- А вы? - выдавила девочка, отступая от меня к стене и нервно переводя взгляд с меня на сладости. Очень хочется детю рулетик. И хочется, и колется.
- Обожаю, м-м-м! - хихикнула я. - Да бери, я уже не могу их есть.
Девочка потупилась и тоненьким детским голоском неожиданно без запинки выдала:
- Настоящая леди не должна поддаваться собственным желаниям, а должна себя ограничивать в вещах, радость ей приносящих.
О как! Маменьку, видать, цитируем.
Я присела перед малышкой, сравнявшись ростом, жестом фокусника протянула липкий рулетик со стола и заговорщически шепнула:
- Если очень хочется, то можно.
Девочка снова глянула на меня - нервно, испугано.
- Чесслово! - заверила я странного ребёнка. - Маме не скажу. Вот те крест.
Крест в моём не шибко умелом исполнении девочку убедил, и рулетик был проглочен с изумляющей быстротой.
Я подвинула к юной графине поднос.
- Ещё?
Девочка шмыгнула носом, но, когда я сунула ей в руки ватрушку, устоять не смогла.
- Кушай-кушай, - как служанка до этого, скармливала я юной графине выпечку. - Кушать надо, особенно ягодные рулетики, а то никогда не вырастишь, останешься таким же маленьким заморы… э-э-э… чудом, да?
Девочка, вымазавшись в варенье, робко улыбалась, сидя у меня на коленях - и впрямь худенькая, лёгкая, я её вес почти не чувствовала. Вот, помню, племянник, её же, наверное, ровесник, мне как-то на заграничной автобусной экскурсии все колени, сволочь, отдавил. Эта бы так не смогла.
- А матушка говорит, что вы не настоящая леди, - выдало вдруг “чудо”, похоже, уже вполне освоившись (после третьей ватрушки-то) и уже с любопытством оглядывая меня. - Что вы неправильная, девка и чернь, - и глядит на меня, глазищами хлопает. Спорю, и половины не понимает, что сказала.
- Э-э-э…
- Говорит, что вы брата совращаете, и что одежды у вас неприличные…
- Э-э-э?
- А ещё, что я не должна брать с вас пример, и что настоящая леди должна вести себя спокойно, с достоинством, не смеяться, читать только Святое Писание и не общаться с теми, кто её похитил… А кто вас похитил?
- Э-э-э… звучит как-то очень скучно, - сбивчиво протянула я. - Ну, про настоящую леди. Особенно со Святым Писанием.
- А вы не читаете? - живо заинтересовалась дитё, и я поймала в её взгляде любопытство. Ребёнок ведь ещё, не будь рядом строгой маменьки, бегала бы сейчас вон, перед замком, цветы бы собирала, кораблики по ручейкам подтаявшего снега пускала.
- Читаю, - ссадив с себя будущую настоящую леди, вздохнула я. - Конечно, читаю. А вот скажи-ка мне, милая, как из замка выйти, если через ворота не пускают. Ты бы как вышла?
- Если через ворота не пускают, то выходить нельзя, - с уморительной серьёзностью сообщила девочка. - Маменька заругает.
- А если хочется? - выгнула бровь я.
- Даже если очень хочется, - вздохнула девочка.
- Ясно, - пробормотала я. Нашла у кого спрашивать. Другой бы ребёнок все ходы и выходы знал из этой каменной махины, но эту, похоже, маменька сильно затюкала. - А во что ты обычно играешь? Ну, там, прятки, салочки?
Может, хоть развлекусь и случайно где-нибудь спрячусь… Пусть бы мой граф-тюремщик понервничал.
Девочка удивлённо захлопала ресницами.
- Леди не должна играть. Леди должна красиво вышивать…
- … по полю цветочки, - фыркнула я. - Ну да, конечно.
- Вы неправильная леди, - обидевшись, надула губки графиня и глянула на меня укоризненно, почти как маменька. - Не кормите меня больше пирожными!
Подхватив подол, присела в реверансе, выпрямилась и пошелестела к приоткрытой двери.
- Матильда? - раздался из коридора удивлённый голос Эмиля. - Ты что здесь делаешь? Ты почему не с матерью?
- Зашибись! - глянув на пустой поднос, пробормотала я. - Во что детей превращают!
- Она мешала вам, миледи? - это снова Эмиль, но уже сунув нос в комнату. - Что вы делали?
Я скорчила печальную рожицу и встала, намереваясь уйти. Ещё перед этим чудо-подростком я не отчитывалась.
Интересно, эта малютка-Матильда расскажет братцу, что я интересовалась тайными ходами?
Хотя не дурак же граф, наверняка понимает, что я, как похищенная, должна интересоваться.
Хотя почему не дурак?
И да, леди здесь не сбегают. Они сидят смирненько в башне и не общаются с похитителями. И Святое Писание почитывают. Для расширения кругозора, а то из окна нифига не видать.
Не, я не настоящая леди, совсем нет. И что б мне никогда ей не стать!
***
Меня снова пригласили на ужин. Когда до графини-матери дошло (чую, служанка настучала), что я уже который день нормально не ем, меня решили кормить насильно. То есть самолично и на ужине, глаза в глаза.
Перспектива меня, естественно, не радовала, и я морально готовилась к экзекуции сначала в библиотеке, где с лёгкой руки графини же (точно-точно, её) была проведена ревизия и, например, убраны все нормальные интересные книги, кроме тех, что по Святому Писанию. Госпожа графиня, похоже, решила строить меня, как и дочку. Наверное, увидела в этом некою Божью волю. Типа как вернуть в лоно добродетели неразумных и заблудших овечек.
Овечка-я в который раз перечитывала пыльные средневековые истории местных святых и уже начинала мечтать об “Амаретто”. Просто чтобы посмотреть, как длинная физиономия госпожи-хозяйки Перевала ещё сильнее вытянется, когда я эту “погань развратную” открою. А ещё меня теперь все и каждый посылали-сопровождали в местную часовенку - помолиться о себе, муже и чистой душе моего будущего (и, хм, по-моему, весьма гипотетического) ребёночка. Сбежать удавалось отнюдь не каждый раз, и удирала я обычно в сад. Но когда вечерело и холодало, приходилось возвращаться добровольно.
Вот и сейчас я в который раз подула на озябшие руки в перчатках, полюбовалась на облачко пара, на закат, ярко блещущий в затянутом пеленой небе и, ёжась, побрела в каминный зал. Точнее, сделала вид, что побрела - слуг по дороге встретилось странно мало, наверное, всей гурьбой ужин нам готовят. Так что я как бы случайно отступала к Девичьей башне - сейчас шмыгну в свою спальню, укроюсь покрывалом и претворюсь, что сплю. И не будет мне сегодня ужина под присмотром педантичной графини. Так-то.
В башне тоже было странно тихо. Настолько, что я на цыпочках, чтобы эту мёртвую тишину не нарушать, подобрав юбки, прокралась по ступенькам и замерла в закутке. Около моей комнаты стояли солдаты в чёрных кольчугах. Дверь была приоткрыта, и оттуда доносилась ругань на азвонском и шорох, и ещё звук чего-то тяжёлого, падающего. Похоже, книг.
Та-а-ак…
Я ещё тише, зажав рот рукой, хотя эти, у двери и так вряд ли бы услышали, бочком, бочком стала спускаться… и расслышала внизу шаги. Кто-то в тяжёлых, явно мужских сапогах грохал по ступенькам, поднимаясь.
Выхода не было, я метнулась влево, в узкий коридорчик, и шмыгнула в приоткрытую дверь - по-моему, как раз покои графини или её дочери - очень тихие, значит, пустые. Тут же прижалась к двери и подумывала уже, не закрыть ли дверь на засов - на всякий случай, - когда взгляд случайно прошёлся по комнате.
Хорошо, что я закрывала рот рукой.
И графиня, и её дочь были тут - лежали у забранного фигурной решёткой окна. Одна со вспоротым горлом, другая со здоровенной раной в животе. Крови под ними натекло почти к порогу.
И обе смотрели на меня мёртвыми стеклянными глазами.
Твою мать! Точнее… Requiem… Domine…
За дверью загрохотали, заорали и зазвенели клинками.
Я без сил прислонилась к стене, слишком хорошо понимая, что это всё значит.
Нет… Я ещё не хочу умирать!
***
Дверь никак не открывалась. Эмиль колотил в неё, слыша за окном ругань и крики стражи, и звон клинков. Плевать на королеву, даже если это за ней, но матушка и сестра ещё не могли уйти на ужин, они ещё где-то здесь, и, значит, в опасности.
Под ноги попался труп стражника, посмевшего заступить графу де Лири дорогу, посмевшего броситься не него с обнажённым мечом. И он, и его товарищи лежали сейчас на каменном полу, гротескно освещаемые факелами, а Эмиль ломился в закрытую дверь покоев матушки. Молча, хотя надо было закричать - вдруг это мать закрылась, его она бы впустила. Конечно, это она, а он сейчас зря изводит клинок о дубовую дверь, он рискует остаться без оружия, глупо, глупо, глупо…
Но когда Эмиль уже собирался позвать, дверь неожиданно поддалась, вывалилась внутрь, на пол, брызнула чем-то Эмилю на щёку… Перед глазами метнулось что-то яркое с подсвечником на перевес, граф машинально отмахнулся, попал по чему-то мягкому, услышал сдавленный стон. Но это юношу уже не волновало. Он выронил меч, рухнул на колени и, если бы рядом сейчас был убийца, непременно бы умер. Вслед за матерью и сестрой.
Нет… только не снова. Нет…
- Эмиль.
Юноша прижал ладонь ко рту, не в силах даже шептать молитву.
- Эмиль! Граф! Да очнись же, мальчишка!
Резкая боль пронзила щёку, голова мотнулась, и Эмиль увидел бледную, испуганную королеву.
Катрин открыла было рот, но тут же сжала губы и зажала рот и нос Эмилю. А с коридора донеслось:
- Найдите мальчишку-графа и королеву! Их - живыми, остальных - убить.
Эмиль замычал, высвобождаясь.
И тут же донеслось резкое, добившее окончательно:
- Они нужны герцогу. Ищите! Живее!
Герцогу…
Что-то шептала, потом кричала Катрин, но Эмиль не слышал. Перед глазами плыло, точно в тумане. И точно всё это не с ним. И как-то медленно… Медленно распахнулась дверь, медленно вбежали солдаты, медленно размахнулась подсвечником Катрин.
С тем, который потом схватил визжащую королеву, Эмиль даже встретился взглядом. И заметил в его глазах отражение мёртвой Матильды.
Туман окрасился алым…
***
По животу, твари!! Мне больно!!!
Я шлёпнулась в кровь, лицо мёртвой графини оказалось совсем рядом, но уже не пугало. Мне слишком не хватало воздуха для страха, и совсем не было сил…
А этот, графёныш дрался. Как умеют обиженные, отчаянные четырнадцатилетние мальчишки - безрассудно, как берсерк. Если бы его сейчас смертельно ранили, он бы вряд ли заметил. К счастью, не ранили - графёныша всё-таки неплохо учили драться, а нападавших было всего-то двое. Для этого убийцы с мечом - в самый раз. Потом, правда, он ринулся в коридор, а я уже безнадёжно закричала-захрипела:
- Эмиль!
Мальчишка замер у самой двери. Медленно обернулся.
- Эмиль, - хватая воздух ртом, булькнула я. - Если ты… убьёшь их всех… ты никого не вернёшь… И ты не убьёшь. Послушай… Надо бежать… Помоги…
- Мести! - прорычал мальчишка, и в другой бы ситуации я бы испуганно замерла и затихла. Сейчас я умудрилась сесть.
Кретин!
- Ты никому не отомстишь, если умрёшь, идиот! Тебя предал герцог, мсти ему! Но его здесь нет! Бежим, найдём его, и мсти сколько угодно!
За дверью снова загрохотали шаги.
Этот дурак рванулся с мечом наголо, опять бросаясь в бой.
Я, понимая, что даже дальше порога не доползу - так болел живот - беззвучно заплакала от бессилия.
Сейчас этого идиота пристукнут, меня отвезут герцогу, пристукнут там, и Эдварда, может, тоже…
Грааль привычно не отзывался.
Я застонала от отчаяния, когда меня вдруг обхватили за плечи, ставя на пол.
- Можешь идти? - прохрипел на ухо Эмиль, весь мокрый от пота, как мышь. - Надо.
- Постараюсь… Стой, куда? В конюшни надо…
- Сам знаю!
Слава богу, в Девичьей (уже и так перевёрнутой вверх дном) башне нас пока не искали - на солдат мы наткнулись всего один раз. Я разжилась чёрным плащом, чтобы прикрыть яркое платье. Борова-графа, прущего на врагов, как баран на ворота, пришлось поливать бранью, чтобы уговорить одеться, как солдаты - хотя бы тот же плащ накинуть.
И да, слава богу, конюшня была недалеко от Девичьей башни.
Граф бросился к денникам, я повисла на его руке, не давая вылезти из укрытия.
- Седлать времени нет, берём их коней.
- Я на них не поеду! - возмутился гордый граф. - И они и так после дороги, нам нужны свежие…
Шаги тяжёлых сапог по камню двора раздались совсем рядом, и я, не слушая, бросилась к ближайшей лошади.
Куча-мала началась почти сразу - правда, я успела залезть в седло. Кто-то пытался меня стащить, я лягалась, рядом рычал Эмиль, звенел клинок, мой конь присел, потом сделал плавный скачок, чуть меня не сбросив, попытался встать на дыбы. Я моталась, как мешок с мукой, цепляясь за поводья со всей силы, и лягаясь что есть мочи по чьему-то лицу, доспехам и крупу коня. После был весёленький галоп до ворот - причём в какой-то момент Эмиль оказался рядом, и тоже в седле. А стоило вылететь за стены, как за нас взялись их лучники. И судя по ощущениям, целились они отнюдь не в лошадей. Блин, мы же им живыми были нужны!
Видать, не так уж сильно.
Помню, что-то кричал Эмиль - то ли меня к чёрту посылал, то ли врагов, то ли так молился. Я тоже молилась, но лично мне откликнулись - в тот прекрасный момент, когда одна из стрел просвистела над ухом и чуть не свалила мою лошадь, у меня, наконец, засияла рука.
Мгновение позже всё вокруг закрутилось-завертелось, а в себя пришло уже на лугу, тоже у леса, но только без замка, а с какой-то деревушкой рядом.
Помню, у Эмиля были жутко забавные глаза, когда он, покачиваясь, на меня уставился.
Потом я всё-таки вывалилась из седла. Вроде не под копыта.
***
В чувства меня приводил тюремщик-граф. Хотя это мне бы его успокаивать. На мальчике лица не было - одни скорбно-сжатые губы, да обиженный на жизнь взгляд. Но надо отдать должное - Эмиль не паниковал. В смысле, не рыдал: “Ах, что ж теперь с нами будет?!”, не бился лбом о землю и вообще истерик не устраивал (чем я, честно говоря, грешу).
- Нам необходимо раздобыть еду. Для вас, - всё, что он мне сказал, усаживая обратно в седло, закутывая в плащ и направляя собственного коня в сторону деревни.
Я поехала следом - его голос не оставлял сомнений, да и сил раздумывать, честно говоря, не было.
Солнце почти село, когда мы доскакали до деревушки. Крестьяне ложатся с закатом, так что народу почти не было, но кто был - попрятались, стоило только нам до первого дома доехать. Я лениво удивилась, однако разгадка себя ждать не заставила. Эмиль уверенно направил коня к самому добротному домику, проорал что-то, вытащил меч и, словно так и надо, выбил дверь. Я, открыв рот, наблюдала - такая азвонская традиция мне была пока незнакома.
Апофеозом стал момент, когда Эмиль выволок из дома совершенно не сопротивляющегося мужика (раза в два выше и шире мальчишки), следом выскочила рыдающая женщина, прижимая к себе девчонку вроде Матильды. А Эмиль, точно так и надо, потребовал выдать нам еду.
Я нервно оглянулась, подозревая, что из соседних домов за нами пока наблюдают, а скоро и попрут с вилами друзья этого дрожащего крестьянина, которого мы сейчас так беззастенчиво грабили. Выйдут и сделают нам хорошо.
Эмиль, которому эта мысль в голову явно не пришла, орал приказы. Женщина, по-прежнему рыдая, сбивчиво упрашивала его о чём-то на невнятном азвонском. Девочка плаксиво кривилась. Двое сыновей, по росту - почти ровесники Эмиля - с яростью пялились на графа, но бросали в кожаный мешок хлеб, сыр и что-то ещё.
Закат медленно догорал…
- Прекратить! Немедленно! - мой “милый” акцент проявился во всей красе, но обернулись ко мне все. И, похоже, отлично поняли. Хорошо я на фрейлинах натренировалась. - Отпусти его! Ну! - я ткнула пальцем в Эмиля с мечом и дрожащего мужика. - Граф, это приказ!
Конечно, мальчишка вякнул:
- Что?!
- Я твоя королева, мать твою, делай, как я говорю!!
Эти, хм, волшебные слова возымели поистине чудесное действие: Эмиль, кажется, машинально, выпустил мужика, тот грохнулся на колени, глядя на меня как на Деву Марию, и следом за ним - вся семейка.
Я опешила, и где-то с минуту вокруг царила блаженная ночная тишина.
- Граф, едем, - выдохнула я, наконец.
Эмиль сорвался с места, ожёг меня злым взглядом, не забыл выхватить приготовленный для нас мешок с едой и ещё попытался что-то рыкнуть крестьянам. Пришлось театрально по-королевски дёрнуть ручкой, холодно просипеть: “Умолкните” и пришпорить коня.
Эмиль догнал меня уже на лугу, обогнал, огрел уже знакомым взглядом и почесал в лес.
Блин, сладчайшее удовольствие - в темноте на деревья натыкаться да ещё и на полном скоку.