- Алексис, ты ему понравился! - рассмеялись вокруг, - Кот, похоже, ручной, может, возьмёшь его себе, Сорра?
Но итаниец только плечами пожал и, устав отпихивать назойливого кота ногой, брезгливо взял за шкирку, чтобы рассмотреть:
- Фу, он грязный!
Подобного ни один уважающий себя кот просто не мог стерпеть. Извернувшись прежде, чем итаниец успел отбросить, кот совершил поистине невероятный кульбит, и от души полоснув по чужой морде когтями, пулей ринулся прочь под хохот и досадливо возмущённое: «Ах ты...»
Алексис Сорра держался за щёку, а кот стремглав улепётывал прочь, нутром чуя опасность, но не желая пасть её жертвой. Вослед неслись проклятия и обещание прибить хозяина, если таковой отыщется.
<center>*** </center>
Тем временем граф Артани, не подозревая о тучах, сгущающихся над своей головой, тихо-мирно изучал Академию. На мраморной лестнице парадного входа дежурили старшие студиозы в элегантных мундирах. Длина «не выше голени» строго регламентировалась правилами. Какой умник решил, что почтенным господам-магам не пристало сверкать штанами – неизвестно, но непочтительное простонародье шутило метко: «Сзади баба – спереди жаба».
Крылась в этом доля истины, учитывая, сколь часто столичные маги кокетничали, отращивая длинные шевелюры. Мода пришла из Итании, благополучно покинув собственный край. В северной столице, если верить слухам, дворяне настолько не знали стыда, что брили головы и украшали себя серьгами, как женщины. Какая пошлость! Не хватало только носы и пупки проколоть. Фасоны «балахон» среди магов не выходили из употребления.
К превеликому облегчению студиозов, Академия на вещи смотрела прагматично. Бойцам необходимо удобство, а не красота. Длина формы значительно укоротилась, а боковые клинья приобрели разрезы, не стесняющие движений. В жару новшество служило слабым утешением. Дежурные обливались потом. Отороченные воротники-стойки выглядели форменным издевательством, но согласно часам, пытка подходила к концу.
Народ ждал появления директора и выдавал признаки нетерпения. Учитель рассказывал о предварительном отборе. Сначала с приветственной речью выступит основатель Академии – королевский Магистр высшей ступени почтенный Сильванир дан Рогоза. Затем его сменит проректор и уложится в пару минут. По словам наставника, высшие не отличались многословием.
После начнётся экзамен. От соискателей потребуют пройти несложный тест на определение специфики и силы дара. Пара пустяков. О содержании второго испытания учитель не смог дать сведений: «Оно каждый раз меняется, и подготовиться к нему заранее невозможно».
Но... кому испытание, а кому пряник, сметаной намазанный. Причина несчастий – кот – нахально обосновался на мраморной лестнице. Создание с блаженным мурлыканьем тёрлось о ноги дежурных, выклянчивая: «Мря-я-я, маги добрые, подайте котику на пропитание...» Судя по осатанелым лицам студиозов, вынужденных изображать невозмутимые статуи, коту бы с радостью подали пендель. Парни незаметно шикали, пытались отпихнуть ногой, но кот трактовал по своему и с удовольствием нарывался на чужие проявления любви, натираясь спинкой, пузом, боком. Выделывал крендельки меж ногами и, заинтересовавшись кисточкой перевязи, принялся прыгать и ловить лапками.
Полёт кота мог бы запомниться Академии надолго. Сообразив, чем дело кончится, Артани, пунцовый, как пион... «Лепестки бы тебе ободрать!» – читалось в глазах дежурных - торопливо рванул по лестнице, спешно подбирая животное. Не хотел он становиться хозяином, но... А кто сказал, что люди - хозяева котам? «Коты - хозяева людей!» - непреложной истиной читалось на чёрной недовольной морде. Позволив себя сграбастать и унести, кот вовсе не собирался подбираться.
Алея майской розой и - эпитеты плакали, спотыкаясь об этот поистине благородный лик – Артани, чеша кота за ушком, пошёл выходу, ласково распекая за поведение. Имей граф возможность смотреть по сторонам, он бы заметил, что у фонтана моментально установилась тишина, а затем грянул дружный смех. Челюсть итанийца плавно отпала, глаза прищурились, сверля спину ди Валя. Он невольно подался вперёд...
А дальше события развивались как в дурном романе. (Один из которых вы сейчас читаете, – не удержавшись, ляпнул автор). Кот, устав сидеть - и что с ним делать? – перебирая когтями, драпанул по плечу и вырвался, повторяя, манёвр «изворот – прыжок – мур-р-рмя, свобода!» Роман попытался удержать, развернулся, махая руками по инерции и следуя за воздухом, врезался в подавшегося навстречу итанийца. Парни стукнулись, а кот благополучно приземлился на землю и, юрко извернувшись, пробежал между ними.
- Ты, пастушок, совсем страх растерял? - больно сцапав мальчишку за плечо и встряхнув, чтобы отряхнуть от себя, процедил Алексис Сорра. Навис угрожающей башней и резко выпустил воздух, разглядев перед собой... ромейнца.
В другой раз Роман непременно бы извинился, рассыпался в тысяче сожалений, но услышав оскорбительный тон, не говоря о самом оскорблении, моментально вскипел:
- Сам ты...
Льдисто-серые остерегающие опасностью глаза, светлые брови вразлёт, серьга в ухе и платиновая метель волос, перевитая стальным шнуром в причудливую косу, обмотанную вокруг шеи... На сигну можно не смотреть: итаниец. Предки итанийцев - суровые горцы и насмешливые, стыда не знающие, варвары. Окультурились, ассимилировались, мимикрировали под светскость и не поверишь, что прадеды этого холёного, разодетого щёголя голыми руками волков рвали. Но зов крови не заглушишь. Анремия с Итанией испокон веков воевали, а когда наступил мир, долго продолжали собачиться, ведь у итанийцев не языки, а бритвы. Хуже быть не могло...
А чёрный кот, развернувшись, неспешно потрусил в сторону выхода, заставив сцепившихся парней проводить его одновременными ошарашенными взглядами, пока он не исчез в воротах. В этой части истории он больше не появится, хотя... Кто знает прихоти котов? Поставим на нём точку и перейдём к восклицательным знакам. Их будет много!
- Твой кот?! – снова встряхнув, рыкнул Алексис, хотя и так становилось ясно.
- Нет. Мне его подбросили! – клятвенно заверил паренёк, заставив итанийца невольно хмыкнуть. Но взбешенный чужим отношением: наглой хваткой, бесцеремонным обращением на «ты», не говоря об унизительном эпитете «пастушок», Роман Артани ди Валь пришёл в полное негодование и с силой ударил по чужому запястью, – Руки прочь!
Алексис Сорра покачнулся. Звонкий голос, высокомерный тон, удар и... «Синие глаза, нереально синие, кричащие синевой, плачущие небесами, рвущие неведомыми струнами на части. Дикие...» до приступа сухого, крошащегося льдом бешенства. Рывок.
Повелительное «руки прочь» отвесило невидимую пощёчину. Приказывать... ему?
- Сначала извинись! – прошипел Сорра, вскипая и вздёргивая за грудки. Секунду назад он и сам хотел откинуть ромейнца, но теперь стиснул ворот сильнее, превратив обоюдное отступление в одновременную возню.
- За что?!! - от возмущения Роман чуть воздухом не подавился, не понимая, что происходит.
- За глаза мои красивые! - взорвался Алексис Сорра с досадой, считая это само собой разумеющимся, но...
Внятных причин он не мог объяснить, лишь сжимал пальцы крепче и тянул к себе, в то время как ромейнец с неожиданной твёрдостью отклонялся назад, повергая на землю презрительным гордым превосходством высшего над низшим. Жалкий итанийский червь прицепился к благородной ромейнской розе, а роза пришла в ужас от негодования, брезгливо стряхивала наглеца с себя; но червяк не отступал, желая унизить цветок, заставить склониться перед собой.
Короткая борьба. Взгляды встретились и... с размаха столкнулись противостоянием воли, вбиваясь так, что пространство затрещало невидимыми искрами... Ослепительная, темнеющая приближающейся грозой синева – переливающийся неумолимо светлеющей ртутью кобальт напротив.
Напряжение нарастало, нарастало неумолимо и разбилось осколками множества эмоций. Оба разом переменились в лице: один побледнел от бешенства, второй покраснел от гнева. Тонкие ноздри итанийца дрогнули, пытаясь вобрать в себя чужой запах, мельчайшие детали... и глаза расширились, а затем медленно отпустили, остекленели, затянулись коркой льда, и разом из светлых зрачков повеяло стылой вьюгой: холодный снег пошёл порошей насмешливых жгучих снежинок.
Роман растерялся, не ведая, чем спровоцировал подобную реакцию, но она затронула его, закружила обидой. Злобные снежные тролли, выскочив из метели души, утянули в сугроб, оплёвывая снежками, и округлое мягкое лицо Романа – воплощение дружелюбия и мужественной чистоты - затвердело камнем, превращаясь в несокрушимую скалу. Он ненавидел войну и не стремился к войне, но враг не пройдёт, а пришедший с мечом от меча и погибнет. Несколько микросекунд – замершая вечность, чтобы оценить противника со всех сторон и с кристальной ясностью понять: что бы они ни сказали, что бы ни сделали... Обоюдные извинения не спасут. Им не разминуться. Не разойтись! Они попали в аварию!
<center>*** </center>
- У тебя глаза как у жабы! – успел отозваться ди Валь прежде, чем в сознание вплелся человеческий водоворот хохота.
Окружающие потешались, сочтя выходку забавной. В голове сделалось легко и пусто, зазвенело от непонятного, неведомого гнева, и только слова воздушными пузырьками поднимались изнутри, летя без участия рассудка:
– Жаба краше! - уверил Роман прежде, чем распрямившаяся пружиной рука итанийца с невероятной силой отшвырнула его назад. Но, сумев перехватить, Артани погасил энергию движения. Они сплелись ладонями, кистями, выстроив короткий спич захватов и освобождений, одновременно отступили назад, осмысливая, сравнивая, не веря... А лихая весёлая злость вином разлилась в крови, пьяня адреналином.
- Для тебя, навозный жук, и жаба - эталон! - ничуть не обидевшись, с иронией отозвался итаниец.
Серые глаза прищурены, летят снежинками, унося Романа за собой; и не остановить - затянет графа в холодную пропасть на погибель. Жаба улыбалась насмешливо, а отчего не улыбаться? В сравнении с итанийцем и серебристый, лунный снег Ромейна грязной лужей виделся. Чёткие губы, скулы - сильфы изо льда ковали. А приглядишься – непонятно. Обычный сероглазый парень - широкоплечий, высокий, худощавый, и ничего необычного нет, но лицо, как узор снежинки, складываясь вместе из простых, резких линий, образует застывшую морозную красоту: завораживает, выстуживает серебром бровей и надменным подбородком.
Такие шею гнуть не привыкли: перед ними все прогибаются. Знает себе цену, а высокомерием камни можно колоть. Не выдержат - треснут, пожелают рассыпаться от стыда, что осмелились встать на пути его «Я – величества». Роман - не камень, человек, но люди порой бывают твёрже камня. А от стыда он в другой раз провалится.
- Что ты там квакнула, жаба?
- Сказал, что ты сдуру дверьми ошибся, пастух, - издевательски протянул итаниец, и бровью не поведя в ответ на оскорбление, – Здесь не коровник.
Толпа, подтягиваясь на бесплатное представление, рассыпалась волной смешков. Граф был беден, и хотя перед приходом в Академию вымылся в реке и постирал одежду, печать нищеты бросалась в глаза не меньше, чем алая сигна на плече и характерная гарда клинка на поясе.
Итаниец не был слепым - оскорблял намеренно, и стрела больно попадала в цель. Серые, сотканные сарказмом глаза бросали вызов, травили затаённым выжиданием и непонятной жаждой... «чего?»
Артани одеревенел, белея полотном. Кровь отхлынула от лица, ударяя в голову, а итаниец, не замечая или замечая, но желая вызвать реакцию, глумился, не зная, что в Ромейне за подобное языки режут.
– Фу-у-у, от тебя воняет навозом! – насмешник выразительно помахал рукой перед носом, разгоняя воздух, бросив «доброжелательным» советом, – Помылся бы ты, что ли...
- У тебя не только ум, но и одеколон протух?! – тихо спросил Роман, но его услышали. Раздались неуверенные хохотки: «Ай да, пастушок!»
- Тебе виднее - ты же в навозе валялся! – итаниец не остался в долгу.
- Фу-у-у! Фу-у-у-у-у! Ату! – завопили в толпе, подогревая накал страстей - ведь нет зрелища интереснее, а злорадствовать над чужим падением - увлекает. Девушки, подражая кумиру, насмешливо принялись подносить к лицу кружевные платочки. Одна из них – манерная блондинка в открытом платье из светлого муслина и золотистой тафты, недоумённо пожала плечами и фыркнула, закрываясь веером. Травля - глупость, но Алексис Сорра «почуял кровь» и не собирался отпускать добычу.
– Ату его! – хихикнула темноглазая шатенка, пытаясь заслужить внимание итанийца. Роман и не удивлялся. Под такого, наверное, девки с визгом складываются и сами юбки задирают.
– Ужасно! – подхватила другая, – С каких пор Академия принимает подобный сброд? Прикажи ему убраться. Он отвратителен!
Встретившись с полупрезрительным взглядом ярко-синих глаз темноволосого, рано поседевшего дворянина, девушка залилась краской, осознав, что выставила себя в некрасивом и глупом свете. Граф с мифическим спокойствием обозрел толпу, предлагая и другим «умницам» высказаться. К полной неожиданности собравшихся, «пастушок» оказался нереально красив. Просто создан для восторженных вздохов, и алая сигна на плече подогревала интерес.
- Не отступай, Ромейн! – закричал кто-то, и раздалось немедленно ответное, – Давай, Итания!
На подзадоривающие выкрики противники не отреагировали, а вот почуяв конкурента в борьбе за женское внимание, блондин скрипнул зубами и продолжил более спесиво и вызывающе - прямо спектакль разыграл с призывом свидетелей.
– Послушай, что люди говорят, сделай им одолжение: заползи обратно в дыру, из которой вылез. Там навозные мухи твои по тебе наверняка соскучились.
– Единственная навозная муха – ты сам! – с тихим гневом отозвался Роман, и пояснил с неожиданной желчью, – Раз таким, как я, здесь не место, что ты здесь забыл, бастард?
Граф, не отводя взор от итанийца, тронул сигну, открывая намёк и подтекст. На гербе Артани алел цветок необычный формы. Значение знали немногие, но могли поклясться: любой ди Валь готов не на словах, а на деле подтвердить тайный смысл.
Полыхнувшие арктической злобой серые глаза просигналили, что графу лучше избрать иную область для шуток, но итаниец первым начал. Роман не собирался сдерживаться. Обнажив оружие - проливаешь кровь. В отличие от чистенького и ухоженного сноба, он на своей шкуре изведал унизительную цену обидных слов: