— Почтеннейшая мать, — обратилась к ней мисс Ристон, — позвольте отвлечь вас.
— Благословенны будьте, я вас слушаю, — сказала монахиня, захлопнув книгу.
— Вот эта женщина приехала для того, чтобы помолиться в монастыре. Не найдется ли у вас комнаты для нее?
— Минуту, я проверю.
Монахиня взглянула на дисплей компьютера и защелкала клавиатурой.
— Есть, — сказала она. — Номер двадцать восемь. Заполните гостиничный талон, и можете брать ключи.
— Миссис Максфилд, вам повезло, — сказала мисс Ристон.
Катерина непонимающе глядела на нее.
— Что с вами, миссис Максфилд?
«Я так засыплюсь! — ахнула про себя Катерина. — Я чуть не забыла «собственное» имя!»
— Извините, — улыбнулась она виновато. — Усталость от дороги, наверное, сказывается. Голова немного кружится. Что я должна заполнить?
Ей протянули лист бумаги и ручку. Мисс Ристон усадила Катю в кресло, придвинула журнальный столик.
— Может быть, воды или сока? — заботливо спросила мисс Ристон.
— Нет, ничего, уже все прошло, — покачала головой Катя.
— Но вы еще бледны…
— Не волнуйтесь, со мной все будет хорошо.
— Вы уверены?
— Да. Где заполнять?
Катя сосредоточилась и в графах «имя» и «фамилия» записала «Ильза Максфилд». Все остальное не составило труда. Протянув заполненный талон монахине-администратору, Катя встала, подняла чемодан и взяла ключи от номера двадцать восемь. Агнесс Ристон сопровождала ее.
Номер оказался очень чистым и очень скромным. Это была комната, оклеенная спокойными, персикового цвета обоями. Кровать была застелена серым пледом. На полу лежал коричневый ковер в тон бежевым занавескам.
— Вам помочь распаковаться? — предложила мисс Ристон.
— Нет, нет, я сама справлюсь, — улыбнулась Катя. — Спасибо вам.
— Тогда отдыхайте, а я пойду устраивать в гостиницу вашего мужа. Только не ревнуйте!
Мисс Ристон шутливо погрозила Кате пальцем.
— Что вы, я никоим образом не ревную. Мой муж мне верен.
— Завтра я зайду за вами в девять утра.
— Так рано?
— Жизнь в монастыре вообще начинается в пять утра. Это я еще потакаю вашим слабостям. Мы позавтракаем, и я отведу вас к матери келарнице, чтобы она назначила вам послушание.
— Что назначила?
— Послушание — то есть какую-либо работу на пользу монастыря.
— А, понятно…
— Не волнуйтесь, работа не будет сложной. Бревна таскать вас никто не заставит.
— Это радует.
— А в полдень вам следует отправиться в главный храм на общую молитву. Я зайду за вами. Полуденная молитва — очень красивое действо. А после полуденной молитвы я покажу вам и вашему супругу весь монастырь.
— Хорошо. Буду ждать вас.
— Ну все, я вас покидаю. Отдыхайте, Ильза.
— Спасибо.
Как только мисс Ристон взялась за ручку двери, Катю буквально просверлила мысль ее гида:
«И как такому потрясающему мужчине досталась в жены такая замухрышка!»
С этим мисс Ристон ушла. А Катя расстроилась. Неужели она действительно так плохо выглядит?
Но предаваться грустным мыслям времени не было. Катя выгрузила свои вещи из чемодана, затем разложила и развесила их в небольшом платяном шкафу. Переоделась в халат и отправилась в крохотную душевую кабинку. Душ, правда, был что надо, на горячей воде здесь явно не экономили.
После душа Катя решила выйти на сеанс телепатической связи с Виталием.
«Вит, отзовись!»
«Вот он я!»
«Тебя, как, уже устроили в гостинице?»
«Да. И все вполне прилично. Гид сказала, что встречаемся завтра в девять».
«А больше она тебе ничего не сказала? Постель греть не набивалась?»
«Катька, что за ерунду ты несешь? Слушать стыдно! Мы же в монастыре, а не в Лас-Вегасе!»
«Ладно, извини, сорвалось. Не забывай, что ты мой муж!»
«Прикольно, правда?»
«Все. Давай спать».
«Спокойной ночи, Катюха».
«Спокойной ночи, Вит».
Катя легла в постель — белье приятно пахло лавандой — и тут же провалилась в сон. А в полночь проснулась от мерных, глухих и тяжелых ударов. Спросонок ей показалось, что сотрясается вся гостиница.
Девушка спрыгнула с кровати и босиком подбежала к двери. Открыла ее, выглянула в коридор. Но никого больше, похоже, эти странные звуки не встревожили.
Катя набросила халат, надела тапочки и спустилась к администратору на первый этаж. Монахиня no-гхрежнему находилась за стойкой, но не сидела, а стояла. Ее руки были молитвенно сложены на груди.
— Что происходит? — воскликнула Катя.
Администратор повернула к ней голову:
— Это колокол созывает нас на полуночную молитву. Не волнуйтесь. Ступайте спать или, если хотите, можете присоединиться к нашей молитве. Это недолго.
— Я… Пожалуй, присоединюсь. Ведь, в конце концов, мы за молитвами сюда и приехали.
Колокол все гудел, а потом смолк, и в наступившей тишине Катя отчетливо услышала пение. Это был дивный хор женских голосов. Администратор тоже запела приятным меццо-сопрано. Пели на латыни, которую Катя практически не знала, так, осталось что-то с институтских времен. В пении она различила слова «славься», «помоги» и «благословенна будь». Катя поняла, что молитвы обращены к святой Вальпурге.
На все моление ушло примерно четверть часа. Какие же это были прекрасные минуты! Кате казалось, что это пели не земные женщины, а какие-то сверхъестественные существа.
Наконец хор смолк. Катя все еще стояла на том месте, где ее застала музыка. Администратор подошла к ней, коснулась руки:
— Спасибо вам, миссис Максфилд, за то, что вы приняли участие в полночной молитве.
— Но я даже не знаю слов…
— Их знает ваша душа. Приготовить вам какао?
— Нет, я, пожалуй, снова лягу. Я все-таки сильно устала. Хотя эта молитва словно вдохнула в меня новые силы.
С этими словами Катя вернулась в номер. Погасила свет, легла, и тут же на тебе:
«Катюх, ты спишь?»
«Пытаюсь, а что?»
«Молитву слышала?»
«Слышала».
«И что ты об этом думаешь?»
«То есть?»
«Да то, что мы должны похитить у этих наивных монахинь чуть ли не святыню! Как это соотносится с нашими моральными принципами?»
«Вит, забудь о моральных принципах. Мы теперь не люди».
«А кто?»
«Маги. И нам следует быть осторожными».
«Кать, не утешает меня это. Я себя подлецом чувствую».
«Прекрати сыпать соль на раны, Вит! И давай спать».
«Что ж, давай».
Но после этого сеанса телепатической связи Кате спалось плохо. Ей снился Виталий, почему-то весь в оковах. Его душили цепи, а Катерина ничего не могла поделать…
Проснулась она без четверти девять с больной головой. Умылась, оделась, и тут в двери постучали.
— Миссис Максфилд, это я, Агнесс.
Катя открыла дверь.
— О, вы уже собрались! — улыбнулась мисс Ристон. — Замечательно. Сейчас пойдем будить вашего супруга.
Они вышли из одной гостиницы и направились в другую. Когда они вошли внутрь, Катя заметила, что здешний интерьер побогаче, нежели в женской гостинице.
«И тут идут на поводу у традиций. Как же, мужчинам самое лучшее!»
«Катя, и тебе доброе утро!»
«Ты уже встал?»
«Не только встал, но и побрился и оделся и сейчас спускаюсь к вам вниз. Жажду позавтракать. Интересно, что сегодня монашки приготовили на завтрак!»
«Жареного гуся и имбирное пиво».
«Что, правда?!»
«Шутка».
«Катька, когда-нибудь я: тебе за эти шуточки…»
«Ох, ох, напугал!»
И тут они увидели, как по лестнице спускается Виталий. Он испускал такие флюиды позитива и настоящей мужской силы, что Кате стало немного нехорошо. Он ведь не собирается соблазнить здесь всех монахинь?
Разделение на мужскую и женскую половины существовало не только в гостинице. В большой трапезной также имелся стол для мужчин и стол для женщин. Виталий заметил, что на их, мужскую, половину подают гуляш, жареную рыбу, печеный картофель с золотистой корочкой, тогда как на стол, где сидела Катя, подавали какие-то кашки, обезжиренный творожок, кефир и множество разнообразных фруктов.
«Ты смотри, и тут неравенство!» — подумал Виталий.
Все встали, ответственная за трапезу монахиня прочла молитву перед принятием пищи. Загремели стулья — народ рассаживался. Виталий огляделся — за столами сидели только миряне, паломники.
— А где же завтракают монахини? — спросил он в пространство и причем по-русски.
— А у них отдельная трапезная, — по-русски ответил ему сосед, методично пережевывающий гуляш. — Ты тоже из России?
— Не совсем. У меня в России бизнес. А так я американец. Джереми Максфилд.
— А не поверишь! Ты так по-русски здорово говоришь, почти без акцента.
«Надо же так засыпаться!»
— Я просто очень много времени провожу в России. А вы?
— Давай на «ты». Меня зовут Гоша Сковорода. Я из Люберец.
— Как же ты сюда из Люберец попал, Гоша?
— Да вот… Нагрел налоговую инспекцию на пять лимонов, мне и посоветовала бабулька одна, гадалка, сюда приехать. Мол, и отсидишься здесь, и душу просветишь. Вот, второй месяц тут живу. Работаю при монастыре, привык. Красота здесь, покой. Я как сюда приехал, мобильник свой выкинул. Все, никому меня не достать!
— Понятно.
— А ты чего ради сюда подался?
— Да я тут не один, с женой. Хотим помолиться о даровании детей. Живем вместе уже пять лет, а детей все нет и нет.
— А хочется детей-то?
— Конечно, хочется. Что зря небо коптить? Надо чтоб наследники были.
— А покажи жену-то. Где она сидит?
— Да вон, в голубом джемпере.
— И с серебряной цепкой на шее? — Да.
— Слушай, мужик, где ты такую симпотную бабу себе нашел? Хороша. В моем вкусе.
Виталий чуть не подавился печеной картошкой и нейтрально сказал:
— Вообще-то раньше она была покрасивей…
— Джереми, мать твою, у тебя жена красавица, а ты все никак не можешь детей завести! Да я бы с такой вообще не слезал!
Последние слова Гоша сказал слишком громко. На них за оглядывались, зашикали.
— Извиняюсь, — по-английски сказал Гоша. — Прошу не обращать на меня внимания.
Все вернулись к своей трапезе, а Гоша прошептал:
— Вообще-то тут не принято за едой базарить. Ты извини.
— Да ничего.
— Но жена у тебя просто шик. Потом познакомишь?
— Познакомлю.
— О, все, затыкаюсь. Монашка идет житие святой Вальпурги читать. Тут так положено — за едой всякие душещипательные истории слушать.
Маленькая монахиня в серых одеждах встала на специальное возвышение в центре трапезной и раскрыла большую толстую книгу.
— Братья и сестры! — возгласила она. — Сегодня вы услышите повесть о том, как святая Вальпурга одолела кровожадного охотника за ведьмами.
«Во времена оные в Германии было запытано и сожжено более ста тысяч ведьм. Ряд наиболее трагичных процессов над ведьмами имел место в одна тысяча шестьсот двадцатых годах в небольшом герцогстве Бамберг. Этим герцогством правил Готфрид фон Дорхайм. Он даже получил прозвище «ведьмин епископ». Ко времени прихода фон Дорхайма к власти в Бамберге уже вовсю охотились на ведьм. При Дорхайме была построена специальная тюрьма и пыточный зал, в котором иногда пытали сразу тридцать заключенных. Пытки были правилом ведения процессов и применялись с особой жестокостью. Под пытками обвиняемые признавались в том, что посещали шабаши, вступали в связь с демонами и совершали другие преступления против веры. Пальцы и суставы несчастных зажимали в тиски, жертв погружали в ванны с ледяной водой и известью, сажали на железные колья и подвергали другим нестерпимым мучениям. И так продолжалось бы долгое время, если б за несчастных не вступилась сама святая Вальпурга. Она предала себя в руки «правосудия», и когда прошла все пытки и осталась невредимой, ум у фон Дорхайма повредился. Он повесился, как проклятый Иуда, и с тех пор в Бамберге прекратились всякие пытки и преследования ведьм».
— Так вознесем же молитву святой Вальпурге, которая защищает нас! — Этими словами чтица давала понять, что трапеза окончена.
Все встали и хором, повторяя за чтицей, проговорили молитву святой Вальпурге.
Из трапезной вели две тропинки. Одна к монастырскому комплексу, а другая — в сад. Виталий решил подождать своих дам в саду и протелепатировал об этом Катю.
Сад оказался прекрасен. Апрель здесь, в монастыре, был месяцем цветения невыразимо очаровательных цветов. Нарциссы, тюльпаны, гиацинты и крокусы покрывали клумбы сплошным ярким ковром. Цвели яблони и сливы, от молоденьких листьев смородины шел чудесный пряный аромат. У Виталия даже слегка закружилась голова от всего этого ботанического шика. Он подошел к клумбе с тюльпанами и вознамерился было сорвать один цветок для Кати, как вдруг услышал за спиной тоненький голосок, проговоривший на английском:
— Извините, но рвать цветы здесь запрещено.
Виталий обернулся. На него смотрела девушка в скромном монашеском одеянии. Правда, лицо ее не было прикрыто вуалью, как у монахинь, и Виталий увидел, что лицо это очень красивое. Высокие дуги бровей, очаровательный вздернутый носик, пухлые, почти детские губы… А глаза! Какой же красоты у этой девушки были глаза!
Убийственная просто красота!
Виталий понял, что потерял голос, а девушка продолжала смотреть на него спокойно и внимательно.
— Простите, — наконец выдавил Виталий. — Я не знал, что цветы рвать нельзя. Я здесь только второй день, еще не знаю порядков.
— Понимаю. Как вас зовут?
— Ви… Джереми Максфилд.
— Очень приятно, мистер Максфилд. А я послушница в этом монастыре. Меня зовут Маргарита. Идемте, я покажу вам сад. Это не займет много времени.
За послушницей Маргаритой Виталий пошел бы не то что сад осматривать, а в адские каменоломни.
— Вот, взгляните, — сказала Маргарита. — Это поздние крокусы. Эти сорта вывели наши сестры. А вот справа — полянка гиацинтов. Правда, красиво? А сейчас прямо по дороге будет альпинарий. Его тоже сделали наши сестры.
— Скажите, Маргарита… Если вы послушница, значит, вы еще не монахиня?
— Еще нет. Мое пострижение назначено на осень, а сейчас я прохожу испытательный срок. Монахини отличаются от послушниц тем, что носят вуали и имена у них другие. Не такие, как у обычных людей. Например, сестра Смирение или сестра Благодать. Понимаете?
— Понимаю. А можно вопрос?
— Конечно.
— Что вас, такую красивую, такую обаятельную девушку вынудило уйти в монастырь, скрыться от всего света?
Маргарита засмеялась:
— Что, по-вашему, святой Вальпурге нужны только уродливые монахини? Но дело не в этом. Я пришла в монастырь из-за благодати и из-за греха.
— Как это понять?
— Хорошо ли это, что я вам обо всем рассказываю? — смутилась Маргарита. — Но ведь в том, чтобы открыть сердце, нет греха, верно?
— Верно, — кивнул Виталий, ненавидя себя за то, что ему приходится скрываться под чужим именем и вообще…
Он вор. Он пришел украсть.
— Я расскажу вам свою историю, — решилась Маргарита. — Возможно, это послужит к пользе нас обоих. Когда мне исполнилось восемнадцать лет, я полюбила. До этого времени я просто занималась колдовством, ведьмами были моя мать и бабушка. Я гадала, находила потерянные вещи, варила разные зелья и была спокойна за свою жизнь. Но однажды я увидела его. Он пришел ко мне за настойкой, помогающей при желудочных болях, — его мать страдала гастритом. Я дала ему настойку, еще не понимая того, что отныне он навсегда вошел в мою жизнь, так же как я — в его.
Мы встретились снова — случайно, на празднике, посвященном Дню Урожая. У нас, в горной деревушке Твидлистон, всегда празднуют этот день с большим размахом. Мы танцевали как угорелые, ели пончики и пили имбирное пиво, проверяли свою меткость стрельбой из лука, а потом… Он сказал мне, что не встречал лучшей девушки, чем я. Мое сердце растаяло, но я не позволила ему того, что на самом деле очень хотела позволить. Ведь вы же понимаете меня?
— Понимаю, — пробормотал Виталий.
— Мы встречались очень часто, речь уже шла о свадьбе и о том, какой красивый мы построим дом и сколько у нас будет детей. Но я не знала, что у меня есть соперница. Она тоже была ведьма, молодая, красивая, смелая. Она сварила приворотное зелье и этим зельем напоила моего парня. И с той поры он отшатнулся от меня как от прокаженной. Я заболела и пластом лежала в своем доме, позволяя только матери и бабушке ухаживать за мной. И тогда моя бабушка пообещала мне, что сварит приворотное зелье, которое будет еще сильнее того, что сварила моя соперница.