Казалось, если сейчас кто-нибудь бросит обертку на тротуар или скажет грубое слово, его немедленно закуют в цепи и бросят в темницу. Это был другой мир. И даже женщины тут были другие: красивые и беззаботные. «Какое хорошее место», – подумала Марина. И улыбнулась.
Юля сразу заметила в ней эту перемену. Глупо было радоваться, когда Марина так несчастна. Но теперь ничто не могло омрачить их радости, потому что трудно грустить, когда тебе четырнадцать и ты влюблен.
– Давай выпьем сока, – предложила Юля. Фонтан и кафе «Лира», фотограф и обезьянка все тут напоминало о Коле. И даже лица прохожих казались Юле знакомыми. Марина это знала и завидовала Юле. Она тоже хотела влюбиться, но у нее не выходило. Когда-то ей нравился Сережа из девятого, а потом Юра из одиннадцатого. Но это быстро прошло.
– Я тут одно кафе знаю, – сказала Юля, – мы там однажды с Лизой были: на углу, где почта.
– Кто откажется от стакана апельсинового сока в жаркий летний день?
Они сидели в недорогом кафе на углу Малой Бронной, пили сок и говорили о Коле. Марина хотела понять, как это бывает, что чувствуешь, когда любишь, – и не могла. Они сидели под красным зонтиком, заслонявшим от жаркого солнца белый стол, на котором еще можно было различить разводы от кофе, который когда-то разлила Лиза, а также, глубокие порезы, похожие на шрамы, и невидимые следы чьих-то прикосновений. Сколько людей успело побывать в этом маленьком кафе, сколько судеб тут переплелось – просто странно.
Однажды, устроившись за одним из этих столиков, Вера увидела, как Лиза переходит дорогу, и окликнула ее (она едва вспомнила ее имя). С тех пор Лиза полюбила это кафе и однажды пришла сюда с Юлей. И тогда они тоже говорили о Коле. Коля знал это кафе раньше: как-то он был тут с Коленым.
Пройдет месяц, а может, год, и Марина придет сюда снова. Она придет не одна. Почему нет? И тогда он скажет: «Я тебя люблю». И начнется еще одна история.
– Странный тип, – сказала Марина. – Где-то я его видела.
– Кто? – не поняла Юля.
– За тобой.
Юля обернулась.
– Ты его знаешь, – сказала она, – это Витамин.
– Витамин, – вспомнила Марина. – Именно!
Ночью, когда папа ввязался в драку, он тоже был там, на площади. Это он был в косой куртке.
– Что ему тут надо?
– Ничего не надо, – удивилась Юля. – Просто шел мимо – и зашел.
Марина допила сок и встала: – Пойдем?
– На пруды?
– На пруды.
Витамин посмотрел на часы и тоже встал. Его круглая голова и плоское лицо – все это действительно напоминало таблетку, – наверное, поэтому он получил это смешное прозвище. К круглой голове самым нелепым образом было наспех приделано долговязое туловище. Его румяное гладкое лицо украшала застенчивая улыбка. Если бы Марина была писателем, она бы сказала о нем так: луноликий и солнцеподобный Витамин. И добавила: злой и гадкий. Но скажи она кому-то, никто бы не поверил, что этот расплывшийся в добродушной улыбке блондин, этот голубоглазый ангел может ударить человека.
– Пора, – сказал Витамин.
Только теперь Марина заметила, что он был с приятелем, – наверное, он отходил, а потом вернулся. Марина никогда его не видела. На вид им обоим было лет по шестнадцать.
«А он ничего, – подумала Марина и спохватилась: – Кто – ничего? Этот монстр? Какое нелепое прозвище – Витамин».
– Марина, ты забыла кошелек.
Уже смеркалось, когда девочки вышли из метро.
По дороге домой они снова говорили о Коле. Теперь Марине казалось, она вспомнила, что значит – любить, потому что она много раз была влюблена, просто это быстро проходило.
– А по-настоящему, – сказала Марина, – только один раз.
– Это когда?
– Давно.
– Я его знаю? – спросила Юля.
– Нет.
– А почему я никогда об этом не слышала?
– Не знаю почему. Сначала я боялась, что ты будешь смеяться, а потом я об этом забыла. – А почему я должна смеяться?
– Потому что он намного старше.
– Намного – это как?
– Десять, двадцать... На тридцать лет.
– И что в этом смешного? – спросила Юля.
– Наверное, ничего.
Юрий Петрович был директором НИИ, где работал Евгений Николаевич, но это не мешало их дружбе. В детстве они жили в одном дворе, и их родители тоже дружили. Петрович – так называл его папа. Это была старая дружба, проверенная временем, выдержанная, как хорошее вино.
Когда Марина была маленькой, Петрович приходил к ним каждую субботу, и всякий раз она ждала этого дня, как ждут дня рождения или Нового года. «Дядя Юра пришел!» – кричала Марина и бежала в коридор, чтобы встретить его первой. Когда ей было десять лет, Петровича назначили директором – и Марина им гордилась. Три года назад Петрович женился и теперь приходил реже. Его жена, тетя Люся, Марине сразу не понравилась.
Тетя Люся, пышная брюнетка, пахнущая французскими духами и громкая, как сто барабанов, работала в художественном салоне и много говорила о картинах. Марина любила картины, но от этих разговоров у нее болела голова и она хотела спать.
С годами Марина стала замечать, что с появлением в их доме Петровича она вдруг теряется и страшно глупеет. Наверное, в его глазах она выглядела смешной – так ей казалось. Когда он приходил, ей хотелось умереть – только бы он не видел, какая она дура. Что касается Петровича, его сердце переполняла нежность: своих детей у него не было, и его привязанность к Марине, которую он знал с первых дней ее жизни, доходила до страсти. Он целовал ее при встрече, дарил ей подарки и обращался с ней, как с маленькой, то есть любил. Но как раз это было хуже всего. «Я уже не ребенок, – хотела сказать она. – Я тебя люблю!» Но вместо этого она говорила: «3драсти, дядя Юра. Как дела, дядя Юра?» И улыбалась. И краснела.
– А сейчас? – спросила Юля.
– Что сейчас?
– Сейчас ты его любишь?
– Не знаю, – сказала Марина и, подумав, добавила: – Иногда.
– Это как?
– Когда вижу – люблю. И потом еще три дня люблю. И еще неделю. Но это быстро проходит. А лотом снова вижу – и снова люблю.
– А говорила...
– Теперь это все равно.
– Почему?
– Я же говорю: это папин друг.
– Разве вы не будете встречаться?
– С папой? Наверное, будем.
– Ну вот, придешь к нему – и увидитесь.
– Приду куда? – спросила Марина. – К Кошке домой?
– Да, неприятно, – согласилась Юля.
Они вошли в подъезд и вместе поднялись на второй этаж. Марина вызвала лифт.
– Даже не могу себе представить, – грустно сказала она, – приду домой, а его там нет.
У нее был потерянный и несчастный вид. Марина развела руками, как тот старик у телефонной будки, и тихо сказала:
– Нет.
Юля молчала. Она не могла ей помочь. Никак.
– Нет папы, – сказала Марина.
И заплакала.
19
Мама так часто плакала, что оставаться дома было невозможно. Генриетта Амаровна тоже плакала и говорила:
– Так я и знала. Так и знала! Как в воду глядела! Марина позвонила Юле.
– Сегодня идем на американские горки, – сказала та.
– Зачем? – не поняла Марина.
– Помогает, – объяснила Юля. – Адреналин!
Смысл этого загадочного слова был Марине не вполне ясен, но она поняла главное: это помогает. – Глупо, – сказала мама: – Это самоубийство.
– Мама, пожалуйста. Не тут же сидеть: бабушка плачет, ты плачешь. А этот халат? А тапочки? Так же можно с ума сойти!
– А деньги? – грустно сказала Елена Викторовна. – У меня сотрудница, Мария Сергеевна, дочку замуж выдает: мы собрали, кто сколько мог. В долг, конечно. А до получки еще десять дней.
Елена Викторовна вышла в коридор и достала из сумочки кошелек. Но Марина ее остановила: – Не надо. У меня есть.
– Есть?
– Папа дал.
Елена Викторовна подняла на Марину грустные заплаканные глаза.
– Раньше, – объяснила Марина. – Ну, я пойду?
– Иди.
– Мам, – сказала Марина, когда она была уже на лестнице. – Знаешь, как я тебя люблю?
– Как? – улыбнулась Елена Викторовна.
– Больше всего на свете!
Начинать нужно с малого. Самые маленькие американские горки были на ВДНХ – и они отправились туда.
Была суббота, но утром народа в парке оказалось немного.
– Может, лучше на колесе? – осторожно спросила Марина. – Вон оно какое огромное. Разве не страшно?
– Страшно, – деловито сказала Юля, – но не так. Горки – лучше.
Вот так же, наверное, говорил Александр Иванович, совершая утренний обход: «А почему норваск не принимаем? И что за упрямый народ! Надо норваск принимать. А витамины тут ни при чем. Как дети, честное слово».
– Негр, – сказала Марина.
– Что негр? – не поняла Юля.
– Там негр работает. Вон он, у входа.
– И что?
– Не знаю. Плохая примета.
– Во-первых, – сказала Юля и по крутила пальцем у виска, – такой приметы нет. А во– вторых, Я бы, тебе не советовала называть его негром, потому что он как представитель афро-негроидной расы может обидеться. Марина, это мавр!
И как только Юля запоминает все эти слова. Однажды, пересказывая Кахоберу Ивановичу параграф из учебника, Марина пыталась вспомнить слово «абориген» – и не смогла.
– Марина, это мавр! – сказала Юля. – И он красив как Бог.
– Эй! – Марина толкнула ее в бок. – А Коля?
– Вместо того чтобы сеять вражду между дружественными народами, – тихо сказала Юля, – подумай о подруге. Потому что я тоже боюсь.
Миновав ряд заграждений, они оказались за высокой оградой.
– Юля! Я боюсь.
Табличка, прикрученная проволокой к металлической решетке, гласила: «Билеты возврату не подлежат!»
– Я не хочу! – И, как зверь, за которым захлопнулась дверца клетки, Марина бросилась к выходу, но, если ты уже проходишь через турникет, вернуться назад нельзя.
– Здеся, – сказал «мавр», и это означало: садитесь в эту кабинку.
– Мы что, вдвоем поедем? – спросила Марина. Пускай они умрут. Но почему вдвоем?
– Дывоем, дывоем, – сказал мавр, показав ослепительно белые африканские зубы. – Дывоем! Хоросо!
– Нет! – успела сказать Марина.
– Мама! – сказала Юля.
– Мама! – сказала Марина.
Ей казалось, что вместо головы у нее живот, а голова, наоборот, – в животе.
Все вокруг грохотало и кружилось. Пронеслись мимо облака, дома и деревья. В толпе мелькнуло круглое улыбающееся лицо.
– А-а-а...
Кто это? Нет, она не ошиблась: это он, Витамин.
– А-а-а...
«Смотри, – хотела крикнуть Марина, – Витамин!» Но вместо этого из груди вырвался слабый стон:
– Ви-а-та-а-а...
– Ну как? – спросила Юля, когда, покачиваясь из стороны в сторону, они шли по улице, натыкаясь на прохожих.
– Голова кружится, – сказала Марина.
– У меня тоже кружится. Я вообще спрашиваю как?
– Хорошо, – улыбнулась Марина. – Хочется петь и танцевать. Но ноги не держат.
– Я же говорила: адреналин! .
В метро они ехали молча ехали – и улыбались. «Витамин! – хотела сказать Марина: – Он был там!» А может, ей показалось?
Коля Ежов уже давно стал для Марины родным человеком. С утра до вечера она слушала рассказы о Коле. Благодаря этому она смотрела на Колю глазами подруги. Старая вражда была забыта, и теперь Коля предстал. перед ней героем. Коля пригласил Юлю в кафе. Коля вернул велосипед. Наконец, Коля любил Юлю – и только за это Марина была готова простить ему все.
Думая о Коле, Марина снова вспомнила Юрия Петровича, и ей стало грустно. Он никогда не сможет ее полюбить. Потому что он женат. Потому что ей четырнадцать, а ему – тридцать пять. Потому что она – Муся, а он – Петрович.
– Знаешь, – сказала Марина, когда они перешли на другую сторону улицы и повернули в арку, я тебе завидую.
Но ей никто не ответил.
– Юля?
И снова молчание.
– Юля!
Было уже одиннадцать – и Марина в третий раз позвонила Юле. Но Юля домой не пришла. Она не пришла вечером и не пришла утром – она вообще не пришла. Юля исчезла.
20
Александр Иванович метался по квартире, курил и пил холодную воду. Он ходил из угла в угол, он еще тешил себя надеждой. И наконец не выдержал: упал на кровать и, закрыв лицо руками, заплакал.
– Почему? – тихо сказал он. – Почему? Что-то случилось с телефоном:
– Але, это суд?
– Нет, это квартира.
И снова звонок:
– Але, это паспортный стол? И так целый день.
Он провел в милиции шесть часов. Его подозревали, ему задавали вопросы. Его мучили. И теперь сломался телефон. Он так ждал звонка. Он думал: она позвонит. Он еще надеялся. Он ждал.
И снова раздался звонок. И снова он бросился к телефону.
– Але, это магазин?
Утром пришел следователь. Посреди кухни стояла табуретка. На табуретке сидела Марина.
– Ты говоришь правду?
– Честное слово, мы шли и разговаривали. А потом она исчезла.
– И ты не заметила ничего подозрительного?
– Ничего – вы уже спрашивали.
– Ты должна вспомнить. Подумай.
– Как вы не понимаете: мы шли и разговаривали!
– Я понял. Ты можешь идти.
Марина вернулась в свою комнату. Она стояла и смотрела в окно, а потом устала стоять и села. Уже два раза звонил Евгений Николаевич, и два раза Марина отказалась с ним говорить, уже бабушка накрыла на стол и мама позвала ее ужинать, а она все сидела на полу, обхватив колени руками, и молчала.
– Марина, – на пороге стояла мама. – Я понимаю, тебе трудно, нам всем трудно. Но, пожалуйста...
«Коля! – вспомнила Марина. – Коля! Ежов!»
– Я не хочу есть, хорошо? Я скоро приду.
– Марина!
От заката крыши домов были розовыми. Во дворе играли дети. И воробьи чирикали на ветках. За это время ничего не изменилось: дома, деревья. и даже лица – Марина видела их раньше. Все было так же. А Юля? Как же Юля?
Но никто не заметил ее исчезновения. Город жил своей обычной жизнью. Во дворе бегали дети. Усталые мамы и папы возвращались с работы. Им было все равно.
Марина не могла вспомнить номер квартиры и набрала наудачу: сорок один. И угадала.
– Кто там?
– Это Марина.
Щелкнул замок, и Марина вошла в подъезд. «Третий этаж», – вспомнила она. Та женщина во дворе так говорила. Теперь казалось, это было не с ней: та женщина, и велосипед, и Юля.
Коля стоял на лестничной площадке и курил, аккуратно стряхивая пепел в пустой спичечный коробок. Он исподлобья посмотрел на Марину и ничего не сказал. И взгляд исподлобья, и эта его, аккуратность, и сигарета – все это, означало одно:
он знает.
– Разве ты куришь?
– Иногда.
– Ты знаешь? – спросила Марина, чтобы как-то начать разговор.
– Знаю.
– И знаешь почему? Коля, где она?
– Не знаю.
Он потушил сигарету и, положив окурок в спичечный коробок, сунул его в карман.
– Это из-за денег? Коля, не молчи!
Они вошли на кухню. Коля сел на табуретку и закрыл лицо руками.
– Наверное, из-за денег. Я не знаю.
– Почему ты молчал? Почему?! Почему ты раньше не сказал?
– Когда раньше?
– Когда велосипед забрал. Вчера. Раньше. Не знаю когда.
Ему было нечего возразить – и он молчал.
– Ты знаешь, где это? Пожалуйста, мы должны туда пойти. Сейчас.
– Сядь.
Марина села.
– Ты уверена, что это сделали они?
Она не видела и поэтому не могла сказать наверняка. Но Марина была уверена: это они.
– А если нет?
Этот вопрос застал ее врасплох. Как это – не они?
– Нет, – сказала она шепотом и замотала головой. – Они, Коля. Они!
Какая ерунда. Юля, конечно, там... А если нет? Марина не хотела об этом думать. Ей было страшно.
– Коля, мы не можем сидеть сложа руки. Нужно что-то делать... – Марина достала из кармана помятый конверт. – Вот деньги. Ты не можешь отказаться, потому что речь не о тебе. Не о тебе, понимаешь?
– Я понимаю: Я пойду.
Коля взял со стола конверт и положил в карман.
– Вот и хорошо, – обрадовалась Марина. – Ты иди, Коля, иди. А я тебя тут подожду, хорошо? Нет, тут я не могу. Я на лавочке подожду, во дворе.