– По крайней мере, моим коровам нечего стыдиться за происхождение хозяина. Не так ли, ублюдок? – Роман полупрезрительно усмехнулся и ловко уклонился от чужого броска, отступая назад с мягкой грацией
От последней реплики итаниец пошёл пятнами и со сдавленным шипением потянулся к Роману, напоминая рассерженную дикую кошку со стальными миндалевидными глазами. На плече Алексиса Сорры не было герба. Разорванная половинка обозначала линию отца. А вот что касается матери...
– Рискни повторить, мразь... – с убийственной лаской предложил итаниец, – Я вобью эти слова в твою паршивую глотку!
Времена, когда происхождение по двум линиям считалось обязательным, остались в прошлом. Кто поймёт чужие комплексы? Язык у Романа работал скованно, но поведение итанийца вдохновило красноречие на подвиги. Не вина Артани, что он не может выглядеть пристойно. Дворянину ли не знать, что человека украшают не платья, а достоинство и честь?
По официальной версии их замок находился на пограничной территории с норманнами, и когда началась война, попал под удар. Родные погибли. Он выжил чудом. На самом деле всё было хуже... Нашёлся предатель – мерзкий паук.
Нападавших оказалось слишком много. Слишком много для жалкой горстки защитников замка. Нападение случилось полгода назад, и рана была свежа. Предстояло привыкать к новой жизни, а он так и не смог оправиться. Выносить насмешки... Он слаб, пока слаб, и ничего не может сделать в одиночку. Войска короля не пришли на помощь.
Предательство оплело паутиной. Роман просыпался по ночам от холодного ужаса, кричал, сотрясаясь кошмарами. Ему исполнилось восемнадцать лет, а он стал отшельником, впавшим в старческий маразм и светлую благость, потому что если позволит себе открыть дверь памяти - свихнётся. Он и не позволял. Но раны не заживали. Жгли, стоило сыпануть крупицу соли. Выродок не понимал, над какой болью глумился.
Итаниец не знал. Но и Роман не понимал, над чем смеётся. Нашёл единственную брешь в чужой обороне, слабое место, и бездумно бил, бил с внутренним ожесточением, не испытывая ни сострадания, ни страха, ни сочувствия - ничего. Слышал лишь звенящую сталью струну в голове, а всё вокруг застилал белый туман. Пелена, такая прозрачная, похожая на белесый дым. Он казался спокойным в этом дыме. Он впитал его из обгоревших стен полыхающего пожаром Ромейна. Он унёс дым с собой в сердце. А теперь дым уносил его, и разящие сталью серые глаза итанийца становились отражением отблеска других клинков, обагрённых кровью жителей Ромейна.
– Что такое, УБЛЮДОК?
Слова. Слова. Негромкие. Голос спокоен, и не сорвётся в визгливые бабьи нотки итанийца. Он мог призвать публику на свою сторону, но граф не нуждался в свидетелях и подпитках толпы. Привык отвечать за себя сам и, чураясь пошлой клоунады, держался с поразительным достоинством, не менее пугающим, чем дерзкий вызов.
- Неужели, задел твои чувства, УБЛЮДОК?
Роман и не знал, что стал жесток. Он понял это сегодня. А толпа продолжала гудеть с попустительства стражи и дежурных, не заметивших происходящего в столпотворении.
– Разве что чувство прекрасного. Не льсти себе, пастушок, – съязвил блондин едко, сумев быстро оправиться. Стоило отдать должное - противник умел превратить гнев в яд насмешек. – Просто своим внешним видом, маленький нищеброд, ты оскорбляешь взор присутствующих дам, а я не могу этого позволить.
Раздался смех. Слова итанийца пришлись кое-кому по душе.
– Своё дозволение себе в глотку засунь, ублюдок. Моя деревянная чаша покрепче твоей золотой, раз у тебя язык с мозгом не связан. Метёшь метлой - смотри, как бы самого не вымели.
Смех повторился, но робко и неуверенно. Слова Романа о мудрости и богатстве оценили по достоинству. Просто смеяться над итанийцем открыто – приравнивалось к самоубийству. Маленький граф, осмелившийся выступать против, жить явно не хотел.
– Ух, ты ещё и полы подметать умеешь? – насмешливо похвалил блондин и добавил, – Пастух-философ, кто бы мог подумать. Тебе пора поторопиться к своим коровам. Чай, не доятся без проповедей?
Он изобразил ладонью комичное «кыш-кыш», изображая изгоняющий жест. Народ просто взвыл хохотом!
– Ты хорошо разбираешься в коровах, бастард. Знание предмета налицо. Дай угадаю - мать была пастушкой?
Раздались неуверенные, сдерживаемые смешки. Итаниец резко побелел. Чувствовалось, он на пределе. Настолько беситься, учитывая, что первый начал искать повод для драки? Или не ожидал отпора, привык к лёгкой добыче?
– Кем бы ни была моя мать, тебя не касается, тварь! Откроешь поганый рот, чтобы высказаться о ней – язык отрежу, – прошипел итаниец, вложив в слова настоящую ненависть.
Смелость маленького графа на многих произвела впечатление, но в душе Алексиса Сорры сопротивление маленького ромейнца демона разбудило. Один из товарищей попытался его остановить. Пелена гнева застилала глаза, Сорра и не различал, кто осмелился положить ладонь на его плечо, шепча, что происходящее неразумно. Алексис стряхнул не оглядываясь. Лихорадило, лихорадило всего при виде упрямого подбородка, сжатых губ, волчих глаз - ромейнец смотрел, приглашая выпить крови, звал, будоража стылым безумием бойцовской арены.
Нет, он не мальчишка - маленький несгибаемый стерженёк. И остро захотелось сломать, заставить согнуться, прихлопнуть назойливую навозную муху, смеющую жужжать и досаждать Сорре. «Хочет драки? Он её получит!» Серые глаза приобрели опасный металлический блеск.
– Пока я слышу только слова, – граф с прохладцей посмотрел на часы. Для добивания противника осталось лишь скучающе зевнуть, и Сорра не мог не оценить жеста, короткого движения, нарочитой небрежности и сдержанного достоинства. Что бы он ни говорил, не делал, в каком бы рванье и тряпье перед ним не стоял – он сверкал драгоценным камнем, и отчего-то этот блеск нестерпимо ранил самолюбие Алексиса. Сильнее, чем обидные слова.
– Надеюсь, клинок окажется, более убедителен, – отозвался Сорра холодно, кладя руку на эфес.
Холод оружия помог вернуть равновесие: в голос вернулась насмешка, а вид итанийца выражал решимость проучить дерзкого мальчишку.
– Ну что, странствующий навозник, спрошу в последний раз. Уберёшься сам, или помочь? Оплачивать твоё лечение я не стану.
– Твоё мне точно оплатить не по карману, – со вздохом, отозвался Роман, констатируя, что последний камень терпения скатился с горы. Выскочка-итаниец конкретно взбесил, сумев пробить дыру в тщательно созданной броне. – Я не стану драться с тобой.
– Что-что?.. – Алексис демонстративно приложил ладонь к уху. Происходящее начало резко забавлять. – Струсил, пастушок? – он презрительно фыркнул.
Маленький граф отрицательно двинул головой - странный, далёкий в своей отрешённой задумчивости:
– Много чести, отродье. Не хочу клинок пачкать дуэлью с бастардом. Хочешь драться – попробуешь кулака.
– Что ж... ты сам это выбрал, – судя по упавшему до арктического градуса голосу итанийца, ромейнец подписал себе смертный приговор, – Я выбью из тебя спесь, пастушок, – пообещал Сорра, кровожадно улыбнувшись.
– А я из тебя дурь! – ответил граф дерзко, выдав всю порцию презрения, которую смог изобрести.
Оба парня, кипя от ненависти и негодования, ринулись друг на друга одновременно, заставив окружающих с возгласами шарахнуться по сторонам.
Комментарий к 1
Повествование будет отражаться с разных углов - в этом суть эксперимента.
В отношении кота - он принимает участие в книге, как некий представитель высших сил (но это уже спойлер).
========== 2 ==========
Роман ди Валь не считал предстоящую потасовку серьёзной. Учитель Гайто Раван хорошо выполнял свою работу, и расправиться с наглецом граф планировал просто: поставить блок, отвлечь, и сокрушить мощным хуком в челюсть. Роман был левшой, а противники не ждали подвоха.
Однако настоящего развития событий никто не представлял. Итаниец, вместо ожидаемой атаки, совершил обманный манёвр и, внезапно подпрыгнув, обрушил сокрушительную серию яростных и точных ударов ногами. Прощальный «спи спокойно» прилетел в голову с разворота. Не подставь Артани жёсткий блок, вместе с которым графа и вынесло, отдыхать Роману на солнышке ближайшие пару часов.
Артани не сталкивался с подобной техникой. Он умел драться, но итаниец не дрался – летал! Блондин мастерски владел ногами, а несомненное преимущество в росте позволяло, не напрягаясь, удерживать Артани на расстоянии, не подпуская в ближний бой. У ромейнца не осталось выхода – лишь принять навязанную Соррой тактику, но держался он неплохо, уклонялся, блокировал, пытался поднырнуть... и получил с размаха в челюсть кулаком, упустив из поля зрения руки противника.
– Слишком медленно! – ухмыльнулся итаниец и недоверчивой украдкой покосился на собственный кулак, не ожидавший, что ромейнский паренёк окажется птичкой легче пуха – все пёрышки разбил, но дальше глаза Сорры полезли на лоб...
Мальчишка улетел в пыль, будучи определённо в «отключке», но тело не подвело – сработало рефлекторно. Падая, ромейнец успел перегруппироваться в воздухе, выставил ладонь и, очевидно зверски сдирая кожу о раскалённые плиты, совершил сальто, мгновенно оказываясь на ногах и встречаясь с Алексисом взглядом.
«Королёк» Прозвище пришло само и наклеилось ярлыком на лоб. Боевой встопорщенный воробушек – смотрит яростно и летит навстречу с решительной стремительностью, не зная, что Сорра может в любую минуту расставить сеть, приготовить силки, и забьётся королёк, харкая кровью, попав в ловушку, из которой нет выхода. Счастье птички, что они не на боевой арене итанийцев. Сорра не настолько спятил, чтобы убивать детей, но перед ним и не ребёнок – безумный волк, не знающий, что итанийцы рвут пасть зверя голыми руками, и мастера ширена – бегают с ветром на перегонки.
В азарте боль не чувствовалась. Не давая ей прийти, Роман атаковал, пробивая чужую защиту, нанося встречный удар. Они словно короткий стремительный танец танцевали, вальсируя в точных, быстрых движениях. Итаниец двигался с молниеносной скоростью. Неуловимый призрак. На Романа шквалом обрушился ураганный вихрь атак из множества непредсказуемых ударов. Сознание выключилось – остались рефлексы. Атаки блондина с лёгкостью проходили защиту. Боль пришла не сразу, но пришла, вспыхнув тупым адским пламенем.
Алексис Сорра преследовал хищником. Поединок не продлился и минуты, но он знал, кто победил. Однако ромейнец поражал всё сильнее и сильнее. Мальчишка ушёл в глухую оборону, непрерывно отступая, блокируя, пытаясь сдержать напор, пропустил несколько сильных ударов. Сорра не давал передышки – избивал без жалости, используя преимущества, чтобы скрыть царапающий страх. Он не падает... он не падает... легче пёрышка, невесомее пуха... но он не падает! Проклятье.
<i>Рост... скорость и время... Время...</i>
Роман с трудом мог ориентироваться, но в сознание криком Гайто Равана долбила отчётливая мысль: «Время, Роман, используй «обмен времени». Граф совершил короткий пас, сложил пальцы, концентрируя энергию, создавая вокруг себя сжатое невидимое поле. <i>Замедление.</i>
Учитель часами заставлял отрабатывать приём, объясняя, что уникальная способность Романа не раз спасёт ему жизнь. Надо же – пригодилось. Движения блондина сделались вялыми и заторможенными. Артани не менял время, он менял восприятие времени – своё и чужое.
Со стороны наблюдающих драку раздался дружный вскрик изумления. Итаниец по неизвестной причине замедлился, а темноволосый смуглый малыш превратился в стремительного невидимку. Он внезапно исчез и возник из пустоты перед лицом ошарашенного Сорры; итаниец успел прикрыть голову, и ромейнец с силой вогнал кулак в беззащитный открывшийся пресс, крутанул запястьем, пробивая мышцы костяшками, бросая в парализующую воздух агонию.
Происходящее выглядело чудом. Итаниец нелепо согнулся в воздухе, со стороны напоминая сломанную куклу, и на секунду обмяк, с невероятной мощью отброшенный назад. Как невысокий и не самый крепкий с виду ромейнец сумел отшвырнуть превосходящего противника – оставалось загадкой. Скорчившись, Алексис прокатился по мостовой. Встал на четвереньки, пытаясь продышаться. Сплюнул кровь. От удара зубы прокусили губу, но «ромейнский пастушок» не дал опомниться. Молниеносно атаковал, закрепляя преимущество скоростью, желая отвесить и за пастушка, и за навозную муху...
Однако не на того напал. Итаниец не позволил себе прохлаждаться и встретил «гостя» подкованным сапогом. Роман, играючи, отбил и... рухнул на землю, сбитый обманной подсечкой второй ноги. Но досадовать на собственную дурость было некогда.
– Лови подарочек! – ухмыльнулся итаниец. Чужие ноги описали воздушную дугу, и пятка шустро перекатившегося насмешника пружиной обрушилась на грудь. Артани скрестил запястья, принимая удар. Удержал и крякнул, сбивая наземь и одномоментно откатываясь в сторону. Итаниец коротко взвыл от боли.
– Сам лови! Чё молчишь, поймал?
Губы против воли расползлись в улыбке. Запястья ди Валя, защищённые металлическими наручами, не раз выручали в бою. Воспользовавшись заминкой, граф прыгнул сверху, но рухнувший итаниец, стирая зубы, встретил не в меру «прыткого» угощением с локтя в ухо и добавил коленом «прощай почка». А в следующий миг провёл захват, пытаясь задавить массой или взять на болевой.
– Куда собрался, тварёнок?
– На твои похороны, собака!
Ромейнец вертелся ужом, умудрившись выскользнуть из железной хватки Сорры и отбиться, вновь оказавшись на ногах. Алексис, стервенея от досады, начинал тащиться от противника. Смелый ублюдок. Продержаться против него две минуты... талантливый пацан.
Талантливый пацан упорно рвался его уделать. Противники снова схлестнулись, обмениваясь серией стремительных, бешеных ударов. Роману пришлось пожалеть о своём решении «не пачкать клинок». Казалось, редкие убийственные атаки графа не причиняют блондину вреда. В какой-то момент Роман испытал паскудное ощущение, что дерётся с каменной стеной. Только кровь, которой периодично харкал противник, позволяла думать, что итанийцу далеко не фиолетово.
Соперники разлетелись в разные стороны. Встали напротив, восстанавливая дыхание, рассматривая друг друга с отчаянной, мутной ненавистью драки. Короткая стычка, длящаяся вечность, не заняла больше пары минут, но позволила им реально оценить возможности.