Академик сперва отодвинул, а потом и вовсе убрал с верстака авиамодели и стал модернизировать двигатель старенького 412-го “Москвича”. Вместо воздушного фильтра Бобылев смонтировал кассету с размельченным магнием в пудрообразном (дисперсном) состоянии и покрасил эту кассету в яркий светло-синий цвет, символизирующий экологическую чистоту.
Растолкав самородка Зобова, академик подключил и его к работе над экологическим проектом. Вдвоем они сняли у “Москвича” выхлопную трубу и установили еще одну кассету, покрашенную уже желтой масляной краской. Магний из светло-синей кассеты в процессе экологической езды по запруженному городу очистит атмосферу и скопится в желтой кассете уже в виде окислов.
Зобов опять лег на раскладушку и задремал, а Бобылев завел “Москвич” и начал испытание нового модернизированного двигателя. Но даже чрезвычайно шумная работа мотора не выгнала лесоруба во двор, потому что воздух в гараже от сгорания магния становился все более и более чистым.
— Чего ты наружу-то не вышел? — попробовал было академик напроситься на комплимент после удачного окончания испытаний.
— Я думал ты меня уморить хочешь, а мне как раз жить надоело, — минут через восемь тупо ответил Зобов.
— Мой мотор работает на магнии и продлевает жизнь человеку! — возмутился Бобылев.
— Ты, академик, дурью маешься! Давай с тобой лучше в твоем гараже вагонкой торговать. Я ее из Мурашей поставлять буду, а ты продавать да сторожить товар. Дело хорошее, — вдруг без паузы предложил самородок Зобов.
— Если бы не Оленька тебя ко мне прислала, ноги твоей в моем гараже никогда бы не было! — опять возмутился академик.
Не объяснить же было этому лесному недоумку, что окисленный магний чрезвычайно необходим в производстве высоколегированных сталей, а нержавейка — это металл светлого будущего, хлеб атомной промышленности! Без нержавейки ни одна атомная электростанция не работает! И потому желтая выхлопная кассета с окислом магния стоит гораздо дороже синей кассеты с чистым магнием. А это значит, что через пятьдесят тысяч километров пробега стоимость любого автомобиля, а не только этого старенького 412-го “Москвича”, переоборудованного под дисперсное магниевое топливо, полностью окупается! И на будущих заправочных станциях академика Бобылева при смене отработанной желтой кассеты на синюю, заполненную магниевой пудрой, будет платить не клиент, а наоборот — ему будет доплачивать сам академик… Какая вагонка может сравниться с магниевым бизнесом?!
И Бобылев с огорчением махнул на мурашинского самородка рукой.
Узнай владелец любой “Киллер-ойл” компании о магниево-топливном проекте Бобылева, ученого давно бы кокнули. Ведь неосторожное это открытие полностью и навсегда закрыло бы бензиновый бизнес. Единственное, что спасло Валерия Валерьевича от верной гибели и позволило ему и дальше шастать под видом бомжа по московским улицам — это то, что никто из нефтяных королей так и не узнал (и долго еще не узнает) о величайшем изобретении — у старого “Москвича”, работающего на магниевом горючем, полетело сцепление, и, очищая и обогащая земную атмосферу, автомобиль академика так ни разу и не покинул пределы просторного гаража. Значительные же геополитические для России выгоды, связанные с разработками гигантского приволжского бишофитового месторождения, несомненно, будут достигнуты будущими поколениями россиян, когда бумаги Бобылева достанут из папки, засунутой ученым между изношенными покрышками.
Подобным же радикальным образом академик решил и проблемы беспроводной передачи энергии на расстояние, использования земного тяготения для межконтинентальных полетов, сототермального жилья, беспочвенного выращивания картофеля и пр.
Несмотря на значительные научные успехи, нищета все сильнее брала, однако, Валерия Валерьевича за горло. И безработный ученый решил выяснить, почему же он голодает, а вместе с ним бедствует не только ленивый мурашинец Зобов, но и большинство народа, первые соки из которого были в свое время выжаты как раз в результате построения десятков тысяч бобылевских ракет. Академик все это, разумеется, понимал, ценил и помнил, прощал за это самородку Зобову его невежественные замечания и был по-прежнему очень благодарен бывшему советскому народу за добровольные жертвы, чувствуя свою особую ответственность за безрадостную судьбу каждого русского человека.
Поэтому буквально три недели тому назад, вконец обозлившись на непонимание и замедленное презрение, исходившие от лежебоки мурашинца, Валерий Валерьянович на скорую руку провел анализ сложившейся в России ситуации, используя в качестве статистических выборок обрывки разговоров, газетные вырезки, свою могучую интуицию, а главное — старые дружеские связи с одним из преподавателей кафедры Социальной статистики Московского Университета. Преподаватель этой кафедры иногда захаживал в бобылевский гараж, и, зная, что академик интересуется всем на свете, приносил ему копии проводимых студентами статистических опросов населения. Изучив материалы, академик пришел к выводу, крайне его обеспокоившему. Еще в молодые годы Бобылева захватили идеи итальянского математика Парето, который предрек все метаморфозы и социальные катаклизмы, действительно произошедшие в 20-ом веке. Парето первым объяснил, что для общественной стабильности необходим исключительно плавный имущественный переход от слоя к слою. (Парето писал — “от сословия к сословию”, а не от слоя к слою, но куда они подевались, эти сословия?! — походя негодовал академик).
Плавность перехода — вот единственное спасение от катаклизмов и революций. Чрезмерное выравнивание слоев, понял Бобылев, приводит к переворотам фашистского толка, а чрезвычайный социальный разброс, разрыв между слоями — к переворотам коммунистическим. Почти двести лет назад проницательный итальянец выстроил свои диаграммы, предупреждая, что братства в нищете не бывает и что всеобщее падение порождает только всплески, являя обществу финансовых монстров. Униженные и уничтоженные слои, из которых эти монстры вышли, еще более погрязают в беспробудной бедности и ищут выход в стихийном терроре. Слишком поляризованное, слишком простое общество становится неустойчивым перед любыми возможными катаклизмами или большими возмущениями.
Рваные линии пытливого итальянца Парето как две капли воды походили на последние статистические выкладки академика Бобылева. Пики социальных неравномерностей с аптекарской точностью предрекали России очередную социальную катастрофу! По диаграммам Бобылева-Парето, благоденствующий класс общества должен по численности составлять не менее десяти процентов от всего народонаселения, и эти преуспевающие десять процентов населения имеют право — по законам Парето — быть богаче бедных слоев всего лишь в десять — и не более! — раз. Российских же богатеев не десять процентов, а меньше одного процента населения! И этот один процент населения России владеет не десятью процентами национальных богатств, а девяносто пятью! Ситуация крайне взрывоопасная! Так называемый децильный коэффициент — соотношения 10% самых бедных и самых богатых слоев населения — в Китае равен 3, в благополучной Германии — 7. В России же децильный коэффициент равен 47!
Только лишь соразмерность распределения самого неравенства и является залогом прочной социальной стабильности! Спасительные итальянские законы к России не совсем подходят, как не подошли и немецко-марксисткие бредни, но тем не менее вероятность того, что танки опять откроют пальбу по московским домам, вырастала с каждой минутой и с каждой статистической выкладкой. Академик Бобылев в тревоге ходил по гаражу, негодовал на безмятежно похрапывающего мурашинского лентяя, еще и еще раз проверял текущие обсчеты, выстраивал схемки и с ужасом убеждался, что в России в результате экстренного проведения Дарвинско-Тютькинского естественного отбора отнюдь не возникло никаких плавно и соразмерно богатеющих слоев населения, а появились только миллионы вырожденцев, вроде пьяницы самородка Зобова и его самого — академик Бобылев с беспристрастностью крупного ученого с сожалением вынужден был признать несомненный факт, что безработный ракетчик и обездоленный лесоруб равны между собой. Главная же опасность в том — академик еще и еще раз повторял это про себя! — что менее одного процента населения России владеют 95% всех национальных богатств! Богатеи и отверженные, миллиардеры и нищие, элита и парии, господин мультимиллиардерщик Фортепьянов, с одной стороны, — и Зобовы с Бобылевыми, с другой! Вот и все социальное распределение! Никаких промежуточных классов, слоев и сословий нет и в помине!
Россия в опасности! В шаге от катастрофы и от неуправляемого массового террора! Последствия грядущего унизительного социального катаклизма сравнимы разве лишь с потерями ядерной войны! — вот к какому выводу пришел коренной оборонщик, давно привыкший к тому, что кроме него за дорогое Отечество заступиться некому.
Надо срочно спасать Россию!
Но как это сделать, если жадные, потерявшие чувство самосохранения новые собственники, отхватив необъятные богатства, подписали смертный приговор и сами себе, и миллионам нищих, обездоленных, но очень злых сограждан, которые далеко еще не так беспомощны (“не потеряли пассионарности” — думал академик)! Наши люди скоро ринутся восстанавливать справедливость, а без массовой резни справедливость в России не установить. Особенно жаль науку, российскую науку, которая, к великому сожалению, практически уже погибла.
Значит все ж таки необходим террор! Дозированный, управляемый террор! — решил академик. — Причем, совершенно новый террор, который будет впервые направлен не на слом российского общества, а исключительно на его стабильность и последующее оздоровление и возрождение. И никто, кроме него, академика Бобылева, эти избирательные, крайне необходимые теракты не осуществит. Все русские люди находятся в тоске и в упадке. В России надо пробудить свободолюбивый дух ее граждан, обездоленных и угнетенных…
— Валерьич, где тут у тебя пиво поблизости продают? — прервал ход трагических мыслей проснувшийся мурашинский лесоруб.
— На ближайшем углу! — отмахнулся академик.
— Палатка на углу закрыта, — зевнул Зобов.
— Выйди, наконец, хотя бы на улицу! Пройдись, разомнись чуток, по дороге и купишь себе пиво. Только назад с пивом не возвращайся! — предупредил хозяин гаража. И продолжил раздумья.
Первая гигантская волна русского террора периода столыпинских реформ прошла с явно правым, разрушительным уклоном. По подсчетам думца Пуришкевича (кстати, тоже террориста — убийцы Распутина), было взорвано и казнено на мостовых и в парках, в каретах и в театрах больше двадцати трех тысяч государевых служащих, включая самих членов императорской фамилии!
Террористы — Каракозов, Халтурин, Кропоткин и особенно Желябов, жертвенный, самый любимый народоволец академика, — вовсе не пытались покушениями, убийствами царей, великих князей и сиятельных особ всколыхнуть Россию, хотя именно это они и сделали. Кстати, вовсе не Желябов, а Бакунин — основатель русского, да и мирового терроризма, — его ведь и поймали, кажется в Дрездене, или нет — в Вене. Но стоило Бакунину в томской ссылке жениться, и он вообще завязал с террором, а Желябов по собственному желанию был осужден за покушение и повешен. А Россия помимо воли и даже вопреки тому, что декларировали террористы, только окрепла. Почему-то у нас в России всегда получается наоборот, строго наоборот относительно задуманного! Но почему?
Значит, надо смотреть глубже! Народовольцы интуитивно и не всегда осознанно именно бомбами пытались сохранить — и так-таки сохранили! — через революционный катарсис! — стабильность общества. Желябов хотел взрывами преобразовать Россию, но только для того, чтобы Россия сохранилась и в веках, и в тысячелетиях. И Россия действительно преобразилась и сохранилась! А не преображенной Россия бы не сохранилась и сохраниться не могла. Константин Леонтьев вообще сулит государству российскому всего тысячу двести лет жизни, которые уже подходят к концу — вы об этом-то не забывайте. А взрывая кареты и стреляя в августейшие, перетянутые муаровыми орденскими лентами спины, стихийные революционеры как раз и подрезали статистические всплески, пытаясь в конце позапрошлого века выровнять общую картину математической стабильности общества. Анархический террор как раз и обеспечил спокойствие и сохранил Россию! Значит, это лекарство необходимо применить и сейчас. Первых бомбистов напрасно вешали — они превосходно сделали нужное дело, они были статистическими санитарами общества! Графини, княгини раздавали свои избыточные богатства и шли в монастыри замаливать грехи не только из религиозных побуждений, но и движимые инстинктом социального самосохранения. Замаливая грехи на случай преждевременной смерти, раздавая свое добро из христианского рвения, они неосознанно спасали Россию от катаклизмов.
И самого Петра Аркадьевича Столыпина, который тщетно пытался заменить общинное владение землей на самостоятельных и зажиточных собственников-хлеборобов, сохранив тем самым монархию и, как следствие, сохраняя великую Россию, девять раз взрывали. Однажды даже вместе с собственной дачей на Аптекарском острове — ряженые гвардейцы принесли в касках взрывчатку и насмерть завалили стенами двадцать четыре человека и человек сорок ранили. Кстати, бедолагу Столыпина даже приглашали в самоубийственный полет на одном из первых аэропланов! И только на десятой попытке несчастного Петра Аркадьевича застрелил в Киевском театре нелепый молодой человек Богров, который сперва хотел (но долго не решался) убить начальника киевского охранного отделения Кулебяко, а вовсе не Столыпина. Потом, уже в театре, Богров, всю свою короткую и глупую жизнь бесцельно прослонявшийся по Швейцариям, вдруг поменял цель и дважды выстрелил в преобразователя России. Но стрелял он в Петра Аркадьевича исключительно потому, что на Столыпина было обращено внимание публики. Убийца был сыном состоятельных родителей, понятия не имел ни о каких проводимых столыпинских реформах и действовал под влиянием минуты. Но одним этим, вернее — двумя выстрелами несчастный убийца повернул весь путь развития России. И опять совсем не в ту сторону…
Однако еще до своей гибели Петр Аркадьевич Столыпин успел-таки дать террористам сдачу! Первый перестройщик России понимал, что только плавность и постепенность реформ — безо всяких потрясений! — самое для России важное. Только постепенное наделение землей и медленное приучение к праву собственности сделает из раба-общинника полноправного гражданина. Все древнеримские глупости, возведенные Юстинианом в дигесты, что раба нельзя сделать свободным, в России надо навсегда забыть! Плавностью реформ у нас даже зайца можно научить бить по барабану. Именно эта плавность даст, наконец, возможность спокойно трудиться, которую, к великому сожалению, так до сих пор никто и не смог в полной мере предоставить нашим трудолюбивым крестьянам — в частности, даже этому в высшей степени неопрятному самородку Зобову…
Мурашинский лесовик, словно по зову, открыл железную дверь гаража, вялым движением протянул академику открытую бутылку “Афанасия” и сказал:
— Сильное пиво! Лучше всякого импортного дерьма! Хлебни, академик!
“Вот Оленька мне удружила! А никуда от нее не денешься!” — Бобылев махнул рукой, пиво взял, от огорчения залпом выпил всю бутылку и сокрушенно спросил:
— Что ж вы у себя в Мурашах субчика Мавроди в Муму выбрали?
— Не знали о том, что ты тут в гараже коптишься. В следующий раз тебя, Валерьич, обязательно выберем, — съязвил Зобов и опять лег на раскладушку.
И ничего с этим самородком не поделаешь! А ведь именно в них, в этих в свободных лесорубах и хлеборобах, — спасение России! Хотя на столыпинских галстуках повесили две с половиной тысячи человек. И эти казни… на что же были направлены эти столыпинские казни — с точки зрения социальной статистики?
Ну да, конечно же на проведение исключительно необходимых социальных преобразований!… А значит — единственный сейчас путь спасения великой России — это тщательнее дозировать казни, выбирать жертвы гораздо принципиальнее, чем это делалось до сих пор. Ведь как абсолютно правильно — с математической точки зрения — вешал людей Петр Аркадьевич! Но после Октябрьской революции пошла уже вторая — и на этот раз явно ошибочная — волна левого террора. Чекисты с революционным рвением принялись чистить сословие за сословием, ровняя имущественный состав тогдашнего общества, но явно перестарались, ошиблись в тысячу раз! Столько казней ни в коем случае проводить было нельзя! Чекисты расстреляли в первые три года своего правления двенадцать миллионов людей, еще семь миллионов положили на гражданской войне и вырыли огромную демографическую яму, в которую сейчас, почти столетие спустя, из-за их палаческого усердия мы — на этот раз вместе с выстраданным социализмом — опять свалились. Красный террор, носивший уравнительный характер, только дестабилизировал Россию…