— Мне жалеть его! — воскликнул герцог. — Помилуйте, да разве у меня есть время жалеть, особенно людей, которых я вовсе не знаю?
Клер украдкой взглянула на бледное лицо герцога и на его губы, сжатые злобною улыбкою, и невольно вздрогнула.
— Мне хотелось бы иметь честь проводить вас дальше, — продолжал герцог, — но я должен разместить гарнизон в Монроне; извините, что я оставляю вас. Двадцать дворян — они счастливее меня — будут сопровождать вас до места пребывания принцессы. Прошу вас засвидетельствовать ей мое нижайшее почтение.
— Так вы не едете в Бордо? — спросила Клер.
— Нет, теперь не еду, отправляюсь в Тюренн за герцогом Буйонским. Мы оба состязаемся в вежливости, каждый из нас отказывается быть главнокомандующим в этой войне; я имею дело с сильным противником, но хочу победить его и остаться его помощником.
И с этими словами Ларошфуко церемонно поклонился виконтессе и медленно поехал вслед за своим отрядом.
Клер посмотрела на него и прошептала:
— Я просила у него сострадания! А он отвечал, что ему некогда жалеть!
Тут она увидела, что несколько всадников повернули к ней, а остальные поехали в ближайшую рощу.
За отрядом ехал задумчиво, опустив поводья, тот человек с лживым взглядом и белыми руками, который впоследствии написал в самом начале своих «Мемуаров» следующую фразу, довольно странную для философа-моралиста:
Через два дня виконтесса де Канб приехала к принцессе Конде.
XIII
Виконтесса часто инстинктивно чувствовала, к каким бедам может привести ненависть такого человека, как Ларошфуко; но, видя себя молодой, красивой, богатой, в милости, она не предполагала, что эта ненависть могла бы когда-нибудь иметь пагубное влияние на ее жизнь.
Однако ж когда Клер убедилась, что он интересуется ею и даже знает о ней так много, то решилась предупредить принцессу.
— Ваше высочество, — сказала она в ответ на похвалы, расточаемые ей принцессой, — не хвалите мою ловкость в этом случае: некоторые люди уверяют, что офицер, нами обманутый, очень хорошо знал, где настоящая и где ненастоящая принцесса Конде.
Но такое предположение лишало принцессу заслуги в измышлении этой хитрости и в устройстве всего дела, которую она приписывала себе. Поэтому мадам Конде не желала о нем и слышать.
— Да, да, милая Клер, — отвечала она, — понимаю: теперь, зная, что мы обманули его, наш дворянин уверяет, что он помогал нам. К несчастью, он принялся за это слишком поздно, напрасно он ждал, пока попадет в немилость у королевы. Кстати, вы мне сказали, кажется, что видели герцога де Ларошфуко по дороге?
— Да, мадам.
— Что же нового?
— Он едет в Тюренн на совещание с герцогом Буйонским.
— Да, они соперничают друг с другом, я это знаю. Каждый из них отказывается занять место главнокомандующего нашей армией, а на самом деле только к этому и стремится. Действительно, когда мы будем вести их к согласию, то, чем опаснее был бунтовщик, тем дороже заплатят ему. Но маркиза де Турвиль подала мне идею, как заключить между ними мир.
— О, — сказала виконтесса, улыбнувшись при имени маркизы, — так ваше высочество изволили помириться с вашей неизменной советницей?
— Что ж делать? Она приехала к нам в Монрон и привезла целую кучу бумаг с такой важностью, что мы едва не умерли со смеху, я и Ленэ. «Хотя ваше высочество, — сказала она мне, — вовсе не обращаете внимания на эти размышления, плоды бессонных ночей, полных труда, однако я приношу и свою дань…»
— Да это целая речь…
— Да, в трех частях.
— И ваше высочество на нее ответили?
— Вместо меня отвечал Ленэ. «Маркиза, — сказал он, — мы никогда не сомневались в вашем усердии, а еще менее — в ваших познаниях; они так нужны нам, что мы, принцесса и я, ежедневно жалели о них…» Одним словом, он насказал ей столько комплиментов, что обольстил ее, и она отдала ему свой план.
— Что в нем?
— По ее мнению, надобно назначить главнокомандующим не герцога Буйонского и не герцога де Ларошфуко, а маршала Тюренна.
— Ну что же, — сказала Клер, — мне кажется, что на этот раз маркиза посоветовала очень удачно. Что вы скажете, господин Ленэ?
— Скажу, что вы правы, виконтесса, и будете мудрым членом нашего совета, — отвечал Ленэ, который в эту минуту появился со связкой бумаг и держал их так же важно, как могла бы держать маркиза де Турвиль. — К несчастью, господин де Тюренн не может приехать из северной армии; по нашему плану он должен идти на Париж, когда Мазарини и королева двинутся на Бордо.
— Заметьте, виконтесса, что Ленэ вечно встречаются какие-нибудь препятствия. Зато у нас главнокомандующий не герцог Буйонский, не Ларошфуко, не Тюренн, а Ленэ! Что такое у вас, ваше превосходительство? Не прокламация ли?
— Точно так, мадам.
— Прокламация маркизы де Турвиль, не так ли?
— Совершенно верно, только с некоторыми изменениями в слоге: канцелярский слог, изволите знать…
— Хорошо, хорошо, — сказала принцесса с улыбкой, — что хлопотать о словах? Только был бы тот же смысл, вот все, что нам нужно.
— Смысл не изменен.
— А где подпишется герцог Буйонский?
— В одну строчку с герцогом де Ларошфуко.
— Но где подпишется герцог де Ларошфуко?
— Он подпишется под герцогом Энгиенским.
— Сын мой не должен подписывать такого акта! Подумайте, ведь он ребенок!
— Я обо всем подумал, ваше высочество! Когда король умирает, ему тотчас наследует дофин, хотя бы ему было не более одного дня… Почему же в семействе принцев Конде не поступать так, как делается в королевском семействе Франции?
— Но что скажет герцог Буйонский? Что скажет герцог Ларошфуко?
— Последний уже возражал против этого, но потом он уехал. А первый узнает обо всем, когда дело будет сделано, и скажет, что ему будет угодно, нам все равно!
— Так вот причина той холодности, которую герцог выказал вам, Клер?
— Пусть будет холоден, ваше высочество, — сказал Ленэ; он разогреется при первых залпах, которые направит на нас маршал де Ла Мельере. Эти господа хотят воевать, так пусть воюют!
— Будем осторожны, Ленэ, — сказала принцесса, — не стоит слишком сердить этих господ, у нас никого нет, кроме них.
— А у них ничего нет, кроме вашего имени. Пусть попробуют сражаться за себя, мы увидим, долго ли они смогут продержаться: даром ничто не дается.
В это время вошла маркиза де Турвиль; но радость на ее лице сменилась беспокойством, которое еще более усилилось от последних слов Ленэ.
Она быстро подошла и сказала:
— План, который я имела честь предложить вашему высочеству, кажется, не понравился господину Ленэ?
— Напротив, маркиза, — отвечал Ленэ, почтительно кланяясь, — и я почти сохранил все ваши слова; только одно изменено: прокламация будет подписана не герцогами Буйонским и Ларошфуко, а монсеньером герцогом Энгиенским. Эти господа поставят свои имена после его высочества.
— Вы компрометируете молодого принца, сударь!
— Это правда, но как же иначе, если мы за него сражаемся?
— Но жители Бордо любят герцога Буйонского, душой преданы герцогу де Ларошфуко и совсем не знают его высочества герцога Энгиенского.
— Вы ошибаетесь, — сказал Ленэ, вынимая, по обыкновению, бумагу из кармана, который всегда удивлял принцессу своей вместимостью, — вот письмо президента бордоского парламента; он просит меня, чтобы прокламации были подписаны юным принцем.
— Ах, что заботиться о мнении парламентов, Ленэ! — воскликнула принцесса. — Не стоило освобождаться от власти королевы и Мазарини, если надо подпасть под влияние парламента!
— Вашему высочеству угодно въехать в Бордо? — спросил Ленэ решительно.
— Разумеется.
— Ну так это их условие sine qua non[10]: они станут тратить порох только ради герцога Энгиенского.
Маркиза прикусила губы.
— Так вы заставили нас бежать из Шантийи, — проговорила принцесса, — заставили нас проехать полтораста льё, и для чего? Чтоб сносить оскорбление от жителей Бордо!
— То, что вы изволите принимать за оскорбление, ваше высочество, есть почесть. Что может быть более лестным для принцессы Конде, чем знать: принимают ее, а не других…
— Так жители Бордо не примут двух герцогов?
— Они примут только ваше высочество.
— Но что могу я сделать одна?
— Бог мой! Вы въедете в город, потом ворота останутся открытыми, и все другие въедут за вами.
— Мы не можем обойтись без герцогов.
— И я то же думаю, а через две недели и парламент будет думать то же. Бордо не принимает вашей армии, потому что боится ее, но через две недели призовет ее для своей защиты. Тогда у вас будет двойная заслуга: вы два раза исполните просьбу бордосцев, и тогда, будьте спокойны, они все, от первого до последнего, будут готовы умереть за вас.
— Так Бордо в опасности? — спросила маркиза.
— В большой опасности, — отвечал Ленэ, — вот почему необходимо занять его. Пока мы находимся вне его стен, Бордо не может отказаться открыть нам ворота, не изменив законам чести. Когда мы вступим в него, город не сможет выгнать нас, не покрыв себя позором.
— А кто же, скажите пожалуйста, угрожает городу?
— Король, королева, Мазарини… Королевские войска пополняются рекрутами, враги наши занимают позиции вокруг нас. Остров Сен-Жорж (он только в трех льё от Бордо) получил подкрепление войском, припасами, туда назначен новый комендант. Жители Бордо попробуют взять остров и, разумеется, будут разбиты, потому что им придется иметь дело с лучшими войсками короля. Когда же их основательно поколотят, как и должно быть с горожанами, которые хотят изобразить из себя солдат, они станут отчаянно звать на помощь и герцога Буйонского, и герцога де Ларошфуко. Тогда, ваше высочество, вы предложите условия парламенту, потому что оба герцога на вашей стороне.
— Но не лучше ли постараться переманить на нашу сторону этого нового коменданта, прежде чем бордосцы будут разбиты и падут духом?
— Если вы будете в Бордо, когда их разобьют, так вам нечего опасаться. Что же касается коменданта, то его никак нельзя подкупить.
— Нельзя? Почему?
— Потому что он личный враг вашего высочества.
— Мой личный враг?
— Да.
— Но в чем причина этой вражды?
— В том, что он никогда не простит вашему высочеству обмана, жертвою которого был в Шантийи. О, кардинал Мазарини не так глуп, как вы думаете, хотя я беспрестанно твержу вам противное. И вот вам доказательство: он назначил на остров Сен-Жорж, то есть на лучшую здешнюю позицию, угадайте кого?..
— Я уже сказала вам, что ничего не знаю об этом человеке.
— Того капитана, над которым вы так посмеялись… который по непостижимой неловкости выпустил ваше высочество из Шантийи.
— Господина де Каноля? — воскликнула Клер.
— Да.
— Господин де Каноль — комендант на острове Сен-Жорж!
— Именно он.
— Не может быть! Я видела, как его арестовали, видела собственными глазами.
— Точно так. Но у него сильные покровители, и он опять попал в милость.
— А вы уже считали его умершим, бедная моя Клер, — сказала принцесса с улыбкой.
— Но точно ли вы в этом уверены? — спросила изумленная виконтесса.
Ленэ, по обыкновению, полез в свой знаменитый карман и вынул из него бумагу.
— Вот письмо от Ришона, — сказал он. — Он описывает подробно прием нового коменданта и очень жалеет, что ваше высочество не назначили его самого на остров Сен-Жорж.
— Но как могла принцесса назначить Ришона на остров Сен-Жорж? — воскликнула маркиза де Турвиль с торжествующим хохотом. — Разве мы можем назначать комендантов крепостей его величества?
— Мы можем назначить одного, сударыня, — ответил Ленэ, — и этого уже достаточно.
— Но каким образом?
Маркиза де Турвиль вздрогнула, увидав, что Ленэ опять полез в карман.
— Ах, бланк герцога д’Эпернона! — воскликнула принцесса. — Я совсем забыла про него.
— Ба, что это такое? — сказала маркиза презрительно. — Клочок бумаги, не больше!
— Этот клочок бумаги, маркиза, — возразил Ленэ, — даст нам возможность противостоять только что произведенному назначению. Это наш противовес острову Сен-Жорж, это наше спасение, словом, какая-нибудь крепость на Дордони, как Сен-Жорж — крепость на Гаронне.
— И вы уверены, — спросила Клер, ничего не слышавшая из всего разговора с той минуты, как ей сказали о новом коменданте, — вы уверены, что господин де Каноль, арестованный в Жольне, именно тот самый Каноль, который назначен теперь комендантом Сен-Жоржа, как утверждает Ришон?
— Совершенно уверен, сударыня.
— Странно же кардинал Мазарини отправляет своих комендантов к местам их назначений, — продолжала Клер.
— Да, — сказала принцесса, — тут, верно, что-нибудь да есть.
— Разумеется, есть, — отвечал Ленэ, — тут действует Нанон де Лартиг.
— Нанон де Лартиг! — воскликнула виконтесса, которую страшное воспоминание ужалило в самое сердце.
— Эта женщина… — с презрением пробормотала принцесса.
— Точно так, — сказал Ленэ, — та самая женщина, которую ваше высочество не хотели видеть, когда она просила чести быть вам представленной. Королева, менее строгая к правилам этикета, чем вы, уже принимала ее… Поэтому-то госпожа де Лартиг отвечала вашему камергеру, что принцесса Конде, может быть, гораздо более важная дама, чем королева Анна Австрийская, но, во всяком случае, Анна Австрийская гораздо благоразумнее принцессы Конде.
— Память изменяет вам, или вы хотите пощадить меня, Ленэ! — вскричала принцесса. — Дерзкая сказала совсем не то: она сказала, что Анна Австрийская не благоразумнее, а просто умнее меня.
— Может быть, — отвечал Ленэ с улыбкой. — Я выходил в это время в переднюю и поэтому не слышал окончания фразы.
— Но я слушала у дверей, — сказала принцесса, — и я слышала всю фразу.
— Так вы можете понять, что эта женщина будет особенно стараться вредить вашему высочеству. Королева вышлет против вас солдат, с которыми придется сражаться; Нанон вышлет против вас врагов, с которыми надо будет бороться.
— Может быть, — язвительно сказала маркиза де Турвиль Ленэ, — если б вы были на месте ее высочества, то приняли бы эту Нанон с глубокими поклонами.
— Нет, маркиза, я принял бы ее с улыбкой и подкупил бы.
— А если ее можно подкупить, так на это всегда есть время.
— Разумеется, всегда есть время; но теперь, вероятно, это дело уже не по нашим деньгам.
— Так сколько же она стоит? — спросила принцесса.
— До начала войны она стоила пятьсот тысяч.
— А теперь?
— Миллион.
— Но за эти деньги я куплю самого Мазарини!
— Возможно, — отвечал Ленэ. — Вещи, несколько раз продававшиеся, падают в цене.
— Но, — сказала маркиза, любившая строгие и насильственные меры, — если ее нельзя купить, так ее можно захватить.
— Вы оказали бы, маркиза, чрезвычайную услугу ее высочеству, если б сумели сделать это. Но трудно этого достигнуть, потому что совершенно неизвестно, где теперь находится Нанон. Но оставим этот разговор, прежде войдем в Бордо, а потом займем остров Сен-Жорж.
— Нет, нет, — воскликнула Клер, — прежде всего займем крепость Сен-Жорж!
Это восклицание, вырвавшееся из самого сердца виконтессы, заставило обеих дам обернуться к ней, а Ленэ посмотрел на нее так же внимательно, как и Ларошфуко, но только с явной благосклонностью.
— Ты просто сумасшедшая, — сказала ей принцесса. — Ведь Ленэ говорит, что крепость неприступна.
— Может быть, — возразила Клер, — но я думаю, что мы возьмем ее.
— Вы уже составили план? — спросила маркиза с видом женщины, которая боится возвышения новой соперницы.