– Отдашь свою дочь? Не побрезгуешь князем?
Мало кто сказал «отдам», все более поносили князя или рассовестить пытались, вразумить. А то по малолетству попускали князю и негодовали молчанием княгини. Спросить бы с нее, почему отрок такой разбой и неправду учинил? Почто зорит дома, позорит роды и силой берет дев и женок? Да князь ли сей детина?
Дерзкие речи киевлян еще больше взъярили лихоимца.
– На Руси я правлю! Во всем моя власть! Не смейте перечить, ибо все вы – рабы мои! Придет час – всем миром стану править!
– Поплачем от такого князя, – молвили в тот день по Киеву. – Мать удержать не в силах, бояре безмолвствуют – придется самим за себя постоять!
Пока Святослав брал наложниц, народ сбежался к терему, думные бояре, старейшины родов ударили челом:
– Укроти руки своему сыну! Избавь от лютости! Не то сами укротим!
– Хотите, чтобы я против сына пошла? – спросила их княгиня. – Что же, пойду. Поскольку за вами правда, и мне не пристало смотреть на этот позор!.. Но ладно ли будет? Что станет на Руси, коль мать поднимется на сына? Подобной свары в наших землях еще не ведали. Зароню искру – завтра пламя вспыхнет.
– Да сын ли он тебе? – вновь усомнились думные. – Не обманулся ли Претич? Молва в народе есть: подменили князя!
– Сын, бояре! – горько воскликнула она. – Вы мои клятвы слышали...
– Твой сын, княгиня, от Рода носил серьгу – Знак божий, – вступил тут Претич. – Где ныне обережный знак?
Пришлось княгине признаться, что Знак Рода похищен зловещим чародеем. Бояре переглянулись между собой и вовсе исполчились.
– Не князь он нам, этот детина!
– На что нам безродный? Не признаем его!
– Ты нами правь! Вот наше слово!
– Пока божьего знака не увидим у Святослава – не примем его!
– Не обессудь, княгиня! – заявил подручный боярин Претич. – Верно ты сказала: против сына тебе не след стоять. Вашему роду отпущено землей править, нашим родам – подправлять. Коль в ладье один кормилец и нет гребцов, через море не переплыть. Мы детину проучим! Нам суд над ним рядить!
Правы были бояре!.. Да застонало материнское сердце: ужели согласиться и отдать сына на их суд?
К тому же Святослав рожден по воле божьей, и Владыка Род от своего сердца отнял плоть, чтобы дать Руси светоносного князя. Возможно ли, не спросясь небесного отца, отдать дитя на суд земной? Чем обернется ее слово – бедой или благом?
– Ты сказал, судить, чтобы проучить Святослава? – уточнила княгиня.
– Нельзя попускать ему, матушка! След проучить! Чтобы зарекся он зорить отчие земли и древние роды позорить, – заявил подручный боярин Претич. – Видим, не сладить тебе с сыном. Дай его нам на суд!
Не смея поднять головы, боясь возмутить Небо, княгиня проговорила:
– Быть по сему... Творите свой суд. С одним кормилом добро по небесам плавать. А по земле – не обойтись без гребцов. Запомни, боярин: если хоть волос с его головы упадет – в тот же миг лишишься своей.
– Запомнил, княгиня, – проронил Претич.
Оставив удовлетворенную толпу на улице, она вошла в терем, затворилась в покоях и затеплила огонь на жертвеннике Рода. Кумир славян засветился, и княгиня возложила жертву – горсть травы. Благостный дух разлился по палатам, полегчало тело и просветлели мысли. Сладкий дым травы Забвения окрылил ее, притупил боль и отмел сомнения – надежда зародилась в сердце. Она в тот же час послала гонца, чтоб выведал, где Святослав и что с ним происходит. Судилище киевское было в дубовой роще, и боярский суд проходил в тайне. Никто не мог приблизиться и послушать его ход под страхом заключения в сруб, однако посыльный княгини, сведомый пластун, умеющий отводить глаза, пробрался в рощенье и вернулся возбужденный.
– Ратуй, княгиня! Боярская измена! Сивобородые схватили Святослава, свели в дубраву и, привязав к деревам, судят! А верховод – твой подручный, Претич!
– Ступай и слушай, – спокойно велела княгиня. – А с вестью не задерживайся.
Княгиня воздала кумиру – летучий дым хмельной воскурился над рощей. Род светился и принимал жертву, но тревога уж не оставляла сердце. Почудилось, в покоях потемнело, ровно набежала туча и покрыла солнце. Так и минул этот день, без вечерней зари, и ночь ей казалась бесконечной. Едва дожила она до утра, но увидела лишь серый рассвет: омраченное солнце не явилось очам. Это был дурной знак. А к полудню примчался гонец – страх исказил чело.
– Ты в тереме, а над сыном твоим учинили потеху! – сообщил он. – На белого коня хомут надели, прогнали вокруг черного столба, чтобы вспотел. И князя потом через сей хомут протащили, как оборотня!
– Что же еще? – даже не вздрогнула княгиня.
– Корежит теперь князя... Бьет лихорадка. Распяли меж дерев и держат так. А он то стонет, то орет и рвет канаты морские.
– А бояре судные?
– Они припоминают все, – потупился гонец. – Что позорил древлян и города пожег, что Русь позорит, рать собирая супротив народов Ара. Что произвол чинят...
– Довольно! – оборвала княгиня. – Ступай назад и слушай.
– Княгиня, боюсь, что...
– Ступай! – прикрикнула она и, скрепив сердце, тая страсть, вновь встала перед кумиром. Но что же стало с ним?! Сияющий болван омрачился, зловещая тень покрыла его светлый лик. Тотчас за окном ей почудился крик сокола! Она растворила окно и едва успела отпрянуть: трезубец птицы летел ей в лицо, нацелив когти в грудь, а хищный клюв – в глаза. Да промахнулся сокол, ударившись о стену, пал, словно брошенная в азарте шапка, и, кажется, издох!
Она присела подле птицы и протянула руки, чтобы поднять, но сокол шевельнулся, встал, оправил крылья.
– Дарина, – то ли позвал, то ли простонал он человеческим голосом.
Она забыла свое первое имя и вначале дрогнула.
– Как ты назвал меня?..
– Ты сына предала суду бояр... Я выклюю твои очи!
– Теперь тебя признала, мой сокол... Но выслушай меня! – взмолилась она к птице. – Твой сын изрочен! По вине моей...
– Молчи! – прервал ее сокол. – Немедля возьми Святослава от бояр. Они его погубят.
– Я лишь желала проучить...
– Наукой станет смерть!
И вдруг горькая обида сдавила сердце княгини.
– Где ты ранее был? Когда я, незрячая, мыслила вскормить светоносного сына?.. Почему ты никогда не прилетал? Не открывал мне очей на зловещего чародея? А я сама внесла его в терем!
– Ты исполнила свой рок, – промолвил сокол.
– Рок? Ты ведал, что кормильцем Святославу я изберу Аббая?
– Ведал... Все, что случилось со Святославом, предначертано ему. И то, что было с тобою, – все от Рода.
Княгиня на миг потеряла дар речи, но силой воли отмела оцепенение.
– И месть моя? И кровь древлян?.. Все предначертано?!
– Все... Но только не боярский суд!
– Но сын изрочен! Неужто и это по воле Рода?
– Ничего на земле не свершается без его воли, – сокол оправил перья и, закатив глаза, помедлил, переждал боль. – Не познавши изрока, оценить ли радость своей судьбы? А то, что ему рок готовит, не исполнить, коль не испытать суть силы тьмы. Возможно ли на свет позреть, сказав при сем: «Се есть Свет», ежели очам неведома ночь?..
– Неужто и кормилец именем Аббай явился по воле Рода?
– Кормилец сей явился по воле черных сил. Однако же бог ведал о замыслах чародеев и допустил Аббай. Да токмо путь твой, суть разум жены, и Род понять не в силах. Не ведал он, как ты поступишь, и посему верни сына! Отними у бояр! Отдав его, ты переступила закон неписаный, нарушила материнский завет – не отдавать дитя даже под самый правый суд. Уж лучше бы ты прокляла свой рок!
Он взлетел на подоконник, поскольку за дверью послышался топот ног.
– Постой! Что же делать мне?..
– Не допусти суда над божьим сыном! – крикнул сокол и улетел в окно.
– Ужель свершится суд неправый?! – она бросилась к окну, однако за спиной стукнула дверь.
– Суд правый, княгиня! – воскликнул Претич, ворвавшись в гридницу. – Я ныне черный вестник, но не по жребию – по воле своей. И принес тебе весть: твой сын, от рода бывший Святослав, приговорен на кол!
И околело сердце. Спеклись уста!
Подручный боярин снял с шеи воеводский знак, вынул меч из ножен и положил все к ногам княгини. Стоял покорный, но смотрел с честью.
– Я первым присягнул князю, когда он был светлейшим. А ныне первым крикнул: «Смерть!», ибо твой сын утратил свет и стал князем тьмы.
Сквозь сердечный холод в княгине пробудилась ледяная ярость.
– Ты крикнул – смерть?.. И с этой вестью пришел?.. Будешь на кол посажен сам!
– Позорная мне смерть... Ну да сажай, княгиня!
– Весь род твой изведу.
– Что мой род? – боярин потупился. – Признаться, жаль рода, но таких родов довольно в Руси. Княжий род ваш – един! А мы его не уберегли. Теперь лучше смерть черному князю, чем смерть земле русской.
– Когда свершится приговор ваш? – спросила княгиня.
– Обычай знаешь, в ближайший полдень...
Надежда тронула заледеневшее сердце: поскольку полдень уже миновал, Святославу оставалось жить почти целые сутки. Правда с восходом солнца завтра его выведут из сруба на лобное место.
– Погибнет без князя Русь, – простонала княгиня. – Коль нет матки в борти – пропадут пчелки...
– Дай слово молвить!
– Что ты скажешь мне, если уж сказал: «Смерть»?
– А то скажу, что более не услышишь, – проговорил Претич. – Услышь меня, княгиня! Нет теперь светоча русского. Даже если вернешь ему Знак Рода – вернешь ли светоносность? Где теперь тот младенец, который, родившись, возжег зарю на Севере? Ты его родила, но ты же и сгубила! А я всего лишь крикнул: «Смерть»... Ты принесла беду, пресекся род князей светлейших.
– И меня ты судишь?
– Нет, говорю от боли, ибо давно уже на кол посажен. И вся Русь страдает на колу... Что делать нам, княгиня? – Претич поднял блестящие, больные глаза. – Варягов вновь призвать? Но есть ли среди славянских племен досточтимые? Кто сохранил Изначальный Свет, дарованный Родом?.. Ты же знаешь, нет таких племен, и князей таких нет. Последним племенем была русь... А кто ныне Русью овладел? Твой сын, воплощение тьмы. Ужели мы позволим, чтобы от него весь княжий род пошел? На все грядущие поколения?.. Потому я и крикнул – смерть.
– Ты говоришь, нам не возжечь Света? – угасла холодная ярость княгини. – А ведаешь ли ты, что все в мире движется по воле рока? Что Святославу Родом предначертано пройти сквозь тьму, дабы позреть ее?
– Не ведаю...
– А что же крикнул» «Смерть»?
– Судил по совести... Но что ж творить нам ныне? Суд свершился! И хода нет назад!
– Я знаю, что делать! Вернуть Святославу Знак Рода, а весной, вслед за лебединой стаей, я уведу его в Чертоги Рода. И там воскресится Свет!
– На кого же ты оставишь Русь? – спросил боярин. – В Чертоги хода нет. Даждьбожьи внуки притомили бога, испрашивая Свет. Сколько же тревожить Рода, сколько же просить его огня, коль мы не в силах его уберечь? Останется ли нашим потомкам огонь божий?.. Род не гневлив на нас и поделится плотью своей. Но мы же так и божий Свет потушим! А сгубим Рода – кто станем мы? Чьи внуки? Кто станет двигать Время? Увы, княгиня, в Чертоги пути нет нам более.
– Где же еще есть на земле священный огонь? Кто еще хранит Истинный Свет?
– Неведомо мне, княгиня, – признался подручный боярин. – Мой род не просвещен, поскольку не княжий. Деды мои – боярые мужи, мечом служили Руси. Спроси, кто знает, кто позрел на Истинный Свет.
– Теперь не спросить, – княгиня подошла к растворенному окну. – Улетел мой сокол... А он все ведает! Он летал к звездам. Почему же я не спросила?! – она взяла себя в руки, отмела приступ отчаяния. – Что мне говорить с тобой, предавшим моего сына смерти? Ступай, жить тебе осталось до завтрашнего полудня. Не стану сажать тебя в сруб. На лобное место придешь сам.
– Последний мой совет тебе, княгиня, – от порога сказал Претич. – Не тщись избавить Святослава от того, что вынес ему суд. Что, ежели спасешь сына, а свет в нем не возгорится более? Тогда погубишь русскую землю.
– Я повинуюсь своему року! – заявила она. – Никому рока не избегнуть. Ступай!
В смятении чувств и помыслов она встретила вечернюю зарю, но вместе с приходом ночи укрепилась духом, покликала Свенальда. Тот был разгневан на княгиню, но встал перед нею молча и лишь метал молнии суровым взором.
– Выкради Святослава из сруба, – велела княгиня. – Приведи его ко мне.
– А что далее? – спросил старый наемник. – Бояре отнимут князя. Никто не волен препятствовать суду.
– Полагаюсь на рок, – смиренно промолвила она. – Я отдала его на суд, я и вызволить должна.
– Взбунтуются бояре! Народ поднимут против тебя!
– Исполни мою волю! – отрезала княгиня. – Будь что будет.
– Добро, – помедлив выдавил Свенальд. – Послужу еще...
– Я знаю, Святослав посмеялся над тобой, – добавила она. – Но ты мудрый муж, прости неразумного детину. Смертельный час настает.
Отправив воеводу, княгиня усомнилась, что выполнит он волю княжью. Не забудет никогда старый наемник обиды, напротив, может еще и отомстить ему. Должно быть, ныне злорадствует! Но нет иного доверенного человека под руками!..
К полуночи, не теряя холодного рассудка, она решила проститься с сыном, чтобы завтра, при свете дня, не баловать бояр своими слезами. Смерть на колу – великий позор, поскольку приговоренный пригвождался к земле и тем самым лишался Последнего Пути. Не строить для него корабля, не бить последний час и не воздувать огненных ветрил. Казненный навечно оставался в земле, чтобы плоть его пожрали черви... И тризны по нему не справить.
Суров боярский суд, неотвратим и скор! Был бы обережный Знак – Знак Рода, – детина был бы спасен. Не смел бы крикнуть Претич – смерть! – ибо не князю бы крикнул, а богу Роду. Утративший свой род становится уязвимым и беззащитным...
Скоро уже заря! Надо поспеть, пока не встанет солнце и пока Святослава не вывели из сруба на лобное место! Тайным ходом княгиня покинула терем и направилась было к реке Лыбеди, где на берегу стояли срубы для приговоренных, но тут на пути восстал чернец Григорий, что от императора послание принес и обещал молиться за Святослава.
– Не тужись, княгиня. Ступай в свои покои и почивать ложись, – тихо промолвил он.
– Боюсь за сына... Хочу проститься с ним. Кто его спасет?!
– Святыми молитвами спасен будет, – сказал чернец. – Я молюсь денно и нощно. Услышит господь Иисус Христос, и отрок твой вернется целым и невредимым.
– Как же ты освободишь его от казни? Он к смерти приговорен боярским судом!
– Но есть Божий суд, – спокойно проговорил он. – Он истинный и верный. Вот тебе крест. Утверди его в своем доме, помолись и ложись спать.
– Я не умею молиться твоему богу!
– Попроси его, что ты хочешь, – посоветовал старец. – Материнская молитва услышана будет. Наутро же узнаешь, что есть Господня воля и его промысел.
Уж во второй раз этот странник Григорий вселял надежду в ее сердце! И крест настенный дал...
– Прочла ли ты послание, великая печальница? – спросил инок.
В смуте этой и в великой суете ей недосуг было учить язык и письмо греческое, и царский пергамент лежал немой под подушкой ложа...
– Хлопот иных было не счесть, – промолвила она. – И при дворе моем нет мужа, кто б научил читать греческое письмо.
– Добро, боголюбимая, – чернец ей поклонился. – Христовыми молитвами спасется сын – приду к тебе и научу. Тогда и прочтешь... Да токмо смотри, сей крест святой не прячь, как послание. С Господом говорить – годится всяк язык, поелику Христос никого не делит по наречиям. Сам понимает всех, без толмачей, и коль изронит слово – без толмача поймешь. Ну, так ступай с Богом!
Послушав чернеца, она вернулась в терем и повесила распятие в своих покоях. И долго смотрела на него, стараясь привыкнуть к образу мертвого бога. Христос был осужден и пригвожден к кресту, знать, и его смерть была позорной, знать, и он был лишен Пути. Но по воле бога-отца казненный воскрес и получил небесный Путь. Неужто хазарский бог Яхве сильнее Рода? Не отдал сыновью плоть земле и мерзким трупным червям, хотя и от суда не сумел уберечь...