– Посол, я не буду включать Голос Императора на полную мощность, но все же поинтересуюсь от его имени, – сказал Реннер. – Вы видите другой способ заключить союз с Калифатом в следующие… ну, скажем, полтора месяца?
– Нет. Пока нет.
– Это я и хотел услышать, – кивнул адмирал. – Значит, будем действовать по-моему. Алекс?
– Я готов, – сказал я. – Давайте уже покончим со всем этим.
Утром начался форменный цирк.
У политиков есть одно главное отличие от нормальных людей. Задачу, которую нормальный человек решит за пятнадцать минут, молча и эффективно, политик будет решать часа три, с большой помпой и ритуальным целованием младенцев, при обязательном стечении народа и непременном участии прессы.
Меня хоть младенцев целовать не заставили, но без прессы, конечно, обойтись было нельзя. Собственно, бросать вызов Кериму мне пришлось именно через прессу – на территорию дворца для торжественного швыряния перчатки в лицо оппонента нас бы все равно никто не пустил.
В пять часов утра Джелал ад-Дин убыл из посольства и пробрался на свое место в окружении калифа.
В семь часов утра мы устроили очередной брифинг, на котором была выработана общая стратегия действий.
В восемь часов утра посол связался с представителями средств массовой информации и сообщил, что мы намерены выступить с заявлением.
В восемь тридцать случайно разбуженный мной Риттер обозвал меня идиотом.
В девять утра я вышел на балкон посольского кабинета и увидел огромную толпу, которая собралась перед зданием. На балкон были нацелены сотни камер, и, честно говоря, я чувствовал бы себя увереннее, даже если бы это были оружейные стволы.
В девять ноль пять я начал говорить.
В девять двадцать одну я говорить закончил.
Толпа взревела, еще когда я произнес слова про «волю Аллаха» и «холодная сталь решит этот спор», и не умолкала еще минут пятнадцать после того, как я замолчал.
В девять тридцать мою речь уже транслировали по всем местным каналам.
В десять два ноля я уже пил кофе в своих апартаментах, и Риттер второй раз сообщил мне, что я идиот.
В десять пятнадцать все местные телеканалы показали ответное выступление Керима ад-Дина.
Калиф был в бешенстве и едва ли не брызгал слюной прямо с экрана. Он обещал изрубить самозванца, то бишь меня, на куски и сразу же после этого вышвырнуть жалких приспешников и мелких коварных интриганов, то бишь имперскую дипломатическую миссию, с планеты, причем утверждал, что на все это ему потребуется не больше местных суток. Так же он обещал страшные кары всем, кто шакалит у кленнонского посольства, и вот тут я не совсем понял, кого он имеет в виду. Может быть, своего племянника Джелала? Вроде бы, кроме него, тут никто не «шакалил».
В десять тридцать Реннер заверил меня, что все идет по плану, и предложил использовать юного энсина Бигса в качестве спарринг-партнера для тренировки перед поединком с Керимом. Я сообщил, что вполне уверен в своих силах, и от услуг Бигса отказался. Бой с Керимом – это одно дело, а вот вступать в ближний бой с кленнонцем без особой необходимости мне не хотелось. Даже в щадящем режиме тренировки.
К полудню для обсуждения условий предстоящего поединка в посольство прибыла официальная делегация секундантов калифа, и выяснилось, что я зря беспокоился о судьбе Джелала, ибо он эту делегацию и возглавлял. Джелал вообще представлялся мне типичным воплощением великого визиря – хитрого, коварного и вечно лелеющего планы по захвату власти. Ему бы для антуража еще пару принцесс похитить и в башне запереть…
Керим продемонстрировал свою полную предсказуемость и действительно выбрал в качестве оружия раритетные кривые сабли, а я вконец уверился в своей и кленнонской правоте. Нельзя доверять управление государством столь неуравновешенному типу. В спокойные времена его правление еще бы имело какие-то шансы закончиться благополучно, но где те спокойные времена? Пока мы тут между собой не можем договориться, древний флот скаари продолжает свое продвижение к нашим планетам.
Поединок должен был состояться завтра на площади перед дворцом калифа, биться решили на рассвете.
Место было выбрано не случайно, именно там протекала и прошлая битва за власть. Претендент рвется во дворец, нынешний калиф пытается не дать ему пройти.
Что должен был символизировать рассвет, лично для меня осталось загадкой.
В три часа пополудни Джелал отбыл, формально пожелав мне удачи.
Мы пригласили журналистов внутрь и устроили импровизированную пресс-конференцию, после чего Реннер заявил, что на сегодня мы поработали достаточно, и разогнал всех отдыхать. Дескать, завтра великий день, и не стоит портить его усталыми помятыми рожами.
Бессонная ночь оказалась сильнее волнения перед завтрашней схваткой, и в четыре часа, после плотного обеда и выкуренной трубочки, я завалился спать. Мне ничего не снилось и, проснувшись в половине третьего ночи, я чувствовал себя бодрым и отдохнувшим.
На кухне посольства всегда кто-то есть, и мне удалось раздобыть себе свежесваренного кофе. Прихватив с собой кофейник и трубку, уже набитую табаком, я вышел на балкон и обнаружил на соседнем балконе полковника Риттера, который сидел в шезлонге и пялился в звездное небо Леванта.
– Чем больше я узнаю монархию, тем больше вижу в ней преимуществ перед развитой демократией, – заметил он, перебираясь ко мне. – Для выборов демократически избранного лидера потребовалось бы несколько месяцев напряженной работы и бюджет, сравнимый с годовым оборотом какой-нибудь не слишком развитой колонии. А все, что требуется при монархии, – это всего пару раз саблей махнуть. Дешево и эффективно. Хотя это и варварство, конечно.
– Ты сейчас кто? – поинтересовался я.
– Я сейчас Холден, – сказал он, наливая себе кофе.
– Очень удачно. Как раз хотел с тобой поговорить.
– Нервничаешь?
– Немного, – признался я. – Адреналин, все такое.
Перед Реннером я старался держаться уверенно, но, на самом деле, в глубине души меня терзали сомнения. Одно дело – довериться рефлексам в учебном бою, когда противник может тебя только покалечить. Но на рассвете мне предстоял бой насмерть, и мне хотелось бы рассчитывать на что-то большее, нежели неведомо откуда взявшееся умение махать острым куском железа.
Шестое чувство, мой фирменный способ заранее узнавать о грозящей опасности – вот на что я рассчитывал, и пока моя ставка срабатывала. Но меня много раз предупреждали, чтобы я не слишком на него полагался, потому что в самый ответственный момент оно может отказать. Так что полной уверенности в своей победе у меня не было.
Поэтому мне хотелось поговорить с Холденом и расставить все точки над «ё». В конце концов, у меня может и не быть второго такого шанса.
И вот Холден сидит передо мной, в запасе у нас еще большая часть ночи, а я все не решаюсь задать главный вопрос. Тот вопрос, который сам Холден озвучил под занавес предыдущей беседы, тот самый, который так долго не давал мне покоя.
Я боялся спрашивать. Так бывает, когда ты очень долго чего-то ищешь, и вот твои поиски завершены, и лишь одна дверь отделяет тебя от объекта твоих желаний, а ты стоишь на пороге и не можешь открыть эту заветную дверь из-за боязни разочарования. Случается, что когда вожделенный предмет наконец-то попадает в твои руки, он теряет большую часть своей привлекательности, и ты стоишь перед какой-то непонятной фигней, озадаченно чешешь в затылке, морщишь лоб и спрашиваешь себя, на что ты потратил столько лет твоей жизни. Неужели на это?
Холден отнюдь не рвался облегчить мне задачу. Он молчал и пил кофе с возмутительно спокойным видом.
– Ладно, регрессор, – сказал я. – Я готов. Валяй, выкладывай мне все.
Он покачал головой:
– Не думаю, что тебе стоит узнавать это именно сейчас, перед боем. Душевного спокойствия тебе эти знания вряд ли прибавят.
– Черт с ним, – махнул рукой я. – А вдруг меня завтра убьют?
– Вряд ли, – сказал Холден.
– Я хочу знать, кто я такой и чего вам от меня надо, – не отставал я. – Сейчас. Без всяких дурацких отговорок и попыток вернуть сюда Риттера.
– То есть сам ты все еще не догадываешься? – На этот раз улыбка Холдена была не слишком веселой.
– Нет.
– Были же звоночки… Впрочем, пусть так, – пожал плечами регрессор. – Люк, я твой отец.
– Шутка, повторенная дважды, в два раза смешнее не становится, – сказал я, медленно начиная закипать.
– Это не такая уж и шутка, – сказал Холден. – Конечно, я не твой отец, да и ты не Люк, а световые мечи остались выдумкой. Но все же в каком-то смысле ты являешься одним из нас. Ты тоже регрессор, Алекс.
Глава 8
Звоночки были…
Я знал, что во мне есть что-то необычное. Собственно, если бы я был нормальным человеком, то ушлые потомки не стали бы выдергивать меня в эту эпоху, а оставили бы с промытыми мозгами в Белизе двадцать первого века. Именно из-за некоторых особенностей моей памяти меня решено было переправить в будущее для более тщательного исследования.
Потом был несчастный случай в военном лагере, когда мое чувство опасности первый раз дало о себе знать.
Дальше – больше.
Бойня на Тайгере-5, после которой мой мозг должен был пострадать от кислородного голодания, но почему-то не пострадал. Прогрессирующее умение видеть будущее, в котором мне угрожает какая-то опасность. Результаты медицинского исследования на Веннту, которые оказались очень близки к результатам обследования Холдена.
Но все это время я продолжал думать, что я человек с необычными мутациями. В крайнем случае результат чьего-то генетического эксперимента.
Задавая Холдену вопрос, я подозревал, что правда может мне не понравиться, но все же надеялся услышать в ответ что-нибудь вроде «ты любопытный мутант, Алекс, поэтому я за тобой и наблюдал».
По сути, мне подошел бы и любой другой ответ, сколь угодно фантастический, и даже версия с «пустышкой», которую раскручивал Визерс, дабы отвлечь внимание от настоящих своих дел, и то понравилась бы мне больше той, которую назвал Холден.
– …ты тоже регрессор, Алекс.
– Тогда почему я этого не помню? – И еще я обратил внимание, что, когда Холден говорил со мной о людях, он всегда употреблял местоимение «они». И никогда – «вы».
– Это довольно странная история даже для нас, – сказал Холден. – Ты – нетипичный регрессор, получившийся в результате эксперимента. Ты прикован к этой телесной оболочке и никогда не существовал в энергетической форме.
– И все-таки ты продолжаешь утверждать, что я один из вас?
– Да. Ты в некотором роде всегда был одним из нас.
– Тогда почему я не умираю?
– Ты никогда не существовал в энергетической форме, – повторил Холден. – Скорее всего, у тебя тоже есть энергетический пробой, как и у всех нас, но из-за твоей связи с этим телом он пока не критичен. Когда это тело погибнет, ты умрешь вслед за ним.
– Как и обычный человек, – сказал я.
– Обычный человек умирает вместе с телом, а не вслед за ним, – сказал Холден.
– Я ничего не понял, – признался я. – Так я человек или один из вас? Если я человек, то зачем ты говоришь мне, будто я регрессор? Если я регрессор, почему же я никогда не существовал вне этого тела? Давай с самого начала, а?
– Ты появился на свет, потому что один из нас сошел с ума, – объявил Холден. – Твой отец, условно назовем его так, наблюдал за человечеством с самого начала, и постоянное пребывание в разных человеческих телах в конце концов сыграло с ним злую шутку. Ему начало нравиться человечество, и он не хотел использовать людей так, как это было задумано изначально. Он считал, что люди имеют право на собственную жизнь и собственную историю, что они не должны становиться нашими придатками. Конечно, он не начал думать, что он человек. Он всего лишь предположил, что если он очень хорошо притворится, то сможет им стать. И когда от его человеческой оболочки забеременела очередная женщина, он решил, что должен дать этому ребенку что-то от себя. Не от тела, которое служило ему временным пристанищем, а от себя лично. Он ни с кем не поделился своими планами, поэтому мы не смогли его остановить.
– Но что же он мог дать?
– Он скопировал часть своего «я» и передал ее ребенку еще на стадии эмбриона, – сказал Холден. – Тебе не пришлось вытеснять прежнего владельца этого тела. Когда оно появилось на свет, ты уже был внутри.
– Что же случилось с этой личностью? Почему я ее не ощущаю?
– Воспоминания твоего отца заперты в отдельном блоке твоей памяти. В потенциале ты обладаешь такими же способностями, как и любой из нас, но ты не можешь их использовать, потому что ты о них не помнишь. Мы полагаем, блок воспоминаний должен будет открыться, когда ты… то есть когда эта твоя оболочка погибнет. Видишь ли, твой отец хотел, чтобы ты прожил жизнь обычного человека, от начала и до конца, и только потом узнал правду. Он считал, что это поможет убедить остальных отказаться от первоначального плана и оставить человечество в покое.
– Да он был настоящий бунтарь, – усмехнулся я. – То есть ты хочешь сказать, что пока я жив, я человек. А в следующей жизни стану регрессором?
– По замыслу отца, так и должно было случиться, – кивнул Холден. – Но при нынешних обстоятельствах ты умрешь очень скоро после того, как станешь регрессором. Едва ты лишишься этого тела, как тебя прикончит энергетический пробой. Так же, как он прикончит каждого из нас.
– Выходит, между мной и обычными людьми никакой разницы нет, – подытожил я. – Я – человек. Грубо говоря, сейчас я попросту не могу быть регрессором, потому что не помню этого. Наша личность – это сумма наших воспоминаний.
– Технически разница все-таки есть, – не согласился Холден. – К тебе прорывается часть твоих способностей, своего рода защитный механизм. У тебя эйдетическая память, ты неподвластен тотальному ментоскопированию, ты способен видеть будущее, когда тебе угрожает опасность, ты, сам того не подозревая, укрепил это тело. Помнишь, как тебя удивили результаты обследования на Веннту? Неужели тогда ты не спрашивал себя, почему вы с Холденом, такие разные внешне, оказались такими похожими внутри?
– Меня нервирует, когда ты говоришь о себе в третьем лице.
– Извини.
– Что случилось с моим… прародителем?
– Его идеи не нашли понимания у наших сородичей, – сказал Холден. – Он был отозван с Земли и нейтрализован. Это стоило нам определенных усилий.
– То есть вы его убили?
– В каком-то роде.
– Что это значит?
– Он был вынесен за рамки существования в этой вселенной.
Я не стал выяснять, что это значит. Были вопросы поважнее.
– Почему же вы не убили меня?
– Потому что в твоем лице мы столкнулись с феноменом, – сказал Холден. – Феномены принято изучать, а не уничтожать. К тому же ты был не опасен, пока жив этот твой носитель и действует блокировка памяти. Мы до сих пор не знаем, что произойдет с тобой после смерти этого тела, Алекс. Самым вероятным вариантом было то, что ты обретешь отложенную память твоего создателя и станешь одним из нас. Однако мы опасались, что вместе с памятью своего предка ты обретешь и его идеи, и тогда у нас могут возникнуть проблемы.
– Теперь не опасаетесь?
– Теперь нам уже все равно, – сказал Холден. – Если это твое тело умрет от старости… или хотя бы переживет следующие несколько лет, ты станешь последним из нашего народа. К тому времени со всеми нами будет покончено, да и сам ты долго не протянешь. Брешь в твоей энергетической оболочке прикончит тебя так же, как и всех остальных.
– А как же Белиз, двадцать первый век, темпоральный туннель? Неужели это было случайно?
– Конечно же нет, – сказал Холден. – Мы долгое время не знали о твоем существовании, и только около пятнадцати лет назад твой отец сообщил нам, что оставил в глубоком прошлом закапсулированную копию своей личности. Собственно говоря, это известие и вызвало конфликт, в результате которого твой отец прекратил свое существование в этой части вселенной. Оставлять тебя в прошлом было слишком опасно, ты был бомбой отложенного действия, никто не мог предугадать, как ты поступишь после того, как обретешь полный объем памяти и все свои возможности. Тогда мы решили доставить тебя в настоящее. Путешествие назад во времени не проблема для нас в нашем обычном состоянии, но в твоем случае тебя следовало вытащить вместе с телом, чтобы не потревожить блок памяти и не спровоцировать катастрофу в прошлом. Для этой операции было необходимо аппаратное обеспечение, которого у нас не было, и тогда мы подарили Альянсу его темпоральный проект. При их уровне развития физики темпоральных полей сами бы они до него еще тысячу лет не додумались.