Я его понял и поблагодарил. И с тяжёлым сердцем вернулся в своё укрытие, на груду персидских ковров.
ХУЖЕ НЕ БЫВАЕТ
Глава тридцатая,
в которой гонения на кошек усиливаются и их уничтожают самыми отвратительными способами
События развивались точно так, как описал Пискля. Уже на следующее утро я услышал, как газетчики кричат:
— Экстренный вы-ы-ыпуск! Объявлены в розыск все серые кошки и кошки с тёмными пятнами! Экстренный вы-ы-ыпуск! Уничтожению подлежат все серые кошки! Экстренный вы-ы-ыпуск!..
И вот после гонений на чёрных кошек с той же силой разгорелось преследование серых. А немного позже — и кошек всех остальных цветов, включая белый.
Снова устраивались массовые демонстрации. Да и лозунги были знакомыми. Я заметил, что демонстранты использовали старые транспаранты, но замазывали слово «чёрные». Теперь призывы звучали так:
Работу на время останови,
вредную кошку пойди задуши!
Пелену с глаз долой —
это кошки всему виной!
Цепь несчастий прекрати,
кошку тотчас утопи!
То же и с плакатами. От прежних они отличались лишь отсутствием слова «чёрные». Например, плакаты перед школами гласили:
Долг каждого ученика —
выдать одного кота!
Что ж, теперь уже ни у кого не оставалось сомнений в том, что нужно ловить кошек, выдавать их и расправляться с ними. Любыми средствами. Рогатками, карабинами, капканами, камнями, сачками, ловушками, отравленной едой...
Я видел, как немощные старики гнались за кошками со своими палками. Как малыши целились в кошек из рогатки. Как милые девушки били котов по голове изящными зонтиками. Как элегантные дамы спускали на кошек своих собачек. Как бабушки в платочках торговали смертельными ядами для кошек.
На крышах домов с самого рассвета устраивали засады охотники с ружьями, а ночные патрульные со специально обученными овчарками обходили дозором улицы и переулки. На народных гуляньях силачи развлекали толпу отвратительными номерами. Они раскручивали кошек над головой, держа их за хвост, и соревновались, кто дальше забросит.
В тирах можно было стрелять по живым кошкам, подвешенным за усы. Попадёшь — получишь букетик искусственных маргариток или лак для ногтей. В парке аттракционов предлагали измерить свою силу, ударяя молотком по железной коробке, в которой заперта кошка. А дети, игравшие в футбол на пустырях, использовали вместо мяча завязанных в узел кошек.
Очень немногие из людей не участвовали в этой вакханалии и осмеливались осудить её вслух или высказать своё неверие в кошачью вину. Но таких защитников котов арестовывали, их имущество конфисковывали, а детей отправляли в приют. Одного священника, который осмелился с амвона обличить кошачьих убийц, лишили сана.
Зато котоубийцы сделались национальными героями. Все охотились на кошек. Все рвались их обнаружить, помучить, уничтожить. Одни делали это из чувства долга, другие по необходимости, третьи от скуки, четвёртые от страха, пятые из любви к истязаниям.
В одном магазине, например, хозяин рекламировал стиральные машины, затолкав в них котят. Люди толпились перед витриной и, ухмыляясь, смотрели, как несчастные котята крутятся в барабане стиральной машины. Были изверги, которые стегали кошек на площади кожаным ремнём, а потом бросали их в котлы с кипятком. Кое-где намазывали клеем асфальт. Случайно попадавшие на такую улицу кошки прилипали намертво и вскоре с ужасом видели, как на них неумолимо надвигается асфальтовый каток.
Неудивительно, что через несколько недель на острове нельзя было встретить ни единой кошки.
ПОЖАР НА ГОЛУБЯТНЕ
Глава тридцать первая,
в которой я узнаю, кто рассказал людям из Братства суеверных о собрании на угольном складе
Однажды, гоняясь за жуком на заброшенной железнодорожной станции, я наткнулся в траве на белого кота. Вид у него был больной и жалкий: опухшая морда, мутные глаза, засохшая кровь на ушах.
— Спаси меня! За мной гонятся! — прошептал он еле слышно.
И хотя этот облезлый кот с гноящимися глазами сильно отличался от того красавчика, которого я помнил, я сразу же его узнал.
— Расмин! Это ты?
— Ты меня знаешь? — удивился он. — Мы где-то встречались?
— Какая разница... Пойдём со мной.
И я привёл его в своё убежище — на голубятню. Расмин дрожал от страха и смотрел на меня так, словно я его последняя надежда. Куда делся величественный кот, питавшийся омарами и золотыми рыбками? Когда-то блестящая и гладкая шерсть свалялась комками и прилипла к иссохшему туловищу, хвост был вывернут, одна лапа раздроблена и волочилась по земле. На шее у него болталась грязная ленточка.
Я вспомнил франта с шейным платком в жилете персикового цвета.
— А что поделывает кошачий парикмахер?
— Он теперь собачий парикмахер. Стрижёт пекинесов. Женился на нашей горничной.
— А Глория? Что стало с Глорией?
— Её выдал садовник, — ответил Расмин не сразу.
Я вспомнил садовника, который опрыскивал розы и ударил меня сапогом.
— И что было дальше?
— Её забрали какие-то парни. Замучили её до смерти.
— Что они с ней сделали?
— Утопили в бочке с кипящей смолой. Сначала развлекались, делали из неё зебру — рисовали смолой полоски на её белоснежной шерстке. А потом бросили её в бочку со смолой. Они смеялись, когда она тонула.
— Всё, хватит!.. — я больше не мог слушать. — Ты-то как смог улизнуть?
— Я потерял сознание. Они решили, что я сдох, и бросили меня в мусорную кучу. С тех пор я так и болтаюсь где придётся. За мной постоянно кто-то гонится. Сейчас я еле вырвался из рук домохозяйки, которая пыталась повесить меня за хвост на бельевой верёвке. — Внезапно он замер. — Ты слышишь? Сюда идут! Мы пропали!
— Успокойся, это тебе кажется. Я надёжно тебя спрячу, — заверил я его.
— Правда?
— Правда, Расмин, правда.
— Но откуда ты меня знаешь? Откуда знаешь, как меня зовут?
Пришлось объяснить ему, кто я такой.
Он молчал с таким видом, словно его что-то мучает. Наконец решился.
— Я должен тебе кое-что сказать.
— Что?
— Помнишь расправу на угольном складе?
— Как я могу это забыть!
— Это я.
— Что?
— Я вас выдал.
— Ты?!
— Да. Я их туда привёл. От Глории я узнал о вашем собрании.
— Но почему? Как ты мог?!
— Я думал, Глория не сможет так легко тебя забыть...
Что я мог сказать? Он смотрел на меня со страхом, с раскаянием, с мольбой. Совсем не тот кот, что нас выдал, но его жалкая тень. Бессмысленно было держать на него зло.
— Я хочу есть! — мяукнул Расмин. — Может, у тебя завалялась тут рыбка?
Я вспомнил фарфоровое блюдо с монограммой и чуть не рассмеялся.
— Золотых рыбок нет, но что-нибудь найдём. Жди меня здесь.
Я спустился к реке, устроил засаду и вскоре сумел ухватить две рыбёшки. Одну я съел, а другую, побольше, понёс в зубах Расмину.
Подходя к голубятне, я услышал голоса. Осторожно выглянул из-за кустов. Круглолицый светловолосый мальчик разговаривал, размахивая руками, с дюжим охотником на котов.
— Ты уверен, что видел их здесь? — спросил охотник. В руках у него была дубинка.
— Уверен.
— Где именно?
— Вон там. Рядом с голубятней.
Всё ясно: нас обнаружили. Лучше исчезнуть, пока они меня не заметили.
Я бесшумно скрылся в лесу и выждал пару часов. А когда вернулся на голубятню, в ноздри мне ударил запах горелой древесины. Потом я увидел дым и головешки.
Э-эх... Они сожгли голубятню. Моё убежище превратилось в пепел.
Расмина нигде не было видно. Может, он сбежал. Может, его схватили. Но скорее всего, он сгорел с голубятней.
У меня не было желания есть вторую рыбку. Я положил её на пепел, оставшийся от голубятни, и ушёл оттуда, повесив голову.
На следующий день я услышал экстренный выпуск новостей — из радиоприёмника, который слушали трое охотников с перьями на шляпах, устроившие пикник в тени дуба.
— Две последние кошки получили наконец по заслугам, — торжественно объявил диктор. — Они стали добычей огня в своём укрытии, на старой заброшенной голубятне...
Значит, они думают, что я сгорел. Это хорошо. Меня больше не будут преследовать.
Потом выступил премьер-министр.
— Дорогие сограждане! — заговорил он дрожащим от воодушевления голосом. — Для нашего острова наступила новая эпоха. Благословенная пора счастья, благоденствия, радости и процветания. Правительство объявляет этот день праздником. Сегодня вечером состоятся праздничные гулянья, включающие в себя фейерверк, концерт под открытым небом, танцы и разнообразные представления.
Участники пикника стали аплодировать, подбрасывать в воздух шляпы и с чувством обниматься. Один из охотников отбросил фляжку, схватил ружьё и начал в восторге палить в воздух.
Я прятался весь день, и лишь когда солнце стало клониться к западу, осмелился с оглядкой отправиться на прогулку по крышам города.
На улицах веселился и ликовал народ. Смех, музыка, радостные возгласы, песни... Юноши и девушки водили хороводы, дети пускали с балконов воздушные шары и бумажные самолётики, весёлые клоуны кувыркались и жонглировали на площадях. Люди, которые резали, душили и убивали кошек, гордо вышагивали по улицам, а на груди у них сверкали медали с четырёхлистным клевером в подкове...
Я вернулся в лес. Теперь я ночевал, где придётся — в канавах, на ветвях, в дуплах поваленных деревьев. Каждый раз, заслышав шаги дровосека или крестьянина, я в страхе прятался.
По ночам мне снились кошмары. Снилось, как окровавленный Куцый падает от удара дубинкой, как Грязнуля испускает дух на детской площадке, как изумлённый Мурлыка корчится под кнутом рассвирепевшего кучера, как Агата погружается в яму с известью, как Глория тонет в бочке со смолой, как Расмин пытается выскочить из горящей голубятни... Я вскакивал и задыхался, будто кто-то выкачал воздух вокруг меня.
Порой меня охватывало безмерное отчаяние от горьких воспоминаний. Тогда я представлял себе, как превращаюсь в огромного дикого тигра, тигра-мстителя, который выходит на тропу охоты и расправляется с кошачьими палачами.
Но я не был свирепым тигром. Я был котом. Простым слабым котом. Последним котом на острове.
Потому-то я и подумал, что сошёл с ума, когда однажды в дубовой роще, карауля в засаде цикаду или сверчка, услышал вдалеке знакомую песню:
У Долорес у красотки
самый лучший в мире хвост
и прелестная походка...
Этого не может быть! У меня наверняка галлюцинации.
Я замер. Песня прекратилась. А затем зазвучала снова, приближаясь.
Все коты встают рядком,
чтобы на чудесный хвост
хоть одним взглянуть глазком.
Хвостиком вильнёт — и сразу
все коты теряют разум.
Ах, детка,
какая ты кокетка,
Долорес, ты конфетка,
ты грёза всех котов!
Ах, если б ты имела
двена-адцать хвостов!
Ветви соседних кустов задрожали, раздвинулись — и оттуда вышел кот. Чёрный-пречёрный кот. Я замер, как громом поражённый. Это был Куцый!
ПОБЕГ ИЗ ПРЕИСПОДНЕЙ
Глава тридцать вторая,
в которой Куцый рассказывает о своих невероятных приключениях
Куцый... — прошептал я. — Это ты? Это на самом деле ты?
Вид у него был горестный, но глаза сверкали как всегда.
— Это я, дружище, — ответил он. — Я, Куцый, Гроза Сковородок, Кот-налётчик.
Как я обрадовался — не передать! Мне столько всего нужно было ему рассказать, о стольком расспросить...
— Но как?.. Как ты спасся? Как оказался здесь?
— Сбежал.
— Откуда?
— Из преисподней.
— Какой такой преисподней?
— Из подвалов меховой фабрики Армандо Рапашина. Откуда мне знакомо это имя?..
— Куцый, ну расскажи же! Обо всём!
И он всё мне рассказал.
— Когда ты оставил меня на угольном складе, я не был мёртв.
— Но я сам видел, как ты испустил дух! Собственными глазами!
— Это была моя восьмая жизнь. У меня оставалась ещё одна. Поэтому теперь я должен быть осторожен. У меня в запасе ни одной.
— Так это, значит, правда — что у кошек девять жизней?
— Правда. Я потерял сознание от боли, но не умер. Потом я очнулся, но не успел сбежать и попал в руки коротышке в кепке — тому самому, что пахнет йодом и мятой.
— И он не убил тебя? Не отвёз в ужасный хамам, где топят кошек?
— Нет. И между прочим, коротышка не всех топил в хамаме. Ему платил за пойманных кошек тип в белом костюме и тёмно-зелёных очках, но при этом двух-трёх из каждой партии он оставлял для своих целей и тайно продавал их Армандо Рапашину. Представляешь, этот гад получал деньги за кошек в двух местах!
И тут я вспомнил... Ну конечно, разговор на скамейке в парке! Я будто вновь увидел, как человек с голосом, напоминающим звук от падения гнилого яблока, отсчитывает коротышке в кепке засаленные купюры.
— А кто он такой, этот Рапашин?
— Меховщик. Хозяин меховой фабрики. В подземелье под фабрикой он прячет десятки кошек.
Я ужаснулся.
— Он что, собирается делать из них шубы?
— Нет. Ковры флокати [7]. Он уже и рекламу готовит:
Покупайте новинку — ковры из котов!
Не найдёте пушистей и краше ковров!
Я представил себя в виде ковра на полу в чьей-то гостиной и содрогнулся.
— Он планирует продавать их за бешеные деньги коллекционерам. Кошек ведь больше нет, и эти ковры будет очень трудно раздобыть, — продолжал Куцый.
— Знаешь, я этого типа уже встречал.
— Где?
Я рассказал, ему о встрече Армандо Рапашина с коротышкой в парке.
— Он ещё упоминал карликов, — вспомнил я. — Что это за карлики?
— Живодёры. Их трое, они у него в услужении. Ходят в капюшонах, которые закрывают лицо, и в сапогах из буйволовой кожи. Им, говорят, в радость мучить кошек, сдирать с них живьём шкуру. Рапашин смотрит на их замашки сквозь пальцы — считает, что от этого улучшится качество ворса... И ещё они любят спуститься в подвал и рявкнуть: «Киски, приступаем к обдиранию!» Ну, можешь вообразить, как мы трясёмся от страха. А они: «Нет, сегодня мы что-то не в форме. Отложим на завтра». И уходят. И так каждые пару дней... Мне чудом удалось оттуда сбежать!
— Но как?
— Повезло: замок моей клетки заржавел, и я смог незаметно выскользнуть... А ты-то как? Расскажи о себе.
Мы проговорили несколько часов. А потом забрались в тёплое гостеприимное дупло старого дуба и уснули. Впервые за долгое время я спал спокойно.