– Я этого не говорила.
– В таком случае скажите на милость, что я делаю здесь? – воскликнул он.
Как могла она объяснить, что человек, которого он описал, не был похож на того, которого девушка видела совсем недавно. Да, у него были некоторые не совсем хорошие склонности – но ведь он же первый в них и признавался. Однако он обладал и немалыми достоинствами. И незаурядным интеллектом и остроумием. Был честен. Не лгал ради защиты собственных интересов – только для того, чтобы спасти ее.
– Вы мне нравитесь, – сказала она в ответ. Деверилл моргнул.
– Простите, не понял?
– Вы сказали, что я вам нравлюсь. Вы мне тоже нравитесь. Мне по душе, что вы не пытаетесь возвыситься над всеми, потому что обладаете титулом или принадлежите к старинной, уважаемой фамилии. Вы такой, какой есть. Вы не меняетесь, чтобы доставить кому-то удовольствие, но все же можете, когда захотите, быть обаятельным и добрым.
– Я рискую показаться сентиментальным, но мне кажется, что вы описываете себя. Вам не надо никого искать. Вы такая и есть.
– Нет, – возразила она, пытаясь не отвлекаться на неожиданный комплимент. – Я перечислила, за что вы мне нравитесь. А мне хотелось бы понять, как вы живете, Не то, что вы описываете, а… вашу свободу. Вам не приходится болтать о погоде, взвешивать каждое слово даже в разговоре с друзьями из опасения причинить вред могущественному и безупречному семейству Гриффин, история которого насчитывает восемь сотен лет. – Она глубоко вздохнула, и голос ее зазвенел. – Я тоже не хочу, чтобы мне приходилось делать это.
– Так не делайте, – помолчав, предложил он.
– Я пытаюсь. Но не могу… сообразить, как поступить подобным образом, не причинив ущерб моей семье. Есть люди, чью жизнь и репутацию я должна принимать во внимание. Я люблю свою семью. Она всегда будет для меня много значить.
Он покачал головой.
– Если первое, что приходит вам в голову, это нежелание сделать что-нибудь неправильно, то это не свобода, Элинор. Это страх.
– Но мне приходится учитывать многое другое, кроме свободы. Я ведь не мужчина…
– Я это заметил.
– …и не хочу, чтобы меня вынуждали к «хорошему» браку в понимании моего брата. Я хочу сделать собственный выбор. Для этого надо следовать определенным правилам. Игнорировать их было бы просто глупо.
– Ну, так следуйте им. Мне кажется, вы знаете, что хотите, а я знаю, что я не тот человек, которому вам стоит подражать, если желаете, чтобы все были счастливы. И уж будьте, уверены, вам не удастся найти такого мужа, который захочет жениться на вас, если вы выберете меня образцом для подражания. Полагаю, что вы хотите найти достойного человека. Я имею все основания заявить, что в Лондоне есть прекрасные мужчины, которые были бы счастливы, взять вас в жены.
– Но я…
– Самое лучшее для вас – это продолжать оставаться такой, какая вы есть. Из того, что вы мне говорите, и что я видел сам, очевидно, что вы хотите быть хорошей – хорошей сестрой, хорошей женой. Вы не имеете намерения отказываться от своих обязательств и не хотите становиться грешницей. Послушайтесь моего совета, Элинор: отправляйтесь домой, и говорите Мельбурну «нет» до тех пор, пока он не приведет вам такого кандидата в супруги, какого вы хотите.
Пропади все пропадом! Ей не хотелось в этом признаваться, но он опять был абсолютно прав. Она не сумела вовремя смахнуть набежавшую слезу, и она скатилась по щеке.
– У меня есть кое-какие идеи относительно того, что я и действительности хочу, но, находясь в крепости Гриффинов, мне никогда не удастся их осуществить. Может быть, я и не знаю точно, что я хочу и кого я хочу, – дрожащим голосом произнесла она, – но я не сдамся, пока этого не пойму. Я не хочу возвращаться к скучной, лишенной мечты жизни, не узнав хотя бы разок, что такое настоящее приключение. Не хочу. И не смогу, Валентин.
К ее удивлению, он заинтересовался.
– Приключение? – повторил он. – Какого же рода?
Она сделала глубокий вдох, закрыла глаза и попробовала представить себе, что бы она сотворила, если бы могла хоть разок сделать все, что пожелает.
– Что-нибудь неистовое, необузданное и совершенно безумное. Что-нибудь грешное. – Элинор снова открыла глаза. – А потом, я думаю, я смогла бы найти мужа, который бы подходил мне и не слишком раздражал Мельбурна.
– Неплохо звучит, – улыбнулся он, и губы его чуть дрогнули. – Значит, вы решились.
– Да. Что вы об этом думаете, Валентин?
– О том, что я думаю, можно написать несколько томов, – сказал он. – Попробую найти подходящее греховное приключение для вас. Но я не гожусь на роль свата, так что в том, что касается выбора мужа, действуйте по своему усмотрению.
Ну что ж, он, кажется, наконец-то предложил ей свою помощь. Со временем она уговорит его и на что-то более серьезное. В данный момент важнее всего было то, что у нее появился союзник. Элинор, подчиняясь импульсу, сделала шаг к нему и, обняв, произнесла:
– Спасибо.
Валентин, взявшись пальцами за подбородок, приподнял ее голову, потом медленно наклонился и прикоснулся губами к ее губам – нежным, манящим, восхитительным поцелуем. Она затаила дыхание. Дрожь пробежала по ее спине. Хотя они не двинулись с места, она могла бы поклясться, что ее ноги приподнялись над травой. Неудивительно, что женщины падали без сознания у его ног. Когда он выпрямился, она обнаружила, что прислонилась к его груди.
– Я предупреждал, чтобы вы меня не благодарили, – тихо сказал он, осторожно поставив ее на ноги, и продолжил прогулку.
Но она все равно была ему благодарна. Воспоминания о противных, жадных губах Стивена Кобб-Хардинга вдруг стерлись, как не бывало. Их вытеснили мысли о чем-то гораздо более приятном и волнующем.
Глава 8
Сославшись на мнимую встречу со своим портным, Валентин привез Элинор домой задолго до оговоренных двух часов. Едва выехав с подъездной аллеи, ведущей к дому Гриффинов, он снова остановил упряжку.
– Вилли, поезжай домой, – сказал он, передавая груму вожжи и соскакивая на землю. – Я хочу пройтись пешком.
– Как прикажете, милорд, – ответил ливрейный грум и, прищелкнув языком, взял с места, влившись в поток уличного движения.
Все шло не так, как Валентин предполагал. Он, например, собирался убедить Элинор бросить наивную затею с мятежом или, по крайней мере, не рассчитывать на него как на своего инструктора. Но теперь он, судя по всему, крепко увяз в самом центре битвы, развернувшейся в клане Гриффинов. Он буквально добровольно вызвался помочь ей найти то, что удовлетворило бы ее мечту о приключении. Он. Добровольно. А дальше все пошло еще хуже.
Правда, вопрос об отце был для него подобен удару ниже пояса. Он-то думал, что у него сохранились лишь смутные воспоминания о старом пугале, но, как видно, ошибался. За первые восемнадцать лет жизни у него не было ничего, что следовало бы сохранить в памяти, но воспоминания все-таки появлялись, а, появившись, мучили. Однако сегодня произошло нечто такое, что полностью вытеснило их.
И это «нечто» тревожило больше всего. Он поцеловал Элинор Гриффин. Зачем? Да кто же его знает!
– Какой же ты идиот, Валентин, – пробормотал он себе под нос, вызвав удивленный взгляд какого-то прохожего. – И сумасшедший. И глупец.
Нежные непорочные губы, ее тихий вздох – все это будет отныне преследовать его сильнее, чем воспоминания о лишившемся разума отце. Ее братья доверяли ему. Она верила ему. У нее было доброе сердце, она была невинной девушкой, и при обычных обстоятельствах он бежал бы от всего этого куда подальше. Теперь же все противоречило здравому смыслу, пошло кувырком.
Когда он слышал, как она объясняет причины появления своего плана познать свободу и найти мужа, который ее поймет, это тоже сбивало его с толку. Предполагалось, что женщины должны быть добычей и дичью. До того как его отец сошел с ума, он, по крайней мере, научил его этому и демонстрировал это при каждом удобном случае и с завидной регулярностью. Все женщины, которых он знал тогда и узнал с тех пор, служили лишь подтверждением слов старого маркиза. Однако Элинор, судя по всему, имела собственные цели, причем они вовсе не были связаны с тем, чтобы забираться в постели к богатым и могущественным мужчинам. Это было необычно. И как ни странно, очень его возбуждало.
Он сказал, что ничему не может научить ее. Это было, конечно, не совсем так. Как опытный в любовных делах, он мог бы обучить ее всем тонкостям науки страсти нежной, с ним она познала бы вершины блаженства. Силы небесные, ему необходимо выпить.
За его спиной всхрапнула лошадь, которая оказалась так близко, что он чувствовал на затылке горячее дыхание животного. Валентин инстинктивно отскочил в сторону. Колесо экипажа едва не сбило его с ног. Оно зацепило его локоть и прижало к каменной стене.
Он сердито повернулся, готовый проучить наглого идиота, который въезжает на тротуар, угрожая раздавить пешеходов. Но экипаж даже не замедлил ход.
Фаэтон, уточнил он. Никакого герба на экипаже не было, а человек, правивший лошадьми, пригнулся так низко, что между шляпой и воротником пальто он заметил лишь дюйм светлых волос. Но даже этого, да еще пары гнедых в упряжке, было достаточно, чтобы Валентин мог с уверенностью сказать, что за человек только едва не покалечил его.
– Стивен Кобб-Хардинг, – прошипел он, ощупывая разодранный рукав сюртука. Только плотная ткань спасла его предплечье от ранения. Если бы на его месте была женщина, ее юбки могли бы запутаться в спицах колеса, и ее потащило бы за экипажем.
Вокруг собирались прохожие, послышались возгласы: «Вы не ранены?» и «Боже мой, да это Деверилл!»
– Со мной все в порядке, – пробормотал он, не обращаясь ни к кому конкретно.
Дело принимало интересный оборот. Хотя Кобб-Хардинг был, несомненно, трусом, он не становился от этого менее опасным. Наоборот. И не только для него.
Его первой мыслью было вернуться в Гриффин-Хаус и предупредить Элинор и Мельбурна, чтобы они были готовы к дальнейшим неприятностям от этого сукина сына. Но ведь он дал слово! Именно поэтому он терпеть не мог давать обещания. А как же предупредить Мельбурна, не обманув доверия Элинор? А прежний интерес Элинор к Кобб-Хардингу хотя и вызывал удивление, демонстрировался у всех на глазах, так что, если бы он решил взять правосудие в свои руки, всплыло бы имя Элинор.
– Проклятие!
Он солгал Элинор, что собирается к портному, но теперь это становилось горькой необходимостью. После этого он намеревался зайти к нескольким друзьям, чтобы узнать у них, что им известно о человеке, который опаивает женщин наркотиком, а потом пытается изнасиловать, и у которого, как видно, появилось новое хобби – давить экипажем титулованных дворян, возражающих против его методов обольщения.
– Тетя Тремейн! – радостно взвизгнула Пип и, промчавшись мимо дворецкого, с разбегу обняла ноги статной матроны, стоявшей в дверях гостиной.
– Не забывай о правилах приличия, Пип, – сказал ее отец, входя в дверь следом за Элинор.
– Вздор, Себастьян, – заявила леди Глэдис Тремейн, обнимая голову внучатой племянницы, то есть ту часть Пенелопы, до которой могла, нагнувшись, дотянуться. – Правила приличия оставь для знакомых. А объятия прибереги для членов семьи.
– Поправка принята, – сказал герцог, целуя тетушку в круглую щечку.
– А ты, Нелл? – улыбнулась графиня Тремейн. – Что предпочтешь – объятие или поцелуй?
– И то и другое. – Элинор обняла тетушку над головой Пип, что заставило девочку весело рассмеяться.
– Тетя Нелл объявила о своей независимости, – сообщила Пенелопа, рот которой уже был испачкан шоколадом.
– Вот как?
– Да, – продолжила Пип и, взяв Элинор за руку, потащила ее в гостиную. – Я сначала подумала, что она собирается уехать в Индию, но она не уехала.
– Все еще впереди, – пробормотала Элинор, уловив взгляд, брошенный на нее Мельбурном.
– Ты должна мне все об этом рассказать, – заявила тетя Тремейн, приказав лакею принести еще пирожных. – Судя по всему, это что-то захватывающее.
Элинор и самой хотелось поведать обо всем тетушке, но, разумеется, не в присутствии Пип и Себастьяна.
– Все не так драматично, – сказала она. – Я хотела лишь получить чуть больше свободы и возможность самой найти себе мужа, пока Мельбурн не выберет его по собственному усмотрению, словно огурец из бочки.
Пип взглянула на отца.
– Неужели ты держишь мужей в бочке, папа?
– Нет, я храню их в коробке. В большой такой коробке с дырочками для воздуха.
Тетя Тремейн рассмеялась.
– Твой папа шутит, Пенелопа. Если бы потенциальные мужья находились в коробке, пришлось бы всех их кормить. Не думаю, что кому-то захотелось бы платить за это.
– Конечно, если бы они ели столько, сколько ест дядя Закери.
– Устами младенца глаголет истина, – охотно согласился Мельбурн.
На протяжении следующего часа они разговаривали о том, что сейчас изучает Пип с гувернанткой миссис Бевинс, о моде, о том, кто с кем помолвлен и у кого были лучшие и худшие суаре в этом сезоне.
– Я слышала, что на одном из вечеров кого-то даже поколотили из-за девушки, – возмущалась леди Тремейн. – Мне рассказала об этом леди Истон.
– Право же, тетя, – заметил Себастьян, – всем известно, что нельзя воспринимать всерьез то, что она говорит.
– Правда это или нет, не имеет значения. Главное, что это интересно. Однако леди Истон говорит, что узнала эту историю от знакомой, которая слышала ее от кого-то еще, потому что сама она никогда не посещает неприличные вечеринки у Белмонта. Так что я не уверена, насколько серьезно следует к этому относиться. Однако сплетня получилась хорошая.
– Кого же поколотили? – поинтересовалась Пип.
Элинор хотелось провалиться сквозь персидский ковер под пол. Если Мельбурн узнает о том, что произошло у Белмонта, – всему конец. И она будет заслуживать той судьбы, которую он для нее выберет.
– Никто не знает наверняка, дорогая. Это был маскарад, так что леди Истон сказала лишь, что пантера ударила в нос лису, а потом схватила на руки девушку в красном платье с маской лебедя на лице и утащила в экипаж.
– Мне кажется, это очень романтично, – проговорила Пенелопа.
Закрыв на мгновение глаза, Элинор мысленно поблагодарила Всевышнего, что никто не видел ее в этом платье. Деверилл был прав, посоветовав уничтожить его, хотя, после того как Кобб-Хардинг мял ее в этом наряде, она бы в любом случае никогда больше его не надела.
– А чей это был экипаж? – спросил Мельбурн, погрозив пальцем Пип, которая попыталась под шумок стащить еще одно пирожное.
– Дальше подробности становятся абсолютно абсурдными. Поскольку Мэриголд слышала это из третьих рук, она не могла с уверенностью сказать, был ли это экипаж Принни, лорда Уэстфилда или твоего друга, лорда Деверилла. – Она фыркнула. – Лично я думаю, что это был Уэстфилд, потому что всем известно, что он распускал руки и раньше.
– Могу поклясться, что это был не Деверилл. Не припомню, чтобы он выяснял с кем-то отношения из-за женщины.
– Валентин? – заметила Пип. – Он очень сильный. Однажды он поднял меня в воздух одной рукой. Конечно, я была тогда маленькая.
Тетя Тремейн усмехнулась, слушая шестилетнюю девочку, но Себастьян внимательно смотрел на Элинор. На мгновение она чуть не запаниковала. Правда, пока ее ни в чем не обвиняли, но она твердо решила ни при каких обстоятельствах ни в чем не признаваться.
– Вот почему я настаиваю на соблюдении приличий – даже во время твоего маленького приключения, – сказал он, обращаясь к Элинор. – Если бы под маской лебедя оказалась ты, тебя бы больше не было в Лондоне.
– Несправедливо угрожать, основываясь на поступках других людей, – заметила Глэдис. – Я уверена, что Нелл отлично знает, что ожидается от молодой леди такого происхождения и статуса.
Да, она это знала, но все равно поступать только так, как от тебя ожидают во всех случаях жизни, было невыносимо.
– Я думала, ты не поверил этой глупой истории, Себастьян.
– Нынче утром я слышал аналогичную, – сказал он в ответ. – Не знаю, насколько она правдива. Но ведь молва идет…
– Я тоже хочу пойти на бал-маскарад, – заявила Пип, сидевшая на коленях у отца. – Я была бы принцессой. Или павлином.
– Из тебя получился бы красивый павлин, любовь моя, – сказал он, целуя ее в курносый носик. – Но мне кажется, нам пора уходить, пока ты не съела все шоколадные бисквиты в Лондоне. – Он поставил ее на ноги и встал сам. – Поцелуй свою тетю Тремейн, и пойдем. – Девочка подчинилась, и они вместе вышли в холл. – Элинор?