— Нет...
На конспиративной квартире заканчивалось заседание Исполнительного комитета «Народной воли». Среди собравшихся можно узнать и тех, кто был под Липецком.
Председательствующий, подводя итог, спросил:
— Кто за смертный приговор императору?
Все молча подняли руки...
Александр прощался с Катей у ожидавшей её кареты.
— Ты подумай, я не буду видеть тебя целых два дня. Я уже отвык от столь долгих разлук.
— Они пролетят быстро, Сашенька. Твой поезд здесь отъедет, а мой там только подъедет. Ты смотри в окно и думай: а вот тут я только недавно ехала, и эти же картины видела. А я, наоборот, буду думать: а вот эти пейзажи завтра Сашенька увидит...
— Ладно, тебе пора. Береги себя.
Он поцеловал её и помог сесть в карету, где уже сидели Варя и дети. И махнул кучеру. И долго смотрел вслед ей. А потом сел на коня и помчался в другую сторону — в Ливадию.
Желябов[12] и Окладский тянули провода от насыпи к стоящей рядом кожевенной мастерской. Якимова засыпала провода гравием.
Желябов поглядел на часы, сказал:
— Уже скоро, давай побыстрее.
Они завели провода в дверь мастерской и, прежде чем войти внутрь, поглядели на уходящую вдаль колею железной дороги.
— Не видно пока, — сказала Якимова.
Александр прогуливался по перрону около своего вагона. Подошли Рылеев с начальником станции.
— Почему не едем так долго? — спросил недовольно Александр.
— Сейчас поедем, Ваше императорское величество, — ответил начальник станции. — Составы меняли местами. В свитском паровоз неисправен, теперь состав Вашего величества пойдёт первым, а мы пока паровоз в свитском заменим. Так что через несколько минут, Ваше величество, можно будет отправляться, сейчас только путь освободим.
— Но это нарушение инструкции, — сказал Рылеев. — Первым всегда должен идти свитский.
— Ваше превосходительство, вы же сами сказали — как можно скорее. Это самое скорое.
— Хорошо, — прервал их спор Александр. — Главное, не задерживайте...
Когда мчащийся поезд поравнялся
Александр, глядя в окно, курил. Подошёл Рылеев.
— Ваше величество, телеграмма от Её величества. В Туле передали. Из Канн. — Он протянул Государю телеграмму.
Александр прочёл её, покачал головой.
— Ей не лучше. Она и там мучается кашлем. Хочет вернуться. Как приедем в Петербург, распорядись, чтобы за ней отправили Боткина. А из Москвы дай телеграмму в Канн. Запиши текст. — Рылеев достал блокнот, приготовился писать. — «Благополучно прибыл в Москву, получил твою телеграмму в дороге. Огорчён, что ты в том же состоянии. Чувствую себя хорошо и неутомлённым. Нежно целую. Александр». Как приедем, сразу отправь.
— Хорошо, Ваше величество. Надеюсь, текст менять не придётся.
— Ты про что?
— Про благополучное прибытие.
Из подвала вылез перепачканный в земле Гартман. И, отряхнувшись, вошёл в сторожку.
— Ну как? — спросила его Перовская[13].
— Всё в порядке, всё проверил. — Он поправил провода, тянущиеся к батарее. Потом посмотрел на часы: — Скоро, собирайся.
Перовская взяла сумку с двумя флажками — жёлтым и красным и, прежде чем выйти на крыльцо, напомнила ему:
— Не перепутай, включай на втором, первый — свитский.
— Помню, помню, — проворчал Гартман.
Александр смотрел в окно. В нём мелькали огоньки деревень. Он увидел промелькнувшую сторожку, женщину, стоящую на крыльце с фонарём и жёлтым флажком...
Когда поезд поравнялся со сторожкой, Гартман замкнул контакт батареи. За окном раздался взрыв. Вагоны стали сходить с рельсов.
Карета въезжала в Кремль. Встречавший её Рылеев открыл дверцу. Из неё вышел Александр.
— Государь, — сказал Рылеев взволнованно, — только что сообщили — свитский поезд взорван.
Александр уставился на него, словно это он сделал.
— Господи... А если бы паровоз не сломался... Да что же они хотят от меня, эти негодяи? Травят, как дикого зверя. Это уже четвёртое. Осталось всего два.
— Вы про что, Ваше величество?
— Ничего, это я так. Завтра же в Петербург, в Зимний. Только там я чувствую себя в безопасности.
Халтурин, как обычно, направлялся через площадь к Зимнему. За колонной его поджидал Желябов. Халтурин остановился, чтобы прикурить. Тот тихо спросил:
— Сегодня?
Халтурин также тихо ответил:
— Попробую, — и пошёл к подъезду. Он кивнул жандарму, сказал:
— Морозит, однако. Жандарм потопал ногами:
— Вечером придёшь? Моя ждёт.
— Всенепременно, коль будем живы, — ответил весело Халтурин и вошёл в подъезд.
Александр беседовал с принцем Гессенским.
— Положение у вас, увы, серьёзное. Нигилисты совсем ничего уже не боятся.
— Но полиция...
— Полиция арестовывает их, но они плодятся ещё быстрее.
— Но я не понимаю этого, Ваше величество. Вы столько сделали для народа. Ваши реформы...
— Да в том-то и дело, что наше общество оказалось к ним не готовым. Сначала все кричали: свободу крестьянам, а как я дал её, так в результате все и недовольны оказались: и те, у кого забрали землю, и те, кому её дали.
— Это российский парадокс.
— А у нас, друг мой, всё разумное всегда своей противоположностью оборачивается, всегда. И уж если я и виноват в чём, то в том лишь, что, задумав послабления в общественной жизни, не сопровождал это усилением своей личной власти. К сожалению, в России свободу можно давать только из рук диктатора.
— Ещё один российский парадокс.
— Это не парадокс, увы, это выводы из нашей истории. Печальные выводы. Но я никогда не хотел, да и сейчас не хочу личной власти, это противно моей натуре. И вот результат: царь, попытавшийся провести реформы, вынужден опасаться. И кого? Тех, кто эти реформы требует.
— Третий парадокс.
— Я только здесь, в Зимнем, и чувствую себя в безопасности, — Александр зажёг спичку и закурил...
Халтурин зажёг спичку и поджёг бикфордов шнур. И, оглядевшись — ничего ли не забыл, — быстро вышел...
Александр поглядел на часы и поднялся.
— Мы опаздываем. Нас уж, верно, все ждут. Пойдём, мой друг, за обедом продолжим. — Александр открыл дверь, пропуская гостя: — Прошу, принц.
— Нет, нет, после вас, Ваше величество.
— Ты мой гость, прошу.
Принц Гессенский вышел первым.
Халтурин вышел из подъезда. Жандарм придержал за ним дверь.
— Так вечером?
— Как договорились, — кивнул Халтурин и быстро пересёк площадь.
У арки штаба его поджидал Желябов. Халтурин, не останавливаясь, бросил: «Готово». И тут же взрыв сотряс воздух[14], Халтурин побежал в сторону Невского.
Александр вбежал по лестнице на третий этаж к Катиным комнатам. А она выбежала ему навстречу, прижимая к себе детей.
Увидя его живым, бросилась ему на шею.
— Саша... Что же это? Уже и сюда...
— Ещё одно, — сказал Александр, — ещё одно.
— Давай уедем отсюда, Сашенька, давай уедем.
— Куда же, родная моя?
— Не знаю, мне всё равно, я боюсь.
Подбежал запыхавшийся Рылеев.
— Вы здесь? Слава Богу...
Катя набросилась на него:
— Александр Михайлович, да что же это?! Где же охрана? Как же они могли — во дворец? Я — тайком, чтоб никто не видел, а они открыто, на весь мир — мы здесь, мы убьём вас... Как же так?
— Ваше величество... Екатерина Михайловна... Мы... Мы проверим. Это чья-то измена. Мы найдём виновного...
— Кто пострадал? — перебил его Александр.
— Финляндский полк, Ваше величество. Много убитых и раненых.
— Боже, какой ужас, — прошептала Катя.
— Караульное помещение как раз под столовой. А взорвать хотели именно её, думая, что Ваше величество на обеде.
— Они даже это знали... И если бы я не задержался... И вся моя семья, и мои приближённые... — он передёрнул плечами.
— А как императрица?
— Не знаю, Ваше величество. Я сразу — сюда.
— Я позже зайду, — бросил Александр Кате и пошёл вниз.
На втором этаже его догнал Адлерберг.
— Ваше величество, какое счастье...
Рылеев, не останавливаясь, резко сказал ему:
— Вам же говорили, надо усилить охрану дворца, а вы — в амбиции. И вот результат.
— Генерал, давайте не искать стрелочника. Особенно на ходу. Надо создать комиссию.
— Как императрица? — спросил его Александр.
— Похоже, она даже не слышала взрыва.
Александр заглянул в спальню императрицы. Мария Александровна спала. Дежурившая при ней горничная встала и вышла за ним в смежную комнату.
— Она ничего не слышала? — шёпотом спросил Александр.
— Она в забытьи, Ваше величество. С утра. Очень сильный приступ удушья. Она приняла лекарство и...
Александр кивнул и вышел.
У дочери Александра собралась вся царская семья. Все выглядели подавленными.
Император сидел за ломберным столиком и машинально тасовал и сдавал карты. Потом снова собирал их и снова сдавал... Наконец он встал, подошёл к окну, посмотрел на площадь — там были выставлены гробы погибших при взрыве солдат.
— Надо вот что... — сказал он, не оборачиваясь, Адлербергу. — Александр Владимирович, завтра представь мне список вдов и детей погибших. — Он помолчал, а потом глаза его наполнились слезами, и он добавил тихо, будто самому себе: — Кажется, мы всё ещё на войне, там, в окопах под Плевной...
— Но надо же что-то делать, — сказал наследник.
— Да, да, Саша. — Александр повернулся спиной к окну. — Но что?
— Я знаю что, — сказал Алексей Александрович. — Надо призвать Лорис-Меликова.
За столом заседаний собрались наследник, Константин Николаевич, Горчаков, министры. Александр сидел во главе стола — сутулый, постаревший, с закрытыми глазами. Все слушали выступление графа Лорис-Меликова. Он единственный выглядел энергичным.
— Прежде всего, Ваше величество, надо обеспечить единство власти. Для этого вся власть должна быть сосредоточена в руках одного человека, пользующегося полным доверием Вашего величества...
Александр вдруг открыл глаза, встал и ясным голосом произнёс:
— Ты и будешь этим человеком, Михаил Тариелович. Подготовь мои указы об учреждении Верховной распорядительной комиссии по охранению общественного порядка под твоим председательством и о назначении тебя генерал-губернатором Санкт-Петербурга вместо Гурко. Я завтра же их подпишу. — Он обвёл всех глазами. — Всё, благодарю вас, господа. Заседание закрыто. — И первым покинул библиотеку.
— Он наведёт порядок, я уверен, — успокаивал Александр императрицу, лежащую в постели, — Он, вспомни, взял неприступный Карс, он за два месяца навёл порядок в Харькове, причём не повесив ни одного человека, он победил чуму в Астрахани, усмирил Чечню... Он и здесь, я уверен, наведёт порядок. Я дал ему все полномочия. Так что, дорогая, ты можешь не волноваться. Это покушение было последним.
— Для меня, — тихо сказала она.
— Что? — не расслышал Александр. Она не ответила и отвернулась. Александр постоял и, видя, что она словно бы задремала, тихо вышел.
В комнате, смежной со спальней, собрались Александр, Константин Николаевич, наследник с женой и Мария Александровна — Великая княжна. Они ждали, что им скажет Боткин.
Он развёл руками и сказал без всякого энтузиазма:
— Ну что мне вам сказать... Состояние не улучшилось, состояние, не скрою, тяжёлое, но в эту ночь, я уверен, ничего плохого не произойдёт.
— Значит, я могу вернуться в Царское? — спросил Александр.
— Па! — не сдержалась дочка.
— Но Боткин говорит...
— Но какой смысл, — вступился за брата Константин, — Саше тут сидеть? Мари всё равно ведь без сознания. К тому же она сама уговаривала его жить на воздухе.
— Ма всегда думает о других раньше, чем о себе, — сердито возразила Великая княгиня. — Может, и вам о ней надо подумать?
— Если Ваше величество позволит, — Боткин сложил свой чемоданчик, — я пока оставлю вас, — и он вышел.
Константин сказал племяннице с укоризной:
— Как ты говоришь с Государем при посторонних.
— Я с отцом говорю, а не с Государем. И о мама, а не об императрице. И считаю, что па не должен сегодня уезжать... Саша, — обратилась она к брату, — скажи.
Наследник уклончиво пожал плечами.
— Как па сам считает.
— Я поеду, а утром вернусь, — решил Александр.
— Не знаю, я бы не смогла дышать свежим воздухом, — ни к кому не обращаясь, заметила Мария Александровна, — зная, что мама почти никак не дышит.