Когда мы проснулись, шёл мелкий нудный дождик. Капли ритмично стучали по пыльным стёклам.
— Агата! — мурлыкнул я.
Она нежно на меня посмотрела. И как по мановению волшебной палочки, всё переменилось: положение уже не казалось безвыходным. Теперь кто-то любит меня, заботится обо мне и разделяет со мной все страхи и надежды. Теперь мы вместе. А вместе мы сумеем справиться с опасностями, найдём способ выжить.
Словно в подтверждение, дверь прачечной приоткрылась, на полу появилось пятно света, а в дверном проёме — девочка с веснушками на щеках. Увидев нас, она не испугалась, не закричала, не погналась за нами. Она заговорщицки улыбнулась и закрыла дверь. Подошла к нам, ласково с нами заговорила, погладила, почесала за ушком. Достала из кармана несколько жареных горошин и протянула их нам. Не могу сказать, что жареный горох — моё любимое блюдо, да и Агата не очень его жалует, но мы были так голодны, что вмиг съели угощение.
И с тех пор эта улыбчивая девочка приносила нам тайком воду и еду. То баночку йогурта, то котлетку, то лапшу, то хвосты и головы тюльки. А каждую пятницу, когда её мама приходила в прачечную стирать, девочка прятала нас в своей комнате, в коробке с заводным крокодильчиком, разноцветным мячом и другими игрушками. Мы узнали, что её зовут Марилена и что раньше у неё был чёрный котик, которого у неё забрали, когда начались преследования, хоть она и рыдала и умоляла его оставить. Поэтому она так обрадовалась, когда неожиданно нашла нас в прачечной. А когда однажды Марилена принесла нам для игры шарик из фольги, я подумал, что это, должно быть, та самая девочка, о которой рассказывал мне на мосту Грязнуля.
Так прошло немало времени. Однажды, когда мы гонялись за бабочкой во дворе рядом с прачечной, нас увидела соседка в выгоревшем халате, которая раскладывала горох для сушки у себя на террасе. Она ничего не сказала, лишь упёрла руки в бока и покачала головой, но что-то тяжёлое промелькнуло у неё во взгляде.
— Думаешь, она нас выдаст? — спросила Агата.
— Не знаю, но лучше нам уйти от греха подальше.
— Ой, не надо! Здесь так хорошо. И Марилена нас так любит, так о нас заботится...
Но мы теперь в опасности, Агата. А если соседка нас выдаст?
— Зачем ей нас выдавать? Скорее всего, она нас и не заметила. Разве ты не видел — она уже старенькая. Наверняка плохо видит. Она могла принять нас за птиц.
— Ну хорошо, — уступил я. — Давай ещё подождём.
Забравшись обратно под корыто, мы свернулись клубочком и прижались друг к другу. Вокруг нас танцевали тысячи мыльных пузырей.
Мы уже засыпали, когда услышали сирены патрульных машин.
БУРУНДУК У РУЧЬЯ
Глава двадцать первая,
в которой старый конь вспоминает лучшие времена, а Агата секретничает с бурундуком
Мы были вынуждены срочно покинуть гостеприимную прачечную. Даже попрощаться с Мариленой не успели. Долго блуждали — и, в конце концов, нашли прибежище под перевёрнутой лодкой в гавани.
Положение ухудшалось день ото дня. Кошки стали предавать друг друга. Нельзя было угадать, кто друг, а кто враг. Обман, коварство, предательство процветали. Появились негодяи, которые за плату обещали чёрным кошкам укрытие, а потом выдавали их властям, чтобы получить вознаграждение. Доморощенные изобретатели вроде Фредерико продавали чёрным кошкам секреты побеления. Один пройдоха утверждал, что нашёл способ сделать чёрных кошек невидимыми.
Но последней каплей оказались слухи про лебедей.
Как-то, пробираясь по парку, я услышал возбуждённые голоса. Я вскарабкался на дуб — отсюда было всё видно. Из озера снова достали мёртвого лебедя! Его шея безжизненно свисала с рук сторожа.
Что случилось с лебедем? — спросил я белку с
пушистым хвостом, которая грызла орех на соседней ветке.
— Видать, на него напала чёрная кошка, — ответила белка, искоса на меня поглядывая.
— Кошка? На лебедя? Зачем?
— Да ну тебя... Будто не знаешь.
— О чём?
— Ну как? Все говорят, что чёрной кошке, для того чтобы стать белой, нужно съесть сердце лебедя.
Я на миг потерял дар речи.
— Ты сама-то видела такое? Своими собственными глазами? Как чёрная кошка убивает лебедя?
— Нет, — призналась белка. — Но слышала много раз.
И она перепрыгнула на соседний дуб.
Вот тогда я понял, что означали намёки и недомолвки Снежка и прочих кошек. До чего мы докатились, подумал я. До чего нас довели...
В прудах парка стали всё чаще обнаруживать мёртвых лебедей. Такие случаи подпитывали всеобщую истерию: люди окончательно убеждались, что чёрные кошки крайне опасны. Правда, ходили и другие слухи — что люди братства специально убивали лебедей, чтобы обвинить в этом чёрных кошек и обратить в свою веру сомневающихся.
Людей одолела мания белизны. Они преисполнились отвращения к тёмным цветам и стремились всё осветлить. Продавцы сахара, риса и белого хлеба богатели. Дома стали перекрашивать в белый цвет. Даже распорядители похоронных церемоний сменили чёрную одежду на кремовую, салатовую или жёлтую.
Мы с Агатой жили как на пороховой бочке. Нас в любую минуту могли обнаружить, поэтому мы то и дело меняли укрытие. Мы прятались в пушечном стволе в цирке, под корзиной для белья, в вагоне заброшенного поезда и даже в тёмной комнате у одного фотографа, который специализировался на съёмке свадебных церемоний. Каждый раз, когда фотограф заходил проявить плёнку, мы закрывали глаза, чтобы они не светились в темноте и не выдали нас. По вечерам, когда он засыпал, мы выходили из тёмной комнаты и утаскивали что-нибудь из кладовки или из кухни. И всё-таки однажды фотограф нас заметил — и гнался за нами до поворота, грозясь утопить в ванночке с проявителем.
Лишь через пару дней после этого нам посчастливилось найти пристанище на ферме, в стойле с двумя конями преклонных лет. Им докучали слепни, и поэтому они ворчали с утра до вечера. Один из коней повредил ногу и боялся, что если она вскорости не заживёт, его пристрелят. Он любил вспоминать те времена, когда был молод и неукротим, свободно пасся на лугу и мог со звонким ржанием вставать на дыбы. Второй конь был неразговорчив.
— Что вы за звери? — спросил меня однажды конь с больной ногой. Ко всему он плохо видел.
— Кошки.
— Чёрные?
— Да.
— Которые будто бы приносят несчастья?
— Но это неправда!
— Знаю.
— Откуда?
— Люди часто говорят глупости. Не обижайтесь на них. Они, например, утверждают, что лошадиные подковы приносят счастье. Вот у меня, дорогие мои гуси...
— Мы кошки.
— Вот у меня, дорогие мои кошки, четыре подковы на ногах — и посмотрите на моё счастье. Больная нога, подслеповатые глаза, безрадостное будущее...
В другой раз старый конь принялся рассказывать о своей жизни. На ферму его продали, когда он состарился, а раньше он служил в одном из лучших конных полков и принимал участие в парадах. О, это были счастливые дни: военный оркестр играл марши, позументы на офицерских мундирах сверкали на солнце, а он гордо выступал под приветственные крики и аплодисменты толпы.
Конь погрузился в воспоминания, и глаза его заволоклись печалью. А я через приоткрытую дверь стойла увидел Агату — она разговаривала с каким-то бурундуком у ближнего ручья.
Я извинился перед старым конём и побежал к ручью. Но бурундука уже не застал.
— Кто это был? — спросил я, охваченный беспричинным дурным предчувствием.
— Да просто бурундук, — замялась Агата. — Мимо пробегал.
— Что он тебе сказал?
— Ничего...
— Но ведь вы о чём-то шушукались! — настаивал я.
— Он мне рассказывал... о своей бабушке.
— И что же он тебе рассказал?
— Что бабушка заболела, и он должен для неё раздобыть лечебные травки. Он спрашивал, нет ли на нашей ферме мелиссы и арники.
Что-то это было не похоже на правду. Но я ни о чём не успел её больше спросить: из гущи папоротника, росшего около ручья, появилась чья-то мордочка. И не просто чья-то — очень даже знакомая мордочка. Мордочка Грязнули.
Я давно его не видел и ужасно обрадовался.
— Грязнуля, друг!
Он тоже был очень рад, что встретил меня. На этой ферме он, как и мы, оказался случайно, спасаясь от ватаги мальчишек, которые гнались за ним и забрасывали камнями. Я познакомил его с Агатой.
Новости, которые принёс нам Грязнуля, были очень скверными. Оказывается, кроме нас троих, всех чёрных кошек на острове уже уничтожили. У меня больно сжалось сердце.
— Откуда ты это знаешь? — спросил я.
— Я слышал, как какой-то газетчик кричал, что на острове остались три последние чёрные кошки и тот, кто их найдёт, получит орден четырёхлистного клевера лично из рук министра общественного порядка.
— Знаешь что? — я решил сменить тему и его порадовать. — У меня для тебя есть один сюрприз.
— Какой?
— Очень приятный.
— Ну, говори же!
— Мы познакомились с твоей Мариленой.
— Не может быть!
— Может.
И я рассказал ему о тех временах, когда мы с Агатой скрывались в прачечной. О девочке с веснушками на щеках, о рыбьих хвостах и шариках из фольги, которые она приносила нам для игры.
— Да! Это точно она! — воодушевился Грязнуля. — Правда, там, где мы жили, не было прачечной, но они, наверно, переехали в другой дом.
И с этой минуты Грязнуля просто не мог усидеть на месте. Он всё время отвлекался от разговора и ходил взад-вперёд.
— Что с тобой? — спросил я, предвидя ответ.
Я не могу... Я пойду навещу её. Теперь, когда вы мне о ней напомнили...
— Это очень опасно, — попытался я его отговорить.
— Раз она смогла спрятать вас, спрячет и меня. Я так хочу её видеть!
— Там, между прочим, есть соседка. Подумай хорошенько. Ты сильно рискуешь.
Но я не смог его переубедить. Он уже решил.
— Я всё равно к ней пойду, не сердитесь... Могу я побыть с вами сегодня, а завтра рано утром уйти?
— Ну конечно, можешь.
Солнце клонилось к закату. Тени становились длиннее. Мы уже собрались возвращаться на конюшню, когда услышали выстрел.
В один миг мы все трое запрыгнули в какие-то густые кусты с лиловыми цветочками.
— Думаешь, нас нашли? — в страхе прошептал Грязнуля.
— Нет. Кажется, я знаю, что случилось.
Я угадал. Когда мы вернулись в стойло, старого больного коня не было на месте. Четыре счастливые подковы не спасли его от безжалостных людей.
СТАРУШКИ НА ДЕТСКОЙ ПЛОЩАДКЕ
Глава двадцать вторая,
в которой Грязнуля снова встречается с Мариленой, но его радость длится недолго
На следующее утро Грязнуля проснулся ни свет ни заря — ему не терпелось отправиться в путь. Я решил пойти с ним, чтобы показать, где живёт Марилена. Агата хотела нас сопровождать, но я убедил её остаться на ферме. Хорошо, что она осталась, и ей не пришлось пережить то, что случилось потом.
Мы пробирались в город по боковым тропинкам и узким улочкам. Когда через несколько часов мы со всеми предосторожностями добрались до дома Марилены, она как раз выходила из ворот вместе с пожилой женщиной в вязаной шали с бахромой — должно быть, бабушкой. В волосах у Марилены была шёлковая ленточка, а в руках ведёрко.
— Что будем делать? — прошептал я. — Подождём, пока они вернутся?
— Нет, пойдём за ними.
Так мы и сделали — крались следом, пока они не пришли на детскую площадку. Мы забрались на вяз и стали наблюдать. В тот день на детской площадке было немноголюдно. Два мальчика с разбитыми коленками качались на качелях, маленькая рыжеволосая девочка прыгала через скакалку, две благодушные старушки вязали, сидя в тени. Одна, с белыми, как снег, волосами и в круглых очках, вязала свитер нежно-кремового цвета, другая, у которой чуть дрожали руки, — голубой жилет. Лицевая, изнаночная, лицевая, изнаночная, лицевая, изнаночная... Бабушка Марилены тоже уселась на скамейку и достала из сумки вышивание. Марилена пару раз скатилась с горки, а потом взяла ведёрко, побежала в песочницу и стала строить замок. Вокруг было тихо и спокойно. Казалось, до этого места ещё не добралось зло.
— Подойду к ней. Больше не могу ждать, — прошептал Грязнуля.
— Не сейчас. Потерпи! Пусть она вернётся домой, там что-нибудь придумаем. Здесь всё-таки общественное место.
— Не могу терпеть!
Я не успел его остановить: он спрыгнул с дерева, которое скрывало нас в своей гостеприимной листве, и побежал к Марилене. Девочка увидела его, вскочила, просияла и с радостным криком кинулась навстречу. Но не успела добежать. В воздухе просвистел камень, ударил Грязнулю в ухо. Он зашатался и свалился в песочницу.
Старушка, кинувшая камень, снова села на скамейку, взяла отложенное на минуту вязание и продолжала нанизывать петли. Лицевая, изнаночная, лицевая, изнаночная, лицевая, изнаночная... Будто ничего не случилось.
Грязнуля дергался и хрипел, пытаясь выбраться из песка. Тогда вторая старушка выдернула спицу из жилета, подошла к нему и воткнула эту спицу прямо в сердце.
Потом вернулась на своё место и невозмутимо вытерла окровавленную спицу кружевным платочком. И снова — лицевая, изнаночная, лицевая, изнаночная, лицевая, изнаночная...
Красная лужица медленно растекалась по песку. Глаза Грязнули, полные любви, боли и изумления, в последний раз взглянули на Марилену. Она дрожала всем телом — не могла вместить случившееся. Внезапно девочка пронзительно закричала. Она кричала не замолкая, спрятав лицо в ладонях.
— Не надо, не надо, ну успокойся, душа моя... — стала утешать её бабушка. — Эта проклятая кошка принесла бы нам несчастье. Женщины поступили правильно, они отвели беду. Пойдём!
Бабушка взяла Марилену за руку. И та послушно пошла за ней, подавляя рыдания.
Друг за другом молча ушли все остальные — мальчики с разбитыми коленками, маленькая девочка, обе старушки... На детской площадке остался лишь неподвижный Грязнуля.
Я слушал, как жужжит пчела, как где-то капает вода, как старьёвщик кричит вдалеке: «Старьё берём!»
Потом я тоже ушёл.
ПОСЛЕДНЯЯ ПАРА
Глава двадцать третья,
в которой я стараюсь ободрить свою любимую, а она кое-что задумывает
Агата ждала меня с нетерпением.
— Ну как? Нашёл он Марилену?
— Нашёл, — ответил я, — только...
— Что?
Я рассказал ей о том, что произошло.
Агата долго молчала.
— Теперь мы остались вдвоём, — сказала она наконец.
— Похоже, так. Но не отчаивайся, моя хорошая! — принялся я утешать её, а заодно и себя. — Ещё не всё потеряно. Всегда ведь есть надежда. Пускай даже мы последние чёрные кошки на острове, но нас двое.
— Ну и что? Что мы можем сделать вдвоём? — с горечью спросила Агата.
— Котят! Чёрных котят! У которых тоже будут котята. А значит, чёрные кошки не исчезнут.
Агата ничего не ответила. Взгляд у неё был печальный-печальный.
— Может, нам стоит изменить цвет? — тихо спросила она.
— О чём ты?
— Я слышала, есть способы побелеть...
— Не верь! Это или обман, или самообман — одно из двух.
— Я люблю тебя. И хочу выжить. Ну какая разница, какого мы будем цвета! Что плохого в том, что мы не останемся чёрными?
— Агата, милая, это попросту невозможно.
— Почему ты так уверен?
— Послушай, я знал одного кота, который пытался побелеть. Его звали Фредерико. У него ничего не вышло.
— Ладно, — сказала Агата. — Иди ко мне. Мне холодно. Мне очень холодно.
Мы улеглись рядом, свернувшись калачиком, и смотрели из окна сарая на луну. Она бежала по небу, а вслед за ней бежали облака. Агата уснула. А я нет. Я продолжал смотреть на облака, которые всё время меняли форму и цвет. Они превращались в парусные корабли и в причудливые замки, в неукротимых жеребцов и легконогих оленей, в острова, поросшие экзотическими растениями...