видно, не в первый раз. Почему она ничего мне не сказала? Почему не просила помощи, неужели она мне не доверяла? Глаза предательски наполнились слезами.
- Делайте со мной все, что хотите, только не трогайте мою семью, прошу вас! – Я заорал во всё горло, только бы они меня услышали. Мне тогда было все равно, что меня ждет, лишь бы мои девочки были живы и не тронуты.
- Оставить мальчишку! – В дом вошел немолодой китаец в выглаженном черном костюме, видно, главный у них. Все пятеро - именно столько гостей, не считая китайца, находилось в доме - сразу же выпрямились, как только он зашел в помещение. – Мне он нужен. – С издевательской ухмылкой проговорил этот человек.
Он поднял большим и указательным пальцем мой подбородок, заставляя взглянуть ему в глаза.
- Ммм… хорошенький, даже слишком. – С некой похотью проговорил китаец и лизнул языком мою щеку. Меня чуть не скривило от отвращения, но я стоял смирно. Я не мог позволить этой банде издеваться над матерью, пусть лучше это буду я.
- Оставьте его, прошу. Это я виновна, только я. – Мать всё лежала на полу и плакала.
- Посмотри на свою мать! Она отказалась быть хорошей девочкой и исполнять наши просьбы, а мы ведь денежки ей платили. – Глядя мне в глаза, говорил Китаец, в то же время, его рука расстегивала мне ширинку.
Я замер на месте. Казалось, еще немного и меня вырвет. В организме не оставалось места ни для чего, кроме отвращения и злобы.
- Джек, приступай. А мы с Майклом посмотрим представление. – С улыбкой и в предвкушении проговорил старый извращенец, и я только в тот момент осознал, что может произойти.
- Нет! Нет! Прошу вас, не делайте этого! – Кричал я что есть мочи, но никто не считался с мнением без пяти минут трупа.
Один из людей китайца, вероятней всего, Джек, резко стянул с себя штаны вместе с трусами, предварительно скинув с себя обувь, и лег сверху на мать. Его щупленькие глазки так и искрились от предвкушения полакомиться женским телом. Мать застыла и не смела рыпнутся, только тихий плач ее выдавал. Джек немного раздвинул ноги и, взяв в руки член, стал медленно вводить его в женщину. Звонкий крик вырвался из моей груди, и в тот же момент я почувствовал сильный удар между рёбер, который меня оглушил.
- Смотри, сладкий, иначе тебя ждет та же участь. – Совсем рядом с ухом я услышал скользкие слова китайца. Мне было до ужаса противно это видеть, слышать, но у меня не оставалось выбора.
Джек начал ускорятся, он резкими толчками входил в бедную мать, при этом мерзко постанывая от удовольствия. Тело матери не сопротивлялось и было полностью подвластно насильнику. Последние толчки, и протяжный крик Джека оповестил, что он кончил прямо в мать.
- Моя очередь. – Амбал, что смирно выжидал у прохода, немедля разулся при этом, успевая снять с себя пиджак с рубашкой.
Они насиловали мать по очереди, один за другим, а я ничем не мог ей помочь. Через боль, через страдания я должен был смотреть представление. Неужели так было всегда, когда они приходили в наш дом, а я этого не знал? Возможно, узнав правду, я бы нашел выход, я бы помог или хотя бы надежно спрятал свою семью.
В этот тяжкий момент мне впервые стало так стыдно перед отцом. После его смерти я обязан был заботиться о ней и защищать маму и сестренок, я ведь единственный мужчина в доме, но я не смог ничего. Так какой из меня защитник?
Когда всё подошло к концу, я был еле живой. По приказу китайца, мне не досталось ни единого увечья. Они били аккуратно, но очень больно. В основном по почкам и в живот. Но это всё пустяки по сравнению с тем, как они обошлись с матерью. Она так и осталась лежать в полумертвом состоянии. Помню, как ее головка обернулась в мою сторону, и она, взглянув на меня, полушепотом, одними губами произнесла: «Прости».
Затем провалы в памяти, нечеткие картины и помутнение рассудка. Не знаю, как, но я оказался на краю скалы. Сзади - всё те же люди, что насиловали мою мать, внизу - река Брю. Я догадался, что они задумали. Подросток с расстройством психики после смерти отца, у которого разбушевались гормоны на почве злости, изнасиловал и жестоко убил свою мать. Затем его замучила совесть, и он прыгнул со скалы, лишая себя такой позорной жизни.
Китаец всё продумал до малейшей детали. Он даже своих людей заставил использовать презервативы, чтобы не попались, падлы. В душе уже не было больно, сердце будто отказалось работать, я перестал дышать. Честно, я был рад, что они меня убьют, я бы не смог жить дальше с пережитым. Только одно меня оставляло в мире живых – это мои девочки, у них больше никого не было, а я даже не успел с ними попрощаться, надеюсь, их не тронут эти гниды.
***
Жизнь – это Божий дар, а самовольно лишать себя жизни – грех. Христиане, народ верующий, чтут Божье слово и поклоняются иконам. Я сам был верующим человеком, а походы в церковь были обязательным ритуалом для всей нашей семьи. Я прекрасно понимаю, почему уже столько лет моя душа странствует по миру и не может обрести покой. Самоубийц ведь не отпевают. Суицид - это неверие и пренебрежение самым святым и важным, что есть у человека – его жизнью. Мы можем руководствоваться своей жизнью, можем строить планы и загадывать будущее, можем молить о пощаде и помиловании, можем соединять жизнь с другим человеком, но мы не вправе лишать себя этого дара.