Однако старик в синих очках преспокойно вышел к завтраку. Как ни в чём не бывало, как будто это вовсе не он
— Почему ты хотел меня погубить? — грозно спрашивает его Кайтусь.
— Тебе показалось. Ничего не знаю, ничего не помню
— Берегись. Не становись у меня на дороге, пожалеешь, — пригрозил ему шёпотом Кайтусь.
И последний день плавания судовое радио сообщило, что новый фильм «Сын гарнизона», шедевр таинственного мальчика-кинозвезды, идёт уже во всех кинотеатрах Европы. Было передано заявление кинофирмы: «Если мальчик похищен, мы найдём его, чтобы он снялся в новом фильме. Если же его поглотило море, «Сын гарнизона» будет единственным и оттого ещё более драгоценным памятником его таланту».
— Эй, на тебе на кино, чтобы не думал плохо о нас, Мы же знаем, у тебя нет денег, ты все проиграл в карты.
Улыбнулся Кайтусь. Попрощался и ушел.
Изменил облик и одежду.
Поезд отходит через четыре часа. Как убить время? Пошёл Кайтусь в кино.
Подумал, может, приятно ему будет увидеть себя на экране. Оказалось, ни капельки. Да, его мечты о славе были наивны. Цветы вянут, овации стихают, огни гаснут. Человек возвращается домой усталый, невесёлый и ещё более одинокий. В славе хорошо только одно: что она радует и трогает людей, притягивает и восхищает, приносит людям пользу. Но это благо, которое может быть только тихим и близким, лишь для своих и для тех, с кем встречается сам человек, а не его изображение или имя.
Узнаёт Кайтусь в массовых сценах бедных актёров из жестокого города. И не себя он видит на экране, а свои воспоминания.
Хватит! Глянул Кайтусь на часы, не стал досматривать до конца. Побродил но богатым улицам, потом по бедным.
«Всюду одно и то же. Уж лучше подождать на вокзале…»
Купил газету, ищет известия из Варшавы: уже завтра он увидит её.
Поезд тронулся, и сердце забилось сильней.
Может, заехать по пути в Затишье? Ему там будут рады.
Нет, не стоит. Домой — к своим — к себе!
В купе, кроме Кайтуся, только один пассажир, какой-то господин с чёрной бородой. Места хватает, можно лечь, вытянуться после долгих ночей, проведённых в тесном коридорчике.
«Спать, спать».
Вынул Кайтусь из чемодана резиновую подушку, надул её, заткнул пробкой, чтобы воздух не вышел.
Вагон покачивается, колёса стучат на стыках. Приятная мелодия, дорожная колыбельная.
Вдруг раздался оглушительный грохот. Вагон рванулся вверх, замер, накренился, ещё раз резко дёрнулся — перевернулся. Погас свет. В темноте крики, стоны.
Кайтусь слетел с полки. «Жив. Не ранен, цел», — мелькнуло в голове.
Как вылезти? Та часть вагона, где двери, разбита, расплющена. Кайтусь лезет к окну, которое теперь оказалось на потолке.
А стоны, крики, мольбы о помощи всё громче. И в довершение всего — пожар.
Сгорел бы Кайтусь живьём, но вагон оторвался и слетел с насыпи, в стене образовался пролом.
Кайтусь уже почти вылез, как вдруг услыхал умоляющий голос:
— Антось, спаси!
Кто зовёт его на помощь? Кто узнал его?
— Спаси! Я всё тебе расскажу.
Это его попутчик, придавленный стенкой вагона. Пламя пожара освещает смертельно бледное лицо. Кайтусь с изумлением видит, что у раненого отклеилась борода. Это — итальянец с парохода.
— Помоги… Тебе просто, ты же волшебник…
Через минуту незнакомец лежал на траве вдали от горящею поезда.
— Спасибо. Теперь слушай. Я — сыщик Филипс. Ты заслужил награду. Мне всё известно. Я отправил в Варшаву телеграмму, чтобы тебя арестовали на вокзале. Я хотел договориться с тобой, но он мне помешал. Тот «слепой» на пароходе. Я всё видел в зеркальце: оно всегда при мне. Берегись его — он едет этим же поездом. Я шёл за тобой по пятам. Остров ты сам затопил, а не артиллерия. Кассир сказал, что какой-то мальчик хотел купить билет до Парижа. В дороге ты где-то задержался. Боксёрского матча я не видел, но выступление в бассейне видел, а потом за тобой в Голливуд… В шапке-невидимке ты раздавал безработным золотые монеты, а они их теряли… Одной рукой вытащил из грязи автомобиль… Потом исчез из-под носа… Концерт Грея… Тебя похитили… Ты от них убежал… Я за тобой на пароходе… Он всё вредит… Он… едет… Враг… Устроил крушение… Не я… Не сердись… Прекрасная смерть… Да, сообщи… Филипс погиб…
Кайтусь снял с его лица отклеившуюся бороду и закрыл ему глаза. Сложил на груди руки.
Глава 17
Кайтусь дважды арестован. Трижды избежал смерти. Улучшенная шапка-невидимка. Унесён вихрем
Знаменитый сыщик Филипс погиб в железнодорожной катастрофе.
— Скверно, весьма скверно. Печально, крайне печально, — сказал начальник уголовной полиции. — Мы потеряли лучшего сыщика. Никто не заменит его.
— Хорошо, просто великолепно. Радостно, чрезвычайно радостно, — говорили международные преступники, мошенники и грабители. — Никто не заменит его.
Двадцать лет Филипс упорно выслеживал и вылавливал преступников. Он брал наитруднейшие дела. Работал в одиночку. Из города в город, из гостиницы в гостиницу — поездом и самолётом, яхтой и мотоциклом. Порой целыми неделями никто понятия не имел, где он, что с ним. Давал о себе знать Филипс, только когда раскрывал всю шайку и её главаря.
Дело иногда оказывалось страшно трудным, и тогда завистливые сослуживцы толковали:
— Филипс не показывается, потому что ему стыдно. На этот раз у него не вышло.
И вдруг — хлоп! — телеграмма:
«Выслать пять метров полотна и десять метров сукна по такому-то адресу».
Это значит, что для ареста нужно пять полицейских в форме и десять агентов в штатском.
Когда преступников арестовывали. Филипс всегда стоял в сторонке, переодетый женщиной. Стоял с пистолетом, готовый в любой момент выстрелить. Однако ни разу он так и не выстрелил.
Он любил повторять полицейским:
— Ваше дело быстро схватить, кого следует, и не дать убежать. Моё — следить, чтобы никто из зевак не получил пулю.
Зеваки — это любопытные прохожие, сбегающиеся толпой, когда на улице что-то случается. Они-то больше всего мешают.
Филипс гордился, что при арестах никто никогда не был даже легко ранен.
— Здоровая полиция должна вылавливать здоровых преступников среди здоровых зевак. Арестовывать нужно людей, а не рубленые бифштексы.
Не нравилось сослуживцам, что Филипс вечно тянет с арестом. Уже всё знает, знает преступника, ходит за ним но пятам, а брать не разрешает.
— Их торопливость помогает нам ловить их, а наша тщательная работа не даёт им скрыться. Поторопишься — схватишь мелкого воришку, а тот, кто больше всего виноват, останется на свободе. Нарыв следует вскрывать так, чтобы вышел весь гной.
Однажды полиция разыскивала двоих грабителей и Берлине. Филипс же поймал не двоих, а целых девять, и не в Берлине, а в Вене. И так всегда: он ловил больше, чем предполагали, и не там, где думали.
Страшно опасен был «франт с чемоданчиком», главарь шайки мошенников. Он всегда носил с собой чемоданчик, где лежала бомба огромной взрывной силы, и похвалялся:
— Я свою жизнь дорого отдам.
Два месяца ходил и ездил за ним Филипс. Наконец всего лишь с одним полицейским он подошёл в театре во время представлсния к «франту».
— Наденьте этому человеку наручники.
— Мне наручники? — удивился «франт» и указал на чемоданчик.
— Я подменил чемоданчик. Ваша бомба у меня, а от моей вреда никому не будет.
— Врёте!
— Проверьте. Я не обманщик и не мошенник. Я даже свою визитную карточку положил в этот чемоданчик.
«Франт» побледнел.
Прекратите болтать, мешаете, — возмутился сосед Филипса.
— О, извините, — ответил Филипс.
И они просидели до самого конца представления. «Франт» тоже прослушал его до конца, только хлопать не мог, потому что был в наручниках.
Филипс послал в Варшаву такую телеграмму:
«Вторник. Продать жеребёнка. Сто метров атласа, сто шёлка, сто бархата».
А расшифровывалось это так:
«Арестовать мальчика. Сто полицейских должны встретить его на вокзале, сто — конвоировать, сто — охранять в тюрьме».
В полиции удивились:
— Наверное, какая-то ошибка. Подождём следующей телеграммы.
Они надеялись получить более точные указания: Филипс обычно посылал несколько телеграмм. Если одну перехватят, то особой беды не будет.
Но больше телеграмм не было. А уже вторник. Люди удивляются, с чего это на вокзале столько полиции. Подходит поезд. Полицейские ждут, присматриваются к приехавшим
Филипса всё нет, а из вагона первого класса выходит Кайтусь с повязкой на лбу.
— Стой! Кто тебя ранил?
— Никто. Поезд потерпел крушение, и я поранился.
— А где отец и мать?
— У этого поезда не было отца и матери.
— Давай без шуточек. С кем ты ехал?
— С Филипсом. Он едва успел мне представиться.
— Почему?
— Потому что отбросил копыта.
— Надеть ему наручники!
— Пожалуйста.
Начальник охраны в бешенстве.
— Что всё это значит? Пусть жеребёнок отчаянный и наглый, но сто человек на одного мальца — не слишком ли?
Отослал он своих людей обратно в казарму, а сам вместе с Кайтусем сел в тюремный фургон.
Поехали.
— Садись, чего стоишь?
— Да нет, я слежу через решётку, чтобы не слишком далеко меня завезли, — отвечает Кайтусь.
— Куда это ты собрался?
— Да уж не в тюрьму — домой. Что-то вы чересчур любопытничаете.
Кайтусь вроде и шутит, но на душе у него тревожно.
«Какое прощание, такая и встреча с родным городом», грустно улыбнулся он.
— Ну, хватит.
Глубоко вздохнул Кайтусь, глянул себе на руки, на руки конвоиру. Нахмурил брови. Прошептал веление.
— Чего ты на меня пялишься?
— Сейчас узнаете.
Повторил Кайтусь веление.
— Приятного путешествия, — произнёс он и открыл дверь тюремного фургона.
Начальник охраны в наручниках и с кляпом во рту на рысях едет в тюрьму, а жеребёнок ускакал.
Только теперь самонадеянный зазнайка понял, что Филипс был прав.
В Варшаве ничего не переменилось. Те же магазины и кинотеатры, так же на тумбах висят афиши, так же спешат прохожие.
Ничего не переменилось, только Кайтусь стал другим
Проходит он мимо своей школы. Остановился у ворот, послушал.
Надел шапку-невидимку, заходит во двор.
Смотрит на одноклассников. Подросли. Дети, что они знают! Играют, бегают друг за дружкой, толкаются, беззаботно смеются.
«Неправда! У них свои — детские — печали, горести, обязанности».
Скривился Кайтусь: увидел своего двойника, тот играл в классы. Какой жизнью живёт этот странный морок, которого он сам создал? Почему так раздражает и тревожит он его? Ведь Кайтусь же сам так захотел.
«Пойду. Нечего мне тут делать».
Отворил Кайтусь калитку.
— Эй, кто там? — удивился сторож.
Невидимый Кайтусь вышел на улицу, а сторож за ним.
А улицу как раз переходил какой-то мальчик.
— Ты чего тут шляешься? Зачем калитку открываешь?
— Я вовсе не открывал. Чего вы ко мне приценились?
— Поговори ещё, враз уши надеру. Марш отсюда!
Кайтусь заметил, как возмущённо блеснули глаза мальчика. Вспомнил, сколько раз вот так же несправедливо и его обвиняли.
Что нужно сделать, чтобы люди верили друг другу? Необоснованные подозрения толкают отомстить, а недоверие убивает в человеке откровенность.
Вот если бы можно было всё говорить всем!
На глазах у Кайтуся даже слёзы сверкнули.
Он тут же перескочил через ограду, вернулся в школьный двор. А тут как раз и звонок на урок. Пользуясь суматохой, Кайтусь уничтожил двойника. Снял шапку-невидимку. Стал снова собой.
— Теперь я опять Антось!
И Кайтусь побежал в свой класс. Погладил, словно верного коня, парту. Встал, когда вошёл учитель. Вынул из портфеля учебник и тетрадку. Внимательно слушает. Он словно забыл обо всех своих приключениях. И урок, обычно такой скучный, пролетел, как одна минута.
Конец занятий. Кайтусь сбежал по лестнице, внизу встретил воспитательницу.
— Антось, что у тебя на лбу?
— Да так, ничего.
И вот он уже на улице, вот уже дома, вот уже мама, Кайтусь бросился к ней на шею, крепко обнял.
— Мама! — только и смог воскликнуть он.
— Что с тобой? Что случилось? Что у тебя на лбу?
— Да ничего.
Но мама не отстаёт.
— Да ничего особенного. Ударился.
— Антось, скажи правду.
— Ну поезд сошёл с рельсов. Не читала разве в газете?
— Какой поезд? Что ты несёшь?
— Да шучу я, шучу. Когда папа вернётся? Опять мы будем вместе. Так мне плохо, когда с вами расстаюсь.
— Подумать только… А кто же тебя гонит, что ты и минуты дома не посидишь?
— Что нового у нас?
— А нового только то, что утром я готовила кофе, а сейчас варю суп.
Мама ведь не знает, что утром в школу пошёл двойник, а вернулся настоящий Кайтусь.
— Мам, а тебе не хочется поплыть в дальнее путешествие на пароходе?
— А кто тогда будет штопать тебе чулки? Вон какую дыру продрал.
— Это не я.
— Известное дело, не ты, а твои ноги. Ох, Антось, когда же ты посмирнее станешь?
— Сегодня же, прямо сейчас.
— Ну, это уже будет чистое волшебство.
Мама штопает, на плите что-то переставляет, помешиваем в кастрюле, а Кайтусь сидит на низеньком табурете, и так ему удивительно хорошо, как давно уже не было.
— Вот так, Антось. Ты уходишь в школу или бежишь с приятелями, папа на работе, а я остаюсь одна со своими мыслями. После смерти бабушки не с кем поговорить, посоветоваться, некому пожаловаться. Вечно я тревожусь за вас.
Кайтусь прижался губами к маминой руке.
— Кто тебе лоб поцарапал?
— Нет, лучше ты расскажи, как было, когда ты была маленькая, расскажи про папу, про бабушку, про меня, про Хеленку.
— Хеленка была спокойная. Может, потому, что девочка, а может, потому, что ещё маленькая была. Хотя ты всегда был сорванец, ещё в колыбели лежал, а всё равно одного тебя нельзя было оставить: всё пытался встать.
Мама рассказывает, время быстро бежит. Вернулся с работы папа,
— Вот тебе твоё сокровище. Посмотри, какая царапина. Оказывается, он попал в железнодорожную катастрофу. Начитается всяких дурацких сообщений в газетах, а потом фантазирует. Ох, и сыночек у тебя.
— Это у тебя такой бездельник. Подойди-ка, Антось. Знаешь, хозяин получил новый заказ. А то дела были такие плохие, я только говорить тебе не хотел. Ну, теперь месяца на два работа есть. Послушай, Антось, царапины у тебя выглядит так, будто они не сегодняшние, а старые.
— Так крушение же вчера было.
— Ой, смотри, парень, придётся мне тебя выпороть.
— Когда терпение лопнет?
— Ох, лопнет, скоро лопнет…
— Ему всё смех, — говорит мама, — а я, когда он уходит из дома, места себе не нахожу.
Сели ужинать. Мама и папа беседуют о новом заказе, о работе. А Кайтусь думает: «Я ведь правду сказал. Сами виноваты, что не поверили. Но теперь всё будет по-другому. Отец перестанет беспокоиться, что потеряет работу, мама не будет бояться. Начнётся спокойная жизнь. С завтрашнего дня. Нет, прямо сейчас».
Кайтусь помог маме вымыть посуду, потом сел за уроки. Он ещё не знает, что его ждёт.
Умер известный писатель. Будут торжественные похороны с оркестром.
В больших городах любят торжественные похоропьт. Если погода хорошая, почему бы не сходить, не поглазеть, не встретиться и не поболтать со знакомыми? У могилы произносят речи — почему бы не послушать?
Все пошли на похороны. Пошёл и Кайтусь. Но он маленький, ему трудно протискиваться в толпе.
На всякие многолюдные сборища всегда приходят карманные воры: в толпе куда проще вытащить из кармана бумажник или часы. Полиции об этом известно, и на такие сборища всегда посылают агента в штатском.